SG Smiren 2017: визуальная выкладка

[SG Smiren 2017]

Название: Святая
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  Счётчик ворон
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Клара
Категория: джен
Рейтинг: G

Название: Мудрая сестра
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  день серебра
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Оспина
Категория: джен
Рейтинг: G

Название: День шестой
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Альбинос
Категория: джен
Рейтинг: G

Название: Несу свое бремя
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Старшина Оюн
Категория: джен
Рейтинг: G

Название: День двенадцатый
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Старшина Оюн
Категория: джен
Рейтинг: PG-13

Название: Разрешите доложить
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: стрип
Пейринг/Персонажи: Александр Сабуров/Григорий Филин
Категория: преслэш
Рейтинг: PG-13

Название: В тихом омуте
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Лара Равель
Категория: джен
Рейтинг: R

Название: Подруга
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Юлия Люричева
Категория: фемслэш
Рейтинг: R

Название:Пророчество
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  bevi
Фандом: Мор. Утопия
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Крысиный Пророк/Катерина Сабурова
Категория: гет
Рейтинг: R

Открыть все MORE

@темы: Визуальная выкладка, Summer Game, SG Smiren 2017

---

SG Termit 2017: тексты — Город людей, драббл; Баня, мини

[SG Termit 2017]

Название: Город людей
Команда: SG Termit 2017
Автор: Мириамель
Бета: bocca_chiusa (доброжелатель)
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Ноткин, Артист, дети
Размер: драббл, 525 слов
Категория: джен
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: G
Примечание: dark!fin_termit

Артисту двадцать два. Ноткин не слышал, чтобы коты жили так долго.
Он больше не прыгает, ходит будто на деревянных лапах. Шерсть потускнела. Сколько Ноткин её ни расчёсывает, в ней постоянно появляются новые колтуны. Артист ест совсем мало, и перед тем, как подхватить кусок мяса, долго тыкается носом в миску — совсем ничего не чует и ищет еду на ощупь. Спать он по-прежнему приходит в кровать Ноткина, греет больное колено.
Артист привык к дому в Сырых Застройках. Его нельзя отсюда увозить.

«Я чувствую в тебе задатки будущего утописта». Гаруспик сказал это перед тем, как уехать в Столицу со своей инквизиторшей. Сказал одобрительно, с симпатией.
Ноткин почти уверен, что сказал не только ему.

Под окнами дежурит девчонка. Это дочка Пня. Её осанка великолепна, смотрит она гордо и самоуверенно. Она в идеально отглаженной юбке ниже колен, в гольфах и белой рубашке. На ней шестицветная жилетка. Золотой, янтарный, сиреневый, малахитово-чёрный, угольный и бежевый. С оттенком зари.
Цвета города Капеллы. Сколько она о них говорила!..

Однажды утром Артист не просыпается. Колено сводит без привычного тепла.
Проходя мимо дежурного, Ноткин буркает:
— Иду хоронить. — В доказательство он приподнимает завёрнутого в чистую рубашку Артиста.
Этим утром дежурит мальчишка, совсем сопляк. Он тоже в белой рубашке и цветной жилетке. Ноткин его не знает и знать не хочет.
— Покажи.
Ноткин грубо его посылает. Сопляк не пугается и не обижается. По его лицу расползается гаденькая улыбка.

Когда-то они с Артистом любили подняться на холм возле Глотки. Ноткин валялся в траве и смотрел на медленно текущую воду, Артист охотился за полёвками.
Ноткин хоронит его у подножия, а затем до темноты лежит на осенней пожухлой траве и вспоминает обо всём, что было.
Стоит октябрь, больная нога ноет от холодной земли.

Когда он возвращается, возле его дома караулят пять детей в белых рубашках. Они провожают Ноткина недобрыми взглядами, пока тот поднимается к себе.
На полу посреди комнаты лежит тяжёлый металлический поднос, на нём остывший пепел и остатки обгорелого переплёта.
Они нашли последнюю книгу, выписанную из Столицы.

Он не пойдёт к Капелле. Когда-то ходил. Пока она говорила: «Они напуганы и пытаются не допустить третьей вспышки», и: «Они верят, что делают всё во благо города», он не переставал с ней спорить. Когда она сказала: «Я не могу с ними справиться, они выпили всю мою силу», он бросил к ней ходить.

Деньги они не тронули. Ноткин набрасывает на себя ещё одну куртку, перекидывает через плечо давно собранную сумку — они шарились в ней, но ничего не забрали, — и проверяет револьвер за поясом.
С ним он никогда не расстаётся, даже во сне.
Они смыкаются перед выходом из дома, не дают пройти. Запрещённая книга — последняя капля, он должен понести наказание. Ноткин поднимает револьвер, и они расступаются. Один из них поспешно уходит, остальные смотрят на Ноткина и молчат.

Ноткин спешит в степь. Регулярный состав отправится послезавтра. Ждать нельзя.
Он в последний раз поднимается на их с Артистом холм. К северу убегают вдаль тусклые рельсы. К югу лежит город.
Здесь больше нет ничего, кроме заводов, боен с Термитником и россыпи домов. Они поглотили места, где раньше были пустырь Костяного столба, лестницы в небо, собор и театр.

Сжав зубы, Ноткин поправляет сумку и начинает свой путь.
С каждым часом он хромает всё сильнее, идёт всё медленнее, но не останавливается.

Название: Баня
Команда: SG Termit 2017
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах/Даниил Данковский
Размер: мини (1453 слова)
Категория: слэш
Жанр: PWP, юмор
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Артемий впервые приехал в столицу.

От столичного вокзала рябило в глазах. Однажды, в семь лет, отец взял Артемия с собой в соседний уездный город на ярмарку скота, и по сравнению с Городом-на-Горхоне там было довольно оживлённо. Сейчас же казалось, что на ярмарке стояла мёртвая тишина. Потому что в столице всё было в движении: перо на женской шляпке сменялось чёрным котелком, чемоданы буквально летали в руках носильщиков, а маленькая собачка в клетке тявкала прямо в лицо. Вдобавок на ближайший перрон подали паровоз и толпа пассажиров хлынула на Артемия, заставляя его ухватиться за столб уличного фонаря. Фонарь словно вдруг стал единственной опорой в жизни, и от осознания этого хотелось развернуться и броситься обратно домой. Но поезд, на котором он приехал, стоял на самых дальних путях, его давно загородили собой другие — длинные, новые и красивые — Артемий попросту не помнил, куда идти, и боялся заблудиться. Поэтому он вздохнул, поправил лямку мешка на плече и двинулся вперёд, туда, где, по его представлениям, должен был находиться выход.

Собачка продолжала тявкать впереди, а тщедушная старушка, её владелица, активно толкалась локтями и махала тростью, расчищая себе, а заодно и Артемию, путь. Впереди уже виднелись массивные двери, сквозь которые с трудом пробивались лучи солнца и редкие порывы освежающего ветра, когда Артемий вдруг заметил, как из кармана платья старушки выпало портмоне. Отец всегда наставлял его, что долг истинного менху — помогать людям: Артемий быстро подобрал валяющееся на земле портмоне и окликнул старушку. Собака теперь буквально хрипела от лая, а её владелица, похлопав по карманам и обнаружив пропажу, в унисон заорала: «Вор!». К Артемию тут же подбежали два человека в униформе городовых, схватили его за руки, вернули старушке портмоне, а его попросили пройти в отделение. Городовые были на вид щуплыми, и он мог бы легко освободиться и сбежать, но отец также наставлял его, что не следует драться без крайней необходимости.

Когда городовые завели его за угол и рядом с ними появились ещё четыре человека — отнюдь не тщедушных и никоим разом не похожих на полицейских — необходимость появилась, но силы уже были не равны. Спустя пять минут Артемий остался без зуба, набора для бритья, нового костюма, рубашек и трёх целковых. К счастью, остальные деньги были надёжно спрятаны во внутреннем кармане подштанников, а книги грабителей не заинтересовали. Артемий собрал их обратно в мешок и вышел из переулка прямо к витрине магазина. Взъерошенный, потный, перепачканный в пыли, с кровью, капающей из носа, выглядел он, мягко говоря, не очень. Отец снабдил его письмом к одной давней знакомой, с которой вместе учился в университете и до сих пор состоял в переписке. Эта женщина представлялась Артемию почтенной благородной леди, и он не был уверен, что в таком виде она откроет ему дверь, а не то что впустит пожить ненадолго. Требовалось срочно привести себя в порядок, и, побродив какое-то время по улицам в поисках колодца или фонтана, он случайно наткнулся на вывеску со словом «баня». Лишних денег у него особо не было, но произвести плохое впечатление на старую знакомую отца не хотелось, поэтому он толкнул дверь, пообещал привратнику заплатить при выходе и, отмахнувшись от предложения позвать банщика, взял ключ от раздевалки. В потайном кармане оказалось семь червонцев, и Артемий, засунув один из них в куртку и спрятав остальные, закрыл шкафчик и вошёл в парилку.

В общественных банях он до этого не был ни разу и немного растерялся, обходя один закуток за другим в попытке найти тазик и ковш. К тому же мыло у него украли вместе с бритвенным набором, а спросить, выдают ли его здесь, он забыл. К счастью, на самой дальней скамье обнаружился черноволосый парень, по виду — его ровесник или чуть старше — и Артемий направился к нему. Тот, при звуке его шагов, обернулся и нахмурился.

— Да уж. Хорош, ничего не скажешь. И как тебя сюда взяли?

— Какой уж есть, — буркнул Артемий и решил было спросить насчёт мыла и ковша у кого-нибудь ещё, но парень подвинулся, похлопал по скамейке рядом с собой и махнул рукой на тазик.

— Полей.

Отказываться от щедрых предложений Артемий не привык, поэтому, поблагодарив, вылил разом всю воду на себя и услышал, как парень рядом тихо смеётся.

— Первый раз? — спросил тот и Артемий кивнул. После обливания стало немного полегче, но этого явно было недостаточно, чтобы очиститься от всей прилипшей в поезде и подворотне грязи, — он собрался всё-таки спросить про мыло, когда почувствовал, как по его бедру скользит рука.

— Ничего, я тут тоже нечасто бываю. — Рука поднималась всё выше и выше, пока Артемий не почувствовал, как крупные, сильные пальцы обхватывают его член. Совсем не так, как делала городская девчонка. Артемий гулял с ней месяц, пока она, наконец, не разрешила залезть себе под юбку, и он понял, что ничего такого особенного в этом нет — знакомые пацаны явно наврали. Болтаться в степи с её братом Артемию нравилось куда как больше.

В том, что вытворял его новый знакомый, особенное точно было. По-другому описать то тянущее, щекочущее чувство внизу живота, когда шершавый палец с нажимом проходил по головке, Артемий не мог.

— А ты, оказывается, симпатичный, если тебя отмыть, — раздался голос внизу. Парень успел сползти со скамейки на пол и задумчиво разглядывал его член. — Вообще-то я собирался взять тебя, но почему-то прямо сейчас мне хочется взять твой орган в рот.

Член против воли дёрнулся, и Артемий сглотнул. Отец предупреждал его не связываться с дурными женщинами, из-за них можно лишиться денег, здоровья, а то и жизни, но ничего не говорил про мужчин. Однако этот парень не казался дурным, наоборот, каким-то слишком опрятным, городским и интеллигентным. Хотя сегодня его ограбили два вполне приличных на вид фальшивых городовых…

От прикосновения языка к мошонке он дёрнулся и тут же получил шлепок по бедру.

— Сиди смирно. Ты мне чуть ногой по животу не заехал.

Артемий выдохнул и попытался успокоиться. Получалось плохо. У парня явно имелся опыт, хотя Артемию не с кем было сравнивать. Ни одна горхонская девчонка не решилась бы на такое. Чтобы вот так целовать ствол, ласкать языком уздечку и заглатывать, позволяя головке упираться в щёку. Артемий охнул и вцепился руками в скамейку. Это было чуждо, противоестественно и неприлично. Для девушки. Мужчина за такое предложение мог бы и убить. Артемий старался не думать об этом дома, но, глядя на то, как равномерно движется чёрная макушка, не думать не получалось. Сама суть степных традиций заключалась в том, что для круговорота всего живого семя должно попадать в благодатную почву. Суть же Артемия сейчас просто изнывала от желания излиться в этот безблагодатный, но красивый рот, протягивала руки, цепляясь в волосы и заставляя вбирать член глубже, в горло, и стонала от удовольствия, освобождаясь от напряжения.

Суть Артемия в настоящий миг полностью противоречила сути степи, но его это не волновало.

Парень поднялся с колен, и Артемий, сквозь пелену перед глазами разглядев на его щеке белесое пятно, смутился. Член парня всё ещё был крепок и явно требовал того, чтобы им занялись. Артемий собрался предложить свою помощь, как вдруг за спиной раздалось:

— Извините, что задержался, непредвиденные обстоятельства-с. Зато сейчас всё сделаю по высшему разряду.

Он медленно обернулся: перед ними стоял курносый мальчишка с копной русых волосы и неуверенно переминался с ноги на ногу. И Артемия вдруг накрыло осознанием того, что он чуть не возлёг с незнакомым мужчиной в общественной бане, где их мог увидеть кто угодно. Резко вскочив с места, он схватил валявшееся рядом полотенце, быстро обтёрся и сбежал.

Как он одевался и уходил, Артемий не помнил, и уже подходя к дому пожилой леди, обнаружил, что оставил целый червонец и не забрал сдачу.

Сегодня он совершал одну глупость за другой, нарушил массу наказов отца, попрал степные традиции, однако от воспоминаний о черноволосой голове у себя между ног против воли делалось приятно.



Когда Артемий сошёл с локомотива, его снова избили. Правда, на этот раз сбежать никому из нападавших не удалось, но впечатление от возвращения домой было изрядно подпорчено. С путешествиями на поездах Артемию не везло определённо. Но теперь переживания десятилетней давности о том, что он не понравится какой-то старушке, казались сущим пустяком: он уже не нравился целому городу и не особо представлял, как это исправить. Купание в Горхоне тут бы не помогло точно.

Помочь, как выяснилось, мог некий столичный бакалавр, который показался ему смутно знакомым, когда Артемий наконец-то умудрился его найти.

— Итак, неожиданно выяснилось, что Симона убила заразная болезнь, а значит, в его смерти и в смерти Исидора ты не невиновен, — произнёс бакалавр, и Артемий тут же вспомнил, где они встречались.

В одежде тот выглядел немного по-другому. А может, причина в том, что они оба за это время успели повзрослеть и сильно измениться. По крайней мере, бакалавр вёл себя так, как будто не узнал его: пустился в пространные рассуждения о противоречиях, дружбе изо всех сил и таинственной болезни. Что ж, возможно, прошлому стоит оставаться прошлым, и Артемий уже было решил вести себя так, как будто они только что познакомились, когда бакалавр вдруг добавил:

— Кстати, меня зовут Даниил, — и многозначительно посмотрел на него.

«Узнал всё-таки», — усмехнулся Артемий.

Перспектива дружить изо всех сил теперь казалась привлекательнее. К тому же за Артемием числился небольшой долг. Который он отдаст потом, когда-нибудь. После того, как они разберутся с болезнью.

@темы: Текстовая выкладка, Summer Game, SG Termit 2017

---

SG Termit 2017: тексты — Приглашение, миди

[SG Termit 2017]

Название: Приглашение
Автор: SG Termit 2017
Команда: SG Termit 2017
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Даниил Данковский/Аглая Лилич, Артемий Бурах, Капелла, Хан
Размер: миди (7 152 слова)
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Они с Лилич остались здесь одни. Власти не смогли бы придумать большего издевательства.
Предупреждения: сцены насилия.

в формате .docx, в формате .pdf

От посылки воняло навозом.

Даниил задумчиво посмотрел на россыпи земли сорок шестого размера на полу, потом — на окно, но в итоге лишь вздохнул и взял письмо, сиротливо желтеющее на тёмных деревянных ящиках.

Письмо было мятое, с отчётливыми коричневыми отпечатками пальцев посередине, а адрес отправителя расплывался по бумаге чернильным пятном. Но Даниил всё равно сумел различить его, как и заграничный штемпель — рука сама потянулась к мусорной корзине, но любопытство оказалось сильнее.

Саша упрямо продолжал писать ему раз в месяц, Даниил — упрямо молчать. Важного сказать ему было нечего, а отвечать на письмо, описывающее красоты зарубежной столицы или рассказывающее об основании современного исследовательского центра, историями о том, как он лечил вшей у мясников или пытался со скуки отремонтировать крыльцо, а в итоге сломал палец, — представлялось слишком унизительным.

Вот и сейчас Саша, меняя местами буквы от восторга, расписывал, какой его центру поручили интересный правительственный проект, а Даниил глотал горькую слюну и чувствовал, что у него начинает болеть голова. Пропустив часть текста и наткнувшись взглядом на привычное «твой А.», он не выдержал, вскочил из кресла и распахнул ставни, глубоко вдыхая свежий пыльный воздух.

«А.» уже давно был не его. С тех пор, как разрушили «Танатику», или со времён отъезда в Город, или после приговора к пожизненной ссылке, а может, с того момента, как письма перестали пахнуть хвойным одеколоном и выпечкой соседней булочной, — Даниил не знал, когда это началось. Но сейчас он ощущал единства больше с любым городским пьяницей, нежели с самым близким ранее человеком.

Даниил вздохнул и хотел было убрать письмо к остальным, в самый дальний ящик, но заметил ещё одну бумагу в конверте.

С сургучной печатью и личной подписью министра. Приглашение работать в исследовательском центре и официальное разрешение на въезд. Он ещё раз перечитал Сашино письмо — тем интересным правительственным проектом приглашали руководить Даниила.

Он и не предполагал, что его постигнет судьба Тантала при жизни.

Гербовая бумага сминалась не хуже обычной — письмо полетело в мусор. На пограничной заставе всё равно бы не впечатлились, а вот Даниил бы за нарушение режима отправился бы прямо на эшафот.

Он уже был там один раз, ему не понравилось.

Он равнодушно окинул взглядом ящики, в которых должна была находиться заказанная партия вакцины от оспы, и решил, что это может подождать. Сейчас ему срочно требовалось выпить, в погребе, кажется, ещё оставалась пара бутылок стаматинского твирина…

— Как хорошо, что вы ещё не закрылись!

Скрип зубов Даниила наверняка было слышно даже на улице.

— Вас не учили стучать?

— Смотря в каком смысле.

С этими словами Лилич уселась в кресло — колченогий стул для пациентов ей чем-то не угодил.

Даниил облокотился на стену и скрестил руки: за прошедшие два года он понял, что лучшая тактика общения с Лилич — молчать.

Действительно, она, окинув взглядом приёмную и остановившись на мусорной корзине, заговорила сама:

— Всё-таки начали писать стихи?

Голова по-прежнему болела, в погребе ждал твирин — вестись было нельзя…

— Нет. Зачем?

— Среди ссыльных это модно, — Лилич пожала плечами. — Про меня тоже раньше писали, с аллюзиями на греческие мифы. Но Карминскому сравнение с ядовитой псиной отчего-то не понравилось, и бедный начинающий поэт отправился валить лес. Не метафорически.

— Если вы пришли поговорить о литературе, то прошу простить, у меня ещё много работы.

— У вас её нет. — Лилич пнула ногой ящик. — И вы сами себе её придумываете, организовывая вакцинацию, хотя тут все наверняка и так переболели коровьей оспой, а Бурах и девчонка Ольгимских вам потакают.

Ни одна женщина настолько не выводила Даниила из себя, даже навязчивые шлюхи в кабаках, Клара и собственная мать.

— Займись вы чем-нибудь полезным, потакали бы и вам.

Лилич хмыкнула, достала портсигар, и через мгновенье к запаху навоза примешался сигаретный дым. Это вызывало ностальгию: сам он бросил курить, как только обосновался в Городе, — местные жители настороженно относились к табаку, признавая только свою галлюциногенную траву, а Даниил был не в том положении, чтобы выбирать. У него же здесь единовременно и совершенно случайно не умерло семейство богатых родственников, поэтому на жизнь приходилось зарабатывать самому, в том числе всеми способами завоёвывая доверие потенциальных клиентов.

— К сожалению, в Городе не особо много работы для опальных инквизиторов, а доить коров или пугать по ночам детей, как моя почившая сестрица, я не хочу.

«Они вас и днём стороной обходят», — едва не сорвалось с языка Даниила, но он сдержался. Пререкаться с Лилич можно было бесконечно, на прошлой неделе они обменивались бессмысленными репликами почти четыре часа, пока он с ужасом не поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться.

Кроме Лилич ему почти не с кем было поговорить.

После разрушения Многогранника жители постепенно уходили с левого побережья Глотки — появился слух, что тут теперь гиблое место, а люди шепотом рассказывали, как видели призрак Симона над воронками от бомб, слышали плач молодой хозяйки у Собора, и сама Алая Нина заглядывала к ним в окна. Даниил не видел ничего: похоже, и мёртвыми Каины продолжали таить на него обиду и обходили стороной. Бурах предлагал ему поселиться в одном из домов квартала Дубильщиков, но Даниил слишком привязался к «Омуту» да и считал переезд своего рода предательством покойной Евы.

А Лилич переехать из «Горнов» никто не предлагал вовсе. Наоборот, Хан очень быстро переселился сам, хотя время от времени продолжал навещать свою не особо любимую опекуна-тётушку.

Так или иначе, но через два года район запустел, только редкие мясники приходили к Даниилу штопать свои раны и мальчишки забегали передать, что его ждёт очередной пациент. Даже Бурах в последнее время перестал заглядывать — погрузился в реконструкцию Боен окончательно.

Они с Лилич остались здесь одни. Власти не смогли бы придумать большего издевательства.

— Так что вы всё-таки хотели?

— По-соседски попросить газету. Совсем без связи с внешним миром грустно, — неожиданно миролюбиво ответила Лилич и слегка улыбнулась. На секунду Даниилу показалось, будто в ней есть что-то человечное, но потом она откинулась в кресле и затушила сигарету прямо об дубовый стол — и от мимолётного впечатления не осталось и следа.

— На тумбочке, — кивнул Даниил. — Возвращать необязательно.

Лилич кивнула, потянулась за газетой, вставая, — и в следующую секунду раздался грохот: стопка книг рухнула со стола, пустая чернильница покатилась по полу, а Лилич уже перешагивала порог, помахивая рукой на прощанье.

Даниил уставился на расплывающееся тёмно-фиолетовое пятно на полу. Придётся купить ковёр. Или потребовать у Лилич отдать один из каиновских.

На сегодня с него хватит. К чёрту всё. Твирин.

***

Следующим утром Даниил предсказуемо проспал.

Из треснувшего зеркала на него смотрела лохматая несвежая физиономия с тёмными кругами под глазами. Примерно так же он выглядел, когда сидел в «Танатике» днями и ночами, но сейчас характерный запах указывал на то, что известный столичный бакалавр явно провёл ночь не за важными научными экспериментами.

Даниил бросил взгляд на часы. Он опаздывал уже на пять минут, чтобы привести себя в порядок — понадобилось бы минимум полчаса. Мясники столько ждать не будут. Поэтому он махнул рукой на свою репутацию — всё равно она давно существовала только в его голове — натянул несвежую рубашку и мятые брюки, подхватил заготовленный вчера чемоданчик и выбежал на улицу.

Мясники толпились у входа, когда он подошёл к управе, и посмотрели на него так, будто он был то ли выбракованным телёнком, то ли вообще грязным пятном на коровьем копыте. Жестом Даниил пригласил их войти, но они продолжили стоять на месте. Оказавшись внутри, он понял, почему.

За бывшим столом Блока сидела Лилич и перекатывала между пальцами червонец. Мясники наверняка пропустили её без очереди. Лилич отдалённо напоминала свою сестру — Алую Нину, и местные жители её побаивались и немного уважали. Даниила они не ставили ни во что. Он не понаслышке знал, каких усилий стоило Бураху убедить своих рабочих пройти вакцинацию — те категорически отказывались признавать необходимость процедуры и доверять себя человеку, не ведающему линии. И так же знал, что Бурах не стал бы этим заниматься, если бы ему не нужно было получить одобрение от управления здравоохранения, для того чтобы открыть в Бойнях консервный завод. Что ж, их дружба всегда носила взаимовыгодный характер.

— Вас не прививали в детстве? — поинтересовался Даниил, раскладывая на столе пробирки.

— Прививали, но у меня ужасно болит голова.

«У меня тоже».

— В вашем случае этому надо радоваться. У висельников болеть нечему.

Лилич лишь хмыкнула и постучала монетой по столу, а Даниил очень вовремя вспомнил, что неплохо было бы купить новые ботинки на зиму. Услуги его в последнее время продавались не очень успешно, зато принципы — молниеносно. Да и флакончик с нюхательной солью у него как раз в чемодане завалялся.

— Вот, вдыхайте аромат несколько минут во время приступов боли, можно использовать также перед сном, если мучает бессонница, — с этими словами Даниил протянул флакон… и едва не выронил его из рук, когда с улицы донёсся пронзительный вопль. Испугавшись, что мясникам надоело ждать, поэтому они решили устроить потасовку и разнести управу по камешкам, он схватил скальпель и выбежал на улицу. Крики раздались снова, но теперь было ясно, что исходят они не от мясников, а откуда-то со стороны ограды. Даниил пробрался сквозь толпу и обнаружил двух мальчишек, которые отчаянно пытались отнять помятый свёрток у третьего, а тот пинался, кусался и сопротивлялся. Завидев Даниила, мальчишки тут же бросились врассыпную. Свёрток остался валяться на земле, и, подойдя поближе, Даниил обнаружил, что внутри лежала кривобокая тряпичная кукла.

«Наверняка сестрёнке решил подарить, а мальчишки стали смеяться», — заключил он и отправился обратно.

Лилич уже ушла, и только на столе поблескивал червонец. Даниил сунул его в карман и наконец-то приступил к работе.

***

Бурах пришёл под вечер, как раз когда Даниил решил, что оставлять недопитым твирин — кощунство, и наполнял стакан.

Глядя на это, Бурах только хмыкнул, перекатил травинку во рту и, пододвигая под себя стул, изрёк:

— Женщину тебе надо, ойнон.

Даниил тут же передумал идти за вторым стаканом и демонстративно отхлебнул из своего.

— Тебе осталось только организовать смотрины, купить чепчик и будешь в точности как моя покойная матушка.

Бурах опять неопределённо усмехнулся, и у Даниила от его улыбки стало приятно тепло в животе. А может, это просто твириновая настойка разливалась с кровью по телу.

— Хоть сейчас организую, желающие найдутся. И дом — тоже не проблема, новый квартал к востоку от Боен активно застраивается.

«У меня уже есть дом», — хотел было возразить Даниил, но представил, как приводит в «Омут» женщину — маленькую, с тусклыми глазами, сухой папирусной кожей и грубыми от стирки руками — и она сначала робко жмётся по углам, а потом сдирает отовсюду розовые Евины шелка, раскладывает по столам вязаные салфетки и вешает на окна шторки с васильками. Воображаемые васильки почему-то угнетали особенно.

— А сам-то?

— Рано ещё.

Бурах был всего на пару лет его моложе, и по всем представлениям общества ему тоже было давно пора. Хотя, возможно, у степняков и на этот счёт существовали особые традиции. Жениться только когда поголовье скота достигнет определённого числа, зачинать ребёнка, когда Телец будет в Марсе, — Даниил понятия не имел, но малодушно надеялся, что этот момент настанет как можно позже: Бурах и так не часто выбирался посидеть с ним и поговорить.

— Будешь? — Даниил всё-таки решил достать второй стакан.

Бурах покачал головой.

— Завтра ехать с утра.

— В столицу? Насчёт завода?

— Да.

Даниил почувствовал болезненный укол зависти.

Бурах, который наслаждался жизнью в Городе, с удовольствием просыпался ни свет ни заря, чтобы проследить за отёлом и пересчитать коров, и как с ребёнком носился с проектом нового завода по переработке мяса, отправлялся в неинтересную ему столицу уже третий раз за два месяца. Даниил же, который всю жизнь прожил в столице и любил в ней всё — даже грязь, нищету и полицейских, не увидит её больше никогда.

— Надо что-нибудь передать или привезти?

Даниил покосился на стопку книг в углу. Книги прислали месяц назад, а он до сих пор не снял бечёвку. Бурах всегда перед отъездом задавал один и тот же вопрос. Из вежливости. Потому что ответ на него не менялся почти год. Друзей у Даниила в столице не осталось, кто-то уехал, а кто-то — мгновенно забыл о том, что они были знакомы, корреспонденцию и мелкие заказы ему доставляли и так, благо права на переписку его не лишили, и за последний год ему не понадобилось ничего. Хотя разве что…

— Свежих газет побольше.

«Будет чем занять Лилич, чтобы она не крутилась здесь каждый день».

Бурах удивлённо приподнял брови — Даниил раньше не особо интересовался последними новостями — но потом кивнул:

— Хорошо, — и вытащил из сумки бумаги: — Свидетельства о вакцинации. Хочу побыстрее закончить с этой бумажной волокитой. Подпишешь?

А он почти поверил, что Бурах пришёл просто так. Иногда Даниилу хотелось, чтобы врачебную лицензию и научное звание у него тоже отобрали.

Новые чернила оказались бледно-фиолетовыми, роспись — угловатой и подрагивающей, а разговор сам сошёл на нет. Бурах начал собираться, а Даниил не знал, как его остановить и только растерянно крутил стакан, словно надеясь увидеть в мутной зелёной жиже подсказку. Неудачно — в твирине истины не было никогда.

В прихожей Бурах вдруг спросил:

— Как думаешь, банкирской дочке здесь понравится?

Стакан в руке опасно накренился.

— Конечно. Если её отец любит вкладываться в консервы и коров.

Бурах хохотнул и хлопнул его по плечу.

— Ну бывай.

Даниил вышел за ним следом на крыльцо и посмотрел на небо. Оно, больше не заслоняемое розой Многогранника, светилось миллионами звёзд.

Он полюбовался ими несколько минут, пока не начал замерзать. На столе в доме по-прежнему стоял пустой стакан. Даниил задумчиво поглядел на него, а потом вылил остатки настойки и залпом выпил.

Даже если сегодня Телец был в Марсе, он бы всё равно этого не понял.

Даниил не разбирался в звёздах абсолютно.

***

Спустя двенадцать дней последний кусок вяленой говядины был доеден, щетина отросла в маленькую бородку, а Даниил, рассматривая своё отражение в зеркале и пытаясь нащупать мышцы на руках, понял, что окончательно запустил себя.

Во времена студенчества он официально занимался фехтованием, неофициально — потасовками в кабаках, позже — периодически боксировал с Сашей, но в Городе забросил спорт совсем. О фехтовании здесь мало кто слышал, а от воспоминаний о стычке с мясникам у него начинал болеть выбитый зуб, поэтому драться с местными Даниил не горел желанием. Да и степная традиция биться до смерти одного из бойцов ему вообще не казалась привлекательной. Бурах же всем возможным тренировкам предпочитал возню с быками и на предложение побороться на кулаках только нахмурился и отказался. А зря, Даниил, в отличие от быков, был довольно предсказуем, не бодался и не лягался.

Даниил вздохнул и начал аккуратно сбривать бороду.

Бурах должен был вернуться ещё два дня назад — он редко задерживался в столице дольше, чем на неделю, — но, видимо, дочка банкира пока ещё не осознала, как прекрасно будет жить с Бурахом среди коров и одонгов. Даниил её понимал. Отчасти. И надеялся, что она не осознает это никогда.

Когда с бородой было покончено, он попробовал отжаться несколько раз, но на седьмой счёт в животе противно заурчало. Даниил посмотрел на часы — он ничего не ел уже половину суток, в кошелёк — на хлеб и мясо должно хватить — и отправился в лавку.

Ближайшая находилась напротив театра и, проходя мимо, Даниил заметил на ограде афишу, гласящую о том, что завтра состоится премьера этнической драмы «Одонг и хозяйка». После того как Марк бесследно испарился, в здании обосновался Спичка и организовал кружок местной самодеятельности. Даниил посещал пару раз их выступления… Что ж, по крайней мере, танцы приглашённых твириновых невест были неплохими.

В лавке, несмотря на поздний час, горел свет. Даниил прибавил шаг и в дверях едва не столкнулся с какой-то женщиной. Та резко отпрянула от него и помчалась в противоположную сторону. Даниил принюхался: пахло от него столичным одеколоном, рубашку он тоже надел свежую и даже в сумерках вряд ли мог показаться настолько страшным, чтобы испуганно от него сбегать. А ведь когда-то женщины лезли к нему сами.

Других покупателей внутри не оказалось, зато прямо на витрине была выложена отличная вырезка, а в углу виднелась ржаная буханка. Хозяин протирал стакан, но, услышав лёгкое покашливание, поднял голову, вздрогнул и пробормотал:

— Мы закрыты.

Даниил нахмурился. Обычно в Городе были рады покупателям и иногда отпирали лавки в неурочное время, лишь бы что-нибудь продать.

— Но вы ещё не ушли, а мне как раз бы не помешал вот этот отменный кусок мяса.

— Мы закрыты, — повторил хозяин и сделал шаг назад. А потом ещё один.

Это было настолько странно, что Даниил на мгновенье усомнился — а не стал ли он сам случайно участником какой-нибудь этнической драмы. Очень в духе Спички было бы так пошутить. Но минуты шли, никто не выбегал из-под прилавка с криками «розыгрыш», только хозяин продолжал настороженно глядеть и пятиться. Продавать еду ему, кажется, никто не собирался.

— Отлично, — процедил сквозь зубы Даниил и вышел, со всей силы хлопнув дверью.

До следующей лавки было минут двадцать пешком, но начинало темнеть, похолодало, и Даниилу не хотелось проверять, насколько его дружелюбно примут там. В конце концов, за день голодовки никто не умирал.

«Омут» как всегда встретил его уютной тишиной, которую иногда нарушало лишь стрекотание кузнечиков и скрип старой керосинки, освещавшей заросшую сорняками дорожку, почерневшие ступени и неровную дыру в стекле. Даниил в два счёта взбежал на крыльцо и ворвался в дом.

Посреди гостиной лежал массивный булыжник, обёрнутый бумагой. Даниил быстро развернул её и моргнул от удивления.

«Уходи прочь, шабнак!» — в этой фразе не было ни малейшего смысла. Пусть он и перестал скептически относиться к местным суевериям, но вряд ли они предписывали кидать булыжники в окна. Да и вообще, разве шабнак умеет читать?

Некстати вспомнилось странное поведение женщины и хозяина лавки, и от мысли о том, что всё это может быть взаимосвязано, мурашки побежали по спине.

Первым побуждением было отправиться к Бураху и узнать, что за чертовщина происходит. Но он вспомнил, что тот сейчас в столице, а туда Даниила не впустят точно. Ещё в местных традициях неплохо разбирался младший Влад, странные бураховские детишки и… Лилич. До последней идти было ближе всего, а ещё у неё могло найтись что-нибудь съестное…

Даниил вздохнул и отправился в «Горны».

Лилич расположилась в бывшем доме Виктора — не иначе, чтобы любоваться портретом сестры, — и когда Даниил вошёл, играла сама с собой в шахматы.

— Извиняюсь за поздний визит, но в городе сегодня творится что-то странное. От меня шарахаются люди, в окно моего дома кидают камни с обращением к местному духу. Что происходит?

Лилич задумчиво покивала, а потом снесла с доски ферзя.

— Новая вспышка.

***

— Значит, это не Многогранник нарушал закон, и вы ошиблись!

Даниил поспешно складывал в чемодан всё, что могло пригодиться: антибиотики, анальгетики и единственную оставшуюся с прошлой эпидемии панацею — этого должно было хватить до приезда Бураха. И до того, как они смогут найти новую подходящую кровь, если она ещё хоть где-то осталась.

Лилич пожала плечами и защёлкнула барабан револьвера. Под полой плаща Даниил заметил ещё один, и оставалось только догадываться, как она умудрилась их раздобыть — в Город её привезли в одном арестантском платье.

— Возможно. Но если башня и не была штырем в теле удурга, то разрешения на её постройку Каины всё равно не получали.

— Два года назад вы говорили совсем иначе.

— Два года назад у меня не было выбора. А сейчас даже нет подтверждения тому, что новая болезнь — песчанка. По словам Хана, по городу всего лишь поползли слухи из-за того, что заболели мясники, которых вы прививали. Вполне возможно, это — нетипичная реакция на вакцину. Ну или натуральная оспа.

— И правда, какой пустяк, — огрызнулся Даниил, закрывая за собой дверь.

В прошлую вспышку воздух пах пылью и твирью. В эту — канализацией, которую в их квартале давно не чинили, бычьими костями, сжигаемыми на Бойнях, и сладкими духами Лилич — единственным признаком того, что она идёт где-то рядом, а не растворилась в ночной тьме. Так же пахло все прошедшие два года, и ничего не предвещало беды. Впрочем, у Даниила всегда была отвратительная интуиция.

У дома Ольгимских он остановился, раздумывая, будет ли прилично зайти сразу к Капелле — всё-таки она уже не нескладный подросток — или лучше сначала заглянуть к её отцу. Лилич решила за него и, выйдя из тени фонаря и демонстративно громко стуча каблуками, прошла к покоям Капеллы.

Та оказалась не одна. Рядом с ней за столом пил чай Хан и, завидев Лилич, нахмурился. Будь они сейчас в столице, у Тяжёлого Влада появился бы основательный повод для беспокойства за репутацию дочери как минимум – ночные свидания, пусть и с женихом, не особо приветствовались. Но в Городе хозяйке и избранным детям многое позволялось. С точки зрения Даниила, даже слишком.

— А, господин Данковский, — приветливо помахала рукой Капелла. — Я чувствовала, что вы придёте, проходите, присаживайтесь. Чаю?

— Спасибо, но, боюсь, у нас нет времени…

— С удовольствием, — перебила его Лилич и села на свободный стул.

По лицу Капеллы пробежала тень неприязни, но через мгновенье она снова улыбалась, протягивая чашку. С самого первого дня ссылки было видно, что Капелла явно не рада присутствию Лилич в Городе, хотя во время эпидемии относилась к ней довольно неплохо. Даниил решил для себя, что причина, должно быть, в Хане, тот, по крайней мере, никогда не скрывал, что терпеть не может тётку.

— В таком случае прошу меня простить, но мне надо посетить больных. Где они находятся?

— Вас туда не впустят, — покачал головой Хан и скрестил руки на груди, откидываясь на стуле. — Можете не пытаться. К ним никого не впускают.

— Но почему? Я — единственный квалифицированный врач в городе, и только у меня есть необходимое оборудование, чтобы установить причину болезни.

— Так решила Тая, и даже я не могу на неё повлиять, — мягко улыбнулась Капелла, пододвигая к нему чашечку ароматного дымящегося чая. Желудок тут же дал о себе знать, и рядом с чашкой оказалась ваза с печеньем. Даниил не сдержался и взял одно — вкусное, с изюмом, а Капелла продолжила: — К тому же, степняки и сами не будут вам рады. Они ведь думают, что вы заразили их товарищей.

— Но…

— Мы, конечно же, ни в чём вас не обвиняем, — поспешно добавила Капелла.

— Но ведь болезнь может распространиться.

— Они три дня как вернулись с перегона скота и заперлись в пустующем складе, — вмешался Хан. — Пока больше никто не заразился.

— Они хотят убить себя, — грустно вздохнула Капелла. — Но Тая приказала им ничего не предпринимать до приезда Бураха. Хотя вот Хану идея понравилась — он предложил поджечь склад.

Хан недовольно цыкнул, а Лилич рассмеялась. Её воспитание или, точнее, его отсутствие явно плохо сказывалось. Впрочем, той же Марии, как выяснилось, тоже была свойственна жесткость — спасать людей в случае разрушения города она отнюдь не собиралась. Возможно, всё дело в генах Алой Нины. Или в энергетике этого места.

Неожиданно Даниилу в голову пришла идея:

— А где тот человек, который передал приказ?

— Заперся вместе с остальными, — ответил Хан. — Так что если вы до мясников и доберётесь, то до своих приборов — точно нет.

— Если вам это чем-то поможет, — откликнулась Капелла, — то два одонга видели мясников издалека, когда те шли по степи: лица у них были в красных отметинах. Одонги решили, что мать Бодхо прогневалась на мясников из-за того, что они неправильно ухаживали за скотом. Но с животными всё в порядке.

— Ясно, — кивнул Даниил, хотя как раз ясно ему не было абсолютно ничего.

Красные пятна могли быть первыми признаками песчанки, потом они, как правило, гноились. Сыпь при натуральной оспе вначале красная. И при множестве других болезней тоже. Для того чтобы установить заболевание точно, надо было осмотреть мясников, взять соскоб и проверить под микроскопом…

— Вот и отлично, — Хан зевнул и встал со стула. — Тогда допивайте свой чай и идите домой. Бурах на днях должен вернуться, а его Тая точно послушается. Да и степняки его уважают.

«В отличие от вас», — невысказанная фраза словно повисла в воздухе. Даниил, не жуя, проглотил ещё два печенья, залпом допил остатки чая и тоже начал собираться. Лилич, прищурившись, посмотрела на него, но ничего не сказала. Она всё равно бы не смогла его остановить.

Даниил во что бы то ни стало собирался попасть к заболевшим мясникам, это было делом его врачебной чести.

Хан о чём-то переговаривался в дверях с Капеллой, Лилич шла рядом и как будто бы заинтересованно разглядывала луну над головой — необходимо было с ней срочно попрощаться.

— Извините, но вынужден откланяться. У Люричевой я как раз видел трактат про различные сыпи, и, думаю, в борьбе с нынешней болезнью он может пригодиться.

Лилич удивлённо приподняла брови, а потом усмехнулась:

— Что ж, если вы идёте к даме, то револьвер вам точно не пригодится, — и пошла прочь.

Даниил посмотрел через плечо — Хан по-прежнему беседовал с Капеллой — для приличия направился в сторону Люричевой, но на ближайшем повороте свернул и побежал к Бойням.

***

У бывшего дома Оспины он остановился. Напротив, рядом с кладбищем, располагались новые склады, которые Бурах рассчитывал использовать для хранения консервов. В одном из тех, что ближе к степи, как предположил Даниил, и должны были скрываться заражённые мясники. В обычное время ему без труда бы удалось проникнуть на складскую территорию и найти нужный, но сегодня перед Бойнями повсюду горели огни и было на удивление людно. А со стороны степи как раз построили временный загон, где паслись коровы, которых недавно пригнали.

Животных Даниил любил разве что в препарированном виде. С коровами же, после того, как он два года лечил сотрясения, переломы, рваные раны и пару раз посещал похороны, ладил особенно плохо. В конце концов, не зря же он специализировался на лечении людей, а не животных. Только вот мясники с одонгами от животных отличались мало. Но других путей не существовало. Можно было, конечно, пойти к Тае и попросить её о помощи, но молчание Хана до этого сказало всё лучше слов: Мать Настоятельница Даниила не жаловала и на его просьбы не откликнулась ни разу.

Он вздохнул и огляделся.

Сквозь заколоченные окна дома проглядывал вьюн. Куда делась Оспина — никто не знал. Она, как и многие другие, исчезла после основания нового города. Как будто не подходила для жизни в этом прекрасном месте, любовно обустраиваемом Капеллой и Бурахом, — городе детей. Из всех порочных, жалких и бесцельных людей в Городе остались только он и Лилич — не штырь, но блохи на теле удурга.

Даниил усмехнулся своим мыслям и толкнул дверь. Вихрь пыли взвился вокруг, проникая в лёгкие, и он закашлялся. Дом гнил, тлел, ветшал и разрушался. Его надо было снести ещё год назад, но никто не решался: вокруг Оспины ходило много суеверий и местные вполне могли думать, что тут остался её дух. А может, про него просто забыли — что такое пустующий дом в городе, где пустует целый квартал, и в то же время активно строятся новые.

Делать в доме было нечего. Даниил окинул взглядом комнатку — Оспина действительно словно растворилась: лежанка была разворочена точно после сна, в открытом сундуке валялись какие-то тряпки… Даниил подошёл и внимательно пригляделся к ним. Он, конечно, был на голову выше и шире в плечах, но для бесформенных балахонов это не имело никакого значения. Выбрав один поприличнее, Даниил натянул его на себя и достал из чемодана гортанное зеркало. Капюшон скрывал лицо полностью. Брюки, однако, слегка виднелись из-под накидки, но Даниил решил, что никто не будет к нему приглядываться во время праздника, а в остальном он вполне походил на степняка. Только чемодан выдавал его с головой, поэтому пришлось оставить тот, рассовав по карманам самые необходимые инструменты и медикаменты.

Поначалу на него действительно никто не обращал внимания: все были поглощены странными танцами, песнопениями и воздеванием рук к небу. Но потом один из одногов обратился к нему на степном наречии, и из всей фразы Даниил понял только слово «Суок». Одонг нахмурился, если так можно было сказать о его бесстрастном пластилиновом лице, и повторил фразу. Третий раз он повторять не стал, а Даниил оказался без капюшона на голове в окружении степняков.

Надо было срочно придумать что-то умное, убедительное и успокаивающее. Но среди раздававшегося отовсюду ропота «демон, шабнак, убийца» и почти рычания сосредоточиться казалось невозможным. А степняков вокруг становилось всё больше и больше, и они теснили Даниила в сторону горящих факелов.

«Неужели хотят сжечь?»

— Послушайте, я всего лишь хочу вам помочь, поверьте, я…

Договорить Даниил не успел. Один из одонгов со всей силы толкнул его в плечо, и он вылетел на какую-то площадку. Остальные тут же расступились, и напротив него остался стоять только один мясник. Даниил медленно обвёл взглядом окружающее пространство, увидел столбы с черепами в отсветах пламени и сглотнул. Он стоял посреди круга Суок, и это не сулило ничего хорошего.

Стараясь не совершать лишних движений, Даниил осторожно попятился, но одонги у границ круга явно не собирались его выпускать. Логично, он же вступил внутрь сам, и если его здесь убьют, будет легко оправдаться перед Бурахом: «Да, столичный бакалавр, горячая голова, решил помериться силами и… ну, домерялся».

Мясник уже довольно хрустел кулаками, публика вокруг подбадривала его, оставалась последняя возможность избежать боя — Даниил расправил плечи и громко прокричал:

— Я не заражал ваших друзей и могу помочь их вылечить.

— Сейчас и узнаем, поддался ты чарам Суок или нет, — прохрипел мясник и замахнулся.

От первого удара ему удалось увернуться, на второй он успел поставить блок, отчего хрустнула кость, но третий пришёлся прямо в живот и Даниил, согнувшись, упал на колени. Мясник тут же занёс руку, чтобы впечатать его головой в песок, но Даниил пнул его в голень и перекатился, чтобы тотчас же получить удар кулаком в плечо.

Все правила бокса были здесь бесполезны, потасовки в кабаках теперь казались детской вознёй, и с каждым новым ударом Даниил понимал: ему не победить. Его удары доставляли мяснику не больше неприятностей, чем комариные укусы, в то время у Даниила уже был сломан локоть, а грудь и спина превратились в один сплошной сгусток боли. Самым простым решением сейчас казалось лечь на спину и умереть — безболезненно и быстро во славу степи — но он планировал заняться другими делами этим вечером. По правилам боя нельзя было использовать никакое оружие и подручные средства, но ничего не говорилось о том, что под ногами, — Даниил резко провёл ногой по земле, и всё вокруг на секунду заслонила пыль. Он наугад сделал выпад и, судя по хрусту, попал. В следующее мгновенье он заметил, как мясник сплевывает зуб, отходит назад и бросается на него. Удар, направленный в нос, пришёлся на скулу, от ещё одного удара в живот, Даниил увернуться не успел. Мясник повалил его на землю и стал методично выколачивать из него дух. «Проще свернуть шею», — отстранённо подумал Даниил, из последних сил стараясь уворачиваться и блокировать удары.

Мясник явно тоже об этом подумал и наклонился ближе, венка на его шее пульсировала, рука словно сама собой скользнула в карман, а через миг мясник хрипел и его кровь хлестала на лицо Даниилу. Он быстро спрятал скальпель в рукаве и ткнул пальцами в рану, разрывая кожу и надеясь, что степняки вокруг поверят, будто он смог проткнуть артерию голыми руками сам.
Не поверили. Мёртвого мясникам стащили с него и стали придирчиво осматривать, переговариваясь между собой и показывая на рану. Самого Даниила подняли на ноги, встряхнули, скальпель вывалился из рукава…

Всё было кончено.

Даниил понял это по свирепым взглядам вокруг. Он не только убил их сотоварища, но ещё и сделал это не по правилам, отчего его кровь не сможет утолить жажду Суок. Теперь его убьют, медленно и с особой жесткостью.

Ближайший одонг бросился на него — и упал замертво, сражённый пулей. Раздался ещё выстрел — и мясник рядом с ним рухнул на землю. Началась паника, кажется, убили ещё двоих, но Даниил не стал ждать, когда степняки придут в себя или у его спасителя закончатся патроны. Он оттолкнул ближайшего мясника и бросился в сторону загона.

Один из одонгов погнался за ним, но тут же был убит. Остальные не бросились следом, возможно, не захотели пугать коров или решили сначала разобраться с таинственным стрелком. Даниилу было всё равно: он едва переставлял ноги и вся его энергия уходила на то, чтобы не столкнуться в темноте с какой-нибудь бодливой коровой.

Хотя коров он, кажется, не волновал совершенно. Они стояли, лежали, щипали травку и никак на него не реагировали. Только одна подошла обнюхать и, фыркнув, отвернулась. Даниил был с ней полностью согласен: сейчас он сам себе тоже не нравился.

С трудом согнувшись, чтобы пролезть между брусьями ограждения, он выбрался из загона. Справа от него виднелось бывшее убежище Бураха, и Даниил подумал, что тогда были в общем-то неплохие времена. Во всяком случае, у него был друг, цель, а Блок с пушками защищал от озверевших местных жителей.

Смыв в речных водах кровь, Даниил побрёл дальше, мечтая о том, как вернётся в «Омут» и упадёт лицом в кровать.

На левом берегу Глотки было слишком светло даже для лунной ночи. Даниил прибавил шагу, но тело тут же отозвались болью, он запнулся, едва не упал и оказался прямо напротив «Омута».

«Омут» горел. Яркие языки пламени взмывали в небо, и Даниил невольно подался вперёд. Это было бы символично: Ева умерла, чтобы стать душой Собора, а он бы умер, чтобы превратиться в призрака на пепелище её дома.

Даниил покачал головой: такого бессмертия он не хотел. Сейчас он вообще не хотел ничего, может, только лечь и смотреть на луну, пока один из мясников не доберётся до него и не закончит начатое. Но где-то там бушевала неизвестная болезнь, а он по-прежнему оставался врачом, да и лежать на холодной земле было глупо…

Даниил в последний раз поглядел на пылающий «Омут» и пошёл вперёд.

В прошлый раз болезнь пришла из-под земли и там же и прекратилась.

Пора было проверить жерло под снесённым Многогранником.

На пустыре стояла мёртвая тишина и после всех событий вечера это не напрягало. Колосилась трава, неубранные осколки блестели в лунном свете и даже зияющая чернота жерла не пугала, скорее, завораживала. Он осторожно заглянул в надежде, что вот сейчас хлынет фонтан заразной и целебной крови как в прошлый раз и всё прояснится. Но ничего — он провёл рукой по стене — сухо, обычная земля. Надо было спуститься внутрь, но лестницу давно забрали, да и керосинка осталась в чемодане. Даниил сел у обрыва и посмотрел перед собой. Кажется, в очередной раз пришла пора сдаться. Точно подтверждая его слова, подул ветер, а вместе с ним в ушах раздался тот странный шёпот, который он слышал однажды, бродя по городской канализации. А прямо к нему шла Алая Нина. Он никогда не видел её вживую раньше, но сейчас не оставалось сомнений — это она. Наверно, настал его черёд исчезнуть — присоединиться к Каиным, Сабуровым, Стаматиным, Марку, Оспине, Кларе, Еве… Что ж, не самый плохой финал.

Даниил встал, чтобы шагнуть на встречу, и последнее, что он запомнил, — Алая Нина улыбалась и в руке у неё был револьвер.

***

Очнулся Даниил от того, что ему на веки падали холодные капли, а через пару секунд левую руку пронзила дикая боль, отчего он подскочил и едва не столкнулся лбами с Капеллой. Та отодвинулась и как ни в чём не бывало стала вытирать ему пот со лба. Лилич же отошла от его руки и, задрав рубашку, задумчиво пощупала рёбра.

— Нижние, кажется, всё-таки сломаны. Вы бы поменьше дёргались.

Даниил проверил — так и есть, не смертельно, лёгкие не задеты, но наложить повязку бы не помешало — а потом перевёл взгляд на руку. Та хоть и напоминала отвратительный опухший обрубок, но, по крайней мере, не изворачивалась под неправильным углом.

— Не знал, что вы умеет вправлять кости.

Лилич пожала плечами:

— Ну ломать же умею, — и продолжила снимать с него рубашку. Плечо, спину и руку неприятно защипало — ткань прилипла к ранам. Лилич тоже это поняла и, не особо церемонясь, вылила на него воду из кувшина, взяла нож и за пару взмахов превратила рубашку в лохмотья.

— А ведь это, судя по всему, была единственная, — невесело усмехнулся Даниил, глядя, как брюки превращаются в лоскутья следом. Подштанники ему всё же оставили, то ли потому что повреждения под ними Лилич не интересовали, то ли потому что рядом сидела Капелла. Даниилу было, в общем-то, всё равно: он чувствовал себя огромным кровоточащим куском мяса, а куски мяса не имеют пола и дам не стесняются.

— Не о том волнуетесь, — ответила Лилич, перебинтовывая ему грудь. Получалось довольно неплохо, возможно, инквизиторов учили не только разрушать всё на своём пути.

Но волновался он и правда не том. О том было глупо волноваться. Равно как и глупо было со стороны Лилич обрабатывать его раны и накладывать шину на руку — покойникам всё равно, как срастутся кости.

— Да бросьте. Сегодня-завтра всё равно сюда ворвутся разозлённые мясники и добьют меня.

Лилич ополоснула руки в тазике и откинулась в кресле рядом.

— Ну, допустим, сюда они не ворвутся: побоятся былой славы Каиных.

Только сейчас Даниил обратил внимание, что лежит на кровати в бывших покоях Марии, и, судя по слою пыли на тумбочке, сюда давно не заглядывали.

Лилич меж тем продолжила:

— Да и вряд ли вас посмеют настолько демонстративно убить — всё же вы под протекцией самой Белой Хозяйки. — Лилич хмыкнула, и Даниилу показалось, что Капелла с укоризной посмотрела на неё. — Но ничто не мешает вам однажды нечаянно поскользнуться на лестнице, утонуть в реке или попасть на рога быку. И, что важнее, если и случится чудо, приедет Бурах и снова разгонит все тучи над вашей головой, доверие местных вы уже утратили, а значит, лечить вам будет некого.

Даниил вздрогнул. О таком варианте он и не подумал, а ведь ничего другого, кроме как заниматься медициной, он делать не умел. Даже первым профессиональным нищим ему в этом городе не стать — если и будут ему подавать, то только Бурах из жалости.

— Вы сейчас намекаете, что у меня есть три варианта: умереть с голоду, умереть на эшафоте за побег или прямо сейчас пойти и тихо повеситься в вашем саду? Честно говоря, мне ни один не нравится.

Лилич покачала головой и улыбнулась так, что у Даниила мурашки побежали по коже, а в голове пронеслись смутные образы расчленённых людей и послушно гавкающих собачек.

— Взгляните. — Лилич открыла ящик комода, достала оттуда какую-то бумагу и протянула ему: — Ничего не напоминает?

Капелла заботливо поднесла свечу ближе, но этого и не потребовалось: в тусклом свете керосинки, почти ничего не видя заплывшим правым глазом, он всё равно сразу понял, что ему дали.

— Значит, эшафот? — Бумага смялась у него в кулаке, и Даниил был в шаге от того, что разорвать её и со всем этим покончить. — Кто вас, чёрт возьми, учил воровать чужие вещи?

— Ну-ну, — покачала головой Лилич и аккуратно вытащила письмо и приглашение из его руки, — не стоит выражаться при девушке. А письмо вы выкинули сами, я просто придумала лучшее применение вашему мусору.

— И какое? — От напряжения сдавило грудь, и Даниил, закашлявшись, добавил: — Если бы я мог уехать дальше, чем до ближайшей заставы, меня бы здесь уже не было. Наверно.

— Со мной сможете. — Лилич наклонилась к нему ближе, и в отблеске свечного огонька казалось, что будто у неё глаза пылают дьявольским светом. — У меня есть один знакомый в порту, который очень любит деньги и очень не хочет, чтобы об этом узнали в инквизиции.

— Два года прошло, может, его давно уволили и повесили.

— Да нет, — Лилич усмехнулась. — В газете за прошлый месяц писали, что его наоборот повысили.

А Даниил ещё думал, что она читает прессу от скуки.

— До порта отсюда примерно сутки пути на поезде, который туда не идёт. Быков запрячь предлагаете?

— Мой брат год назад купил автомобиль, я думаю, он с удовольствием одолжит его, — ответила вдруг Капелла, о которой Даниил почти забыл. Неужели и ей эта идея не казалась чистым безумством?

— Допустим. А вам-то какая с этого выгода?

— Не верите в моё бескорыстие? — Лилич сделала вид, что обиделась, а потом вдруг схватила его за руку. — Впрочем, правильно делаете. Даниил Алексеевич, вы возьмёте меня в жёны?

— Что? — это звучало настолько абсурдно, что не было сил даже выругаться. Наверно, он до сих пор не пришёл в себя и всё происходящее — плод его измученного подсознания.

Лилич рассмеялась и выпустила его руку.

— Видели бы вы себя! — И тут же её лицо вновь стало серьёзным: — Однако я не шучу. Действительно, у меня есть скрытый мотив вам помогать: я сама хочу выбраться отсюда. И если покинуть эту страну я бы могла легко, то вот в другую меня бы не впустили. А вот в качестве вашей жены по официальному приглашению…

— Но все мои документы: удостоверение, лицензия, диплом об образовании — сгорели. Вряд ли мне так просто поверят, что я — это я.

Лилич подмигнула и вытащила из-под кровати его чемодан.

— Глупо, конечно, было носить их постоянно с собой. Но в вашем случае эта глупость сыграла вам на руку. К счастью, степняки не додумались ворваться в дом Оспины.

— Но… — других существенных возражений не оставалось.

Он, конечно, до сих пор не выяснил, чем заболели те мясники. Не нашёл способа их вылечить. Не восстановил своё доброе имя. В конце концов, он не объяснил Бураху ситуацию и нормально с ним не попрощался.

С другой стороны, к мясникам его всё равно не пустят. В прошлую вспышку он был почти бесполезен, и город спасли записки Исидора и его оборудование. А Бурах и без него неплохо справляется. Да и всегда справлялся.

— Всё будет хорошо, — Капелла мягко погладила его по плечу. — У вас, у Города. Мне снился сон: белый бык степенно шёл по небу, а дети, смеясь, пытались его догнать. Это хороший знак. Не переживайте.

Лилич промолчала и лишь продолжила, не мигая, глядеть на него, дожидаясь ответа.

В чужой стране его ждала новая лаборатория, очередной поиск бессмертия и Саша. Здесь — только сожженный дом, разозлённые мясники и скорая свадьба Бураха. Здесь он был бесполезен.

— Я согласен.

***

К маленькой церквушке на окраине портового города они подъехали, когда начало светать. К тому времени Даниила уже откровенно мутило, перед глазами всё плыло, а тело содрогалось болью от каждой рытвины на дороге. Любого своего пациента он бы минимум отчитал за путешествие в таком состоянии, но самому выбирать не приходилось. На Лилич же сутки за рулём как будто совсем не сказались: она была по-прежнему бодра и, быстро поправив фату и стряхнув с платья пыль, буквально внесла Даниила к алтарю.

Если священник и удивился их странной паре, то вида не подал, разве что произносил текст как-то чересчур быстро. Впрочем, у Даниила опыт свадеб был не особо большим, и он мог ошибаться.

— Объявляю вас мужем и женой.

— Хотите поцеловаться?

Белое пятно качнулось перед глазами, и Даниил понял, что если сейчас хоть немного качнёт головой, то его либо стошнит, либо он упадёт в обморок. Такое завершение собственной свадьбы было бы совсем некстати.

— Спасибо. Воздержусь.

Лилич… Данковская… Аглая хмыкнула и повернулась к священнику. Тот обеспокоенно переминался с ноги на ногу и, пожелав долгих лет счастья, собрался уходить, но она остановила его коротким окликом «документы».

У церковной калитки Даниила всё-таки стошнило. Он мельком подумал, возможно ли будет позже аннулировать брак из-за того, что у одного из супругов было сотрясение мозга и он в полной мере не осознавал свои действия, но Аглая снова завела мотор, и Даниил впал в полузабытье. Кассир, продававший билеты на пароход, вороватый офицер заставы, контролёр, другие пассажиры — всё для него слилось в одно пятно: спроси его кто, что было после того, как они ушли из церкви, он бы не смог последовательно рассказать.

В каюте он попробовал стащить с себя ботинки, но пол перед ним закачался, и Даниил отключился.

Когда он очнулся, то перед глазами всё по-прежнему плыло, но на сей раз из-за качки — они вышли в открытое море, и осознание этого отдалось приятным волнением в груди. Аглая сидела на пуфике перед трюмо и расчесывала волосы, а закатное солнце через окно иллюминатора освещало её лицо и красные пятна на нём.

У заболевших мясников тоже были красные пятна…

Даниил вскочил и резко дёрнул застёжку на платье. Пуговицы покатились по полу, обнажая россыпь таких же красных пятен на спине.

— Не знала, что вызываю в вас такую страсть. А ведь это, между прочим, последняя вещь, оставшаяся мне от моей дорогой сестр…

Даниил ладонью захлопнул ей рот и внимательно присмотрелся к пятнам. Возможно, он ошибался, но по всему выходило, что это…

— Да, я в детстве не болела ветрянкой, — откликнулась Аглая, отодвигая его пальцы.

Даниил рассмеялся. Всё оказалось так просто.

— Я вас ненавижу.

И Хана, который воспользовался удобным случаем избавиться от тётки. И Капеллу — хотя зачем это было ей? Поддержать жениха? Убрать последнее напоминание об Алой Хозяйке? Впрочем, Данилу было всё равно, его опять мутило, хотелось подышать свежим воздухом. Но оставался один вопрос.

— Бурах?

Аглая покачала головой.

— Нет, он не в курсе. Но ему и так уже давно не до нас с вами.

В её голосе послышалась грусть, а, может, Даниил просто принимал свои эмоции за чужие.

Он нахлобучил на голову шляпу, хлопнул дверью и поднялся на палубу. Вокруг было множество людей: дамы в красивых платьях, мужчины в смокингах, официанты сновали с подносами — да, так и должен выглядеть настоящий праздник, а не как кровавая бойня в степи. Он протиснулся сквозь толпу и подошёл к бортику. Под ним бурлило тёмно-синее море, достаточно было всего лишь перелезть через ограду — и всё будет кончено: ни Аглаи, ни красных пятен, ни мясников, ни исследований, ни Саши — ничего.

— А сейчас прошу всех дам встать полукругом! — раздалось сбоку, и Даниил невольно обернулся.

Как раз в подходящий момент, чтобы поймать букет.

Хорошенькая рыжая невеста заливисто засмеялась, кто-то из гостей подошёл выразить шутливое сочувствие, а Даниил во все глаза уставился на цветы. А потом тоже расхохотался.

Тёмно-синее море по-прежнему бурлило внизу — Даниил засунул букет подмышку и отправился назад в каюту.

Он не сожалел.

@темы: Текстовая выкладка, Summer Game, SG Termit 2017

---

SG Termit 2017: тексты — Старые органы в новом теле, макси

[SG Termit 2017]

Название: Старые органы в новом теле
Команда: SG Termit 2017
Автор: Мириамель
Бета: bocca_chiusa (доброжелатель)
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах, Исидор Бурах, Самозванка, Даниил Данковский, Стах Рубин, аврокс, Мария Каина, Капелла; при желании можно увидеть намёк на Артемий Бурах/Мария Каина
Размер: макси, 17 356 слов
Категория: джен, чуть-чуть прегета
Жанр: general, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: накануне эпидемии у молодых хозяек видение: смерть Исидора Бураха приведёт к страшным последствиям. Капелла убеждает Тяжёлого Влада не приказывать Оюну убить Исидора Бураха
Примечание: «Твой отец нарушил линии Уклада. Он задумал восстановить прежний порядок. Он хотел пересадить старые органы в новое тело. Влить в новые жилы прежнюю кровь. Он нарушил линии Уклада. Он умер» (Оюн, 11 день, прохождение гаруспика)

в формате .docx, в формате .pdf

Накануне

Мария любила грозу, сколько себя помнила. Она представляла, что приобщается к буйству стихий, к силе, которая ей пока, по малолетству, недоступна.

Совсем ещё девчонка, каждую осень она проверяла свои пророческие способности — пыталась угадать, какая из гроз станет последней перед зимним затишьем. Она всегда надеялась, что будут ещё, и постоянно ошибалась.

Взрослая Мария чувствовала в грозе силу, которую однажды научится подчинять.

Мария пробиралась сквозь сплошную стену дождя, слепла от молний, глохла от раскатов грома — и вспоминала детские забавы. Даже сейчас, когда туфли чавкали по лужам, отяжелевшая от дождя юбка сковывала ноги, а волосы липли ко лбу, Мария всё равно радовалась.

Она не успела дойти до «Сгустка»: у Шнурочной площади её ждал мутный за потоками воды силуэт в короткой юбке и с хлопающим на ветру зонтом.
— Мария! — Капелла побежала ей навстречу, неуклюже и медленно. Зонт мотало из стороны в сторону, и казалось, что это он направляет движение хрупкой фигуры под ним, а не наоборот.

Мария остановилась, поджидая. Она выпрямила спину и гордо откинула голову, позволяя дождю стекать по лицу. Великие велики даже в мелочах. Она не боялась промокнуть, она была выше мелких неудобств и не пыталась отгородиться от стихии жалкой тряпкой.

К тому же это и бесполезно: зонт Капеллы вывернуло наизнанку, и она, пока вправляла его обратно, вымокла так, словно зонта у неё вовсе не было.
— Ты… видела? — Капелла задыхалась: она всегда была слабой, и прогулка под дождём могла пойти ей во вред.
— Не здесь, — процедила Мария, взяла Капеллу за плечо и повела в Театр.

Захлопнулась дверь, шум грозы остался позади. Сцену едва освещали несколько ламп, потолок терялся в черноте. Лица Нины Каиной и Виктории Ольгимской-старшей были почти неразличимы. Мария не любила эти портреты. Тёмная и Светлая Хозяйка тянулись друг к другу, и матери не было никакого дела до Марии.
— В чём дело? Что ты хотела сказать?
— Кажется, меня посетило видение. Ещё не настоящее, но куда ближе, чем все бывшие прежде. Я… словно провалилась в омут, растворилась в нём.
— И что же ты там увидела?
— Смерть, — едва слышно прошептала Капелла. — Смерть поднялась из земли. И тот, кто стоял… кто стоит ещё на её пути, лежит... мёртвый. Из груди его торчит коготь, огромный, страшный. А направил убийцу… направил… — Её голос дрогнул, она заморгала и судорожно вздохнула.

Мария стиснула руки. Видение этой девчонки было столь же ярким, как и её собственное, а ведь Капелла на добрых десять лет младше! Надо бы вести себя с ней поласковее: кое-что она собой представляет.

Мария благосклонно кивнула:
— Я рада, что в тебе просыпается сила.
— Ты совсем не удивилась. Ты… ты тоже видела?
— Я тоже видела. Ты можешь доверять своему видению.
— Но что же…
— Как же ты не видишь? — воскликнула Мария и схватила Капеллу за обе руки. — Ты единственная, кого твой отец станет слушать. Иди к нему прямо сейчас, не то будет поздно! Ну же!

Капелла боялась невесть чего. Глупая девчонка, ей в четырнадцать лет явилась сила, а она не решается воспользоваться ею.
— Поговорить с ним…
— Правильно! Он тебя любит и уважает. У тебя в руках судьба города, неужели ты позволишь ему погибнуть? Убеди отца поступить так, как должно. Иначе не миновать беды.
— Иначе не миновать беды, — повторила Капелла и прикусила нижнюю губу. Ушёл страх, осталась только решимость — тихая, незаметная, вроде бы ненастоящая, но Мария была слишком наслышана о прежней Светлой Хозяйке, чтобы обмануться.
— Всё? Больше никаких колебаний? Вот и молодец. — Она подарила Капелле царственную улыбку и направилась к выходу.

Только тогда она заметила груду тряпичных кукол на полу. Их уже много лет не доставали из кладовых: в последнее время Бессмертник питал склонность к пантомимам.

Часть кукол возвышалась пыльной кучей, но несколько валялись на краю сцены.

Мария не посчитала нужным присматриваться к ним, а Капелла присела рядом и бережно взяла в руки трёх кукол, лежащих особняком.



День первый

С первыми лучами солнца впереди показалась станция. После Столицы воздух казался чистым, душистым и странным. Всю ночь дул южный ветер, относя твириновый дух к Городу, поэтому пряный запах твири появился только сейчас. Он усиливался с каждым оставшимся позади стыком рельс. Этой осенью травы цвели как никогда.

А может быть, их аромат забылся за десять лет и казался резким с непривычки.

По обе стороны от железной дороги, но в некотором отдалении, попадались юрты одонхе. Встретились и несколько собирателей. Они проводили путника долгими взглядами, но не окликнули, не подошли: не узнали.

Артемий устал и проголодался. Ботинки, которые в Столице казались удобными, после четырнадцати часов ходьбы натёрли ноги. Раньше долгие пешие прогулки лишь бодрили его, но за десять лет он привык сидеть за учебниками да шататься по больничным палатам, и сейчас мышцы ныли, хотя и подчинялись, позволяли держать темп. Всё равно было стыдно, что превратился в изнеженную квашню.

Ему следовало думать о письмах отца, о том, зачем он его вызвал и как объяснить, что Артемий не вернулся по первому же зову. Но вместо этого из головы не выходила Рая. Она сидела в сердце настырной занозой, и когда он смотрел на ярко-синее небо и убегающие к горизонту травы, он вспоминал её запавшие глаза, покрытый испариной лоб и спёкшиеся губы.

Почему отец не высказался определённее? Объясни он в первом же послании, в чём дело, и, возможно, Артемий отправился бы сразу и сейчас возвращался бы уже в Столицу, к недолеченной пациентке. И недописанной диссертации. Которую, к слову сказать, он затеял по воле отца, а не по собственному капризу.

Артемий не любил подвешенное состояние и злился сейчас, хоть и старался подавить недостойное чувство. Не в Столице ли он нахватался такой непочтительности? Может быть, если бы не её влияние, он был бы счастлив возможности выполнить долг и доказать, что он достойный сын своего отца.

...Фигурку, скорчившуюся на шпалах, он заметил издалека, но не побежал к ней, а продолжил двигаться тем же бодрым пружинистым шагом: боялся потерять дыхание и заработать колотьё в боку. В самом конце пути вышло бы особенно обидно.

Это была девочка, свернувшаяся в позе эмбриона. Из-под короткой юбки торчали ноги-спички. Она куталась в огромный шарф, лицо пряталось за короткими спутанными волосами.
— Девочка? — Он присел рядом и тронул её за плечо. Она открыла глаза — прозрачные, отрешённые, но чистые.
— Холодно… — прозвучал слабый голос.
— Ещё бы, не июль на дворе. Что у тебя болит? Идти сможешь? Давай помогу.
— Да… Мне нужна помощь. Отнеси меня к милой Ласке.
— Куда?
— В сторожку… на кладбище.
— Рано тебе на кладбище. Нужен врач.
— Врач? Зачем? Я не больна. Мне нужно увидеть Ласку.
— Если увидеть — это другое дело. С этим могу и подсобить. — Крюк до кладбища выходил небольшим.

Он подхватил её на руки. Вес девочки почти не ощущался, и Артемий продолжил путь так же споро, как и прежде, только взял чуть восточнее, чтобы выйти не к станции, а к кладбищу.

Когда он переходил вброд ручей с глинистым дном, девочка шевельнулась в его руках, прильнула, вцепилась тонкими ручками ему в куртку, будто боялась, что он поскользнётся и уронит её. Когда он выбрался на берег, она снова успокоилась. У ворот кладбища она сказала:
— Пусти, я дальше сама. Спасибо тебе… ойнон.

Впервые его назвали так. В Столице подобных слов не знали, а уехал из города Артемий в шестнадцать, когда был слишком юн для такого обращения. Но произнесла это девочка пусть и странная, но по виду городская, к тому же почти ребёнок. Откуда ей знать тонкости степных слов? Прослышала где-то, что так зовут менху, и решила польстить спасителю.
— Узнала? — усмехнулся Артемий. — Ты первая.
— Я знаю, я вижу. — Она улыбнулась в ответ, но тут же посерьёзнела. — Я хочу отблагодарить тебя за помощь.
— Да будет тебе.
— Не отказывайся. Мы ещё встретимся, я знаю точно. Если… если тебе потребуется мой совет, или моя помощь… или моя жизнь… скажи только: «Клара, Клара, я знаю о тебе, что у тебя нет сестры и никогда не было».
— Ну спасибо. Непременно так и скажу.
— Вот и хорошо. Вот и славно. Ты теперь иди — я вижу, ты устал, а тебе столько предстоит совершить.

В глазах девочки Клары стояли слёзы, но губы улыбались. Кажется, ей стало лучше: она помахала ему на прощание и направилась по тропинке, ныряющей в кладбищенские ворота — довольно уверенно, почти не хромая. Так ли уж нужна ей была помощь?

Артемий пожал плечами и продолжил путь к дому отца. Натёртые ноги ныли, от усталости и запаха твири звенело в голове.

Город мало изменился за время его отсутствия. Дома покрылись новыми трещинами, сменилась вывеска у зеленщика. Вот только привык он к другим масштабам: к высоким домам, оживлённым улицам, нарядным прохожим и богатым витринам.

Вокруг отцовского дома всё так же колыхался репейник, всё так же чисто была подметена вымощенная булыжниками дорожка.

Артемий, растерявший в Столице приметливость, едва не пропустил важное: у соседского забора ошивался мальчишка и цепко поглядывал на дом отца. Мальчишка был самым обыкновенным: с закатанными рукавами, в слишком большой для него куртке, с залихватски скособоченной шапкой, с покрасневшим носом, которым он громко шмыгал. Его вид Артемия не обманул. Десять лет не вспоминал, но, как оказалось, не сумел и до конца забыть, что дети в городе не следят ни за чем просто так.

После первого же письма отца Артемий не сомневался, что в городе то ли произошло, то ли назревало нечто страшное. Он не питал никаких иллюзий по этому поводу. Но всё равно, убедившись, что об этом деле знают или подозревают дети, он почувствовал, как тревога усилилась.

Кто-то дёрнул Артемия за рукав. Позади стояла девчонка, по возрасту почти девушка, одетая в точности как мальчишка у соседского забора.
— На.

Артемий взял сложенный вчетверо листок бумаги. Девочка окинула его прищуренным взглядом, недовольно скривилась и пошла прочь, наподдав попавшийся на пути камешек.

Посреди бумаги чернели три кривые строчки:

Артемий, найди меня так скоро, как сможешь. Моё дело не терпит отлагательств и касается всех.
Стах.
Я буду там же.

Стах не писал все эти годы. Артемий сунул письмо в карман и вошёл в дом.

Пахло иначе, нежели он запомнил: горелыми тряпками, спиртом, душистой настойкой на твири. Под шагами заскрипел пол — сильнее прежнего: за десять лет Артемий заматерел и потяжелел. А может, доски рассохлись от времени.

По стенам висели те же полки, что и раньше. Обои переклеили, новые тоже успели выцвести. Артемий слишком давно здесь не был, всё казалось ему тесным, старым, зыбким, ускользающим, как во сне.

С кухни раздавался плеск, звон стекла и металлический грохот, какой издают вёдра или кастрюли.
— Велено отмыть все бутылки! Выливай свой пустырник.

Голос — чуть сердитый, намеренно приглушённый — он узнал. Это говорила средняя сестра Ибицкая. Сколько Артемий себя помнил, они всегда ассистировали его отцу, выполняли работы и медицинских сестёр, и кухарок, и прачек. Сейчас такая комбинация обязанностей показалась бы ему странной, но в детстве он не задавался подобными вопросами.

Прежде он доходил до лестницы в восемь шагов, сейчас хватило семи. Он не стал здороваться с Ибицкими, не хотел терять времени: они всегда любили и жалели его, не знавшего матери, баловали — и требовали внимания.

Он взбежал, громко постучался в кабинет и, не дожидаясь разрешения войти, распахнул дверь.

Отца не было. Вместо него в кабинете стоял незнакомый человек. «Неуместный», — вот как подумал о нём Артемий, едва взглянув.

Человек был невысок, довольно молод, с резкими чертами лица. Рукава его рубашки закатаны. Сдвинув брови, он рассматривал на свет содержимое пробирки — бурое и, как показалось издалека, непрозрачное. Что определило первое впечатление и дальнейшее отношение Артемия, так это вольная поза: он стоял у письменного стола, одним коленом опершись на сиденье стула и прислонившись бедром к столешнице.

Увидев Артемия, он опустил пробирку в штатив и поспешил навстречу. На его лице появилась широкая, но равнодушная улыбка. Он пожал Артемию руку, энергично её встряхнул и произнёс:
— Артемий Бурах? Вы похожи на отца, я сразу вас узнал. Бакалавр Даниил Данковский к вашим услугам.
— Где мой отец?
— Он вернётся с минуты на минуту. Он ждал вас, но дела не терпели отлагательств.
— Что ты тут делаешь?

Артемию доставило удовольствие видеть, как опешил лощёный гость от «тыканья». Впрочем, ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы взять себя в руки и ответить как ни в чём не бывало:
— Меня попросил о помощи ваш отец. Вторая вспышка не застала его врасплох, и он успел… По вашему взгляду вижу, что вы не в курсе происходящего. Это так?

Артемий ногой выдвинул стул, за которым сидел во время работы его отец, развалился на нём поудобнее, скрестил руки на груди и ответил лишь:
— Ну? Я слушаю.

Это тоже не смутило Данковского. Наоборот, он слегка усмехнулся и продолжил, больше не улыбаясь:
— Пять лет назад в самых бедных районах этого города произошла вспышка смертельной и очень заразной болезни, которую называют здесь песчаной язвой. Вашему отцу и его ученикам удалось локализовать заразу, но ценой значительных жертв. Все последующие годы Исидор ждал вторую вспышку и готовился к ней. Мы состояли в переписке, я консультировал его по поводу достижений современной медицины и высылал достойные его внимания издания. У него были основания ждать вторую вспышку этой осенью. Готовясь к ней, он попросил о приезде меня — и вас тоже.

Данковский смутился, следующие слова прозвучали скованно и раздосадованно:
— Исидор не был со мной полностью честен. Он пригласил меня, ни слова не сказав о болезни, а лишь посулив… но это неважно. Предмет моих научных изысканий вряд ли покажется вам интересным. А вот что вас заинтересует, так это тот факт, что болезнь уже началась. В степных становищах появились первые заражённые. Вчера ваш отец ходил в степь, исследовал природу болезни. У меня создалось впечатление, что он до конца не верил, что это песчаная язва. Но, к сожалению, ему пришлось убедиться, что это именно она, когда он испытал на себе первые симптомы. После… С ним всё в порядке! Не волнуйтесь! Сейчас он полностью здоров. Предвидя эпидемию, он держал под рукой составы, из которых успел изготовить лекарство.

Данковский махнул рукой в сторону штатива, полного пустых пробирок, среди которых выделялось несколько, наполненных бурой жидкостью.
— Мне повезло присутствовать при том, как он принимал лекарство. Удивительнейшая метаморфоза! Стоило ему выпить положенную дозу, как прошла лихорадка, очистилась глазная склера, перестали трястись руки и вернулся голос. Я всегда с недоверием относился к народной медицине, но это!..

Артемий слушал, хмурясь. Происходящее слишком разнилось с тем, что он ожидал застать, и ему казалось, что всё произнесённое этим странным человеком — ложь. Что вернувшись, отец выдворит самозванца, и тогда-то начнётся настоящий разговор.
— Сейчас Исидор отправился лечить того единственного человека, которого успел заразить. Симона Каина. Местного долгожителя. Может быть, вы о нём слышали? Говорят, он первый человек в вашем городе. Я возлагаю на него… но неважно. Главное, у Исидора есть средство, чтобы спасти его от песчаной язвы.

У этого Данковского явно было что-то личное к Симону Каину. По крайней мере, гладкая речь на этом прервалась, взгляд устремился в пустоту, он сжал и разжал кулаки, поглощённый своими мыслями.
— А остальных?
— ...Что?
— Хватит средства, чтобы исцелить всех заболевших?
— С вами приятно иметь дело! Вы задали самый правильный вопрос, это великолепно! Нет, на остальных средства не хватит. Это первое, что сказал мне Исидор после того, как ввёл в курс дела. В этом-то вся и сложность. Одним из компонентов лекарства является очень редкое вещество. У меня сложилось даже впечатление, что для Исидора оно имеет сакральное значение. Впрочем, не поручусь. Главное, старых запасов хватило лишь на несколько порций. И здесь на сцену предстоит выйти вам. — На лице Данковского снова появилась широкая равнодушная улыбка. — Исидор сказал, это ваша забота — обеспечить нас этим веществом. Нет, даже не спрашивайте, что это такое и откуда берётся. Я не имею касательства к вашей специфике. Ваша семья ведь играет… мм… особую, едва ли не священную роль среди местных. Я не имею ни возможности, ни, буду откровенен, желания погружаться в эти тонкости. Дождитесь отца, он объяснит всё. — Данковский вздохнул. — Надеюсь, я высказался не очень резко. Я не слишком терпим к предрассудкам. Но это не значит, что я не окажу всю посильную помощь. Если, конечно, она будет заключаться в том, что не выходит за рамки рационального. А пока мы ждём вашего отца, можете составить мне компанию и рассмотреть образцы заражённой крови Исидора. Я наблюдаю за тем, как действует на неё лекарство. Это поучительно, мало того что полезно.
— Сам смотри. Я буду ждать отца.

Данковский пожал плечами и склонился над микроскопом. Его нисколько не смущало присутствие сына хозяина дома: он чувствовал себя свободно и пользовался чужими вещами уверенно и бесцеремонно.

Артемий закипал. Ему не хотелось присутствия этого человека, он мешал одним своим существованием. Выскажись он иначе, Артемий мог бы уже изучать бактерию и продвигаться со своей задачей. Но на предложение, высказанное таким тоном и при таких обстоятельствах, невозможно было ответить согласием.

В животе бурчало от голода, болезненно пульсировало в натруженных ступнях, голова гудела от бессонной ночи и запаха твири, но невозможно было покинуть кабинет и оставить его в распоряжении Данковского. А сидеть тут молча было нелепо, он сам это чувствовал и оттого всё больше злился. Кто знает, к чему бы это всё привело, если бы не вернулся отец.

Артемий узнал его шаги, едва заслышав, как он поднимается по лестнице. Сердце забилось чаще, он выпрямился на стуле, готовый встать тут же, как отец войдёт в комнату.

Тот совсем не изменился. В его длинных волосах всё так же серебрилась седина, её не стало больше. Лицо прочерчивали резкие, глубокие, но не делающие его строгим морщины. Глаза блестели тепло и внимательно. Он свободно размахивал руками в такт шагам и шагал так же широко и уверенно, как и прежде. Он был одет в тёплую ношеную одежду — городскую, в которой он принимал посетителей и наносил визиты, но никогда не ходил ни в степь, ни в Термитник.
— Сынок! — От улыбки глаза отца заискрились. — Дай я тебя обниму. Теперь можно, я здоров.

Он сжал Артемия крепко, так, что дух перехватило. Сейчас он казался ниже, чем был тогда, десять лет назад, когда провожал шестнадцатилетнего сына в Столицу учиться. От него пахло степными травами, не только твирью, но и другими, более мягкими и приятными. Этот запах напомнил о детстве, и если бы не присутствие Данковского, Артемий почувствовал бы себя таким счастливым, каким не был долгие годы.
— Как же ты вырос. — Отец отстранился, оставив руки у него на плечах, и осмотрел с улыбкой, от которой сердце наполнилось теплотой. — Мне нравится твой взгляд. Ты стал мужчиной.
— А ты не изменился совсем.

Странно, но от этого простого замечания отец словно бы отдалился. Артемий с раннего возраста умел замечать мельчайшие перемены в его настроении, и сейчас он почуял, что отцу неприятны его слова.
— С бакалавром Данковским ты уже познакомился, это хорошо. — Отец посмотрел на Данковского, который с увлечением размазывал образец по предметному стеклу и не обращал никакого внимания на родственную встречу, только кивнул не оборачиваясь, когда прозвучало его имя. — Он прекрасный специалист, его помощь будет неоценима.
— Я так и понял.

Отец коротко взглянул Артемию в глаза, затем, что-то поняв, приобнял за плечи и повёл из кабинета. Они прошли по узкому коридору и оказались в комнате, которая раньше принадлежала Артемию. Она показалась ещё более чужой, чем остальной дом. Приглядевшись, Артемий убедился, что вся мебель осталась на своих местах, книги и тетради стояли аккуратными рядами на полках. На диване лежало всё то же покрывало, возрастом старше Артемия. Даже обои не переклеивали. Но несмотря на тщательный уход, комната всё равно производила впечатление чужой. Не было раскрытых книг и разбросанных карандашей, не валялось ни одного исписанного листка, и даже шторы, которые Артемий всегда, и днём и ночью, держал закрытыми, сейчас были распахнуты, и в ярких солнечных лучах кружились едва заметные пылинки.
— Я не так тебя встретил, — сказал отец, закрывая за собой дверь. — На мои плечи легла ответственность, с которой я боюсь не справиться. Слишком многое зависит от моих действий, слишком многое требует моего участия. Если я что-то не успею, что-то упущу… Я не предвидел, что первой ошибкой станет неучастие в собственном сыне. Прости меня.
— Забыли, — буркнул Артемий. — Скажи, что нужно сделать.
— Что успел рассказать тебе бакалавр Данковский?
— Немногое. В основном он болтал о собственном профессионализме и незаменимости, но песчаную язву тоже упомянул.

Отец заулыбался.
— Он может быть неприятен, но не суди его строго. Он молод и амбициозен, а его дерзкие прожекты преследуются Властями. Помнишь, мы наткнулись на дикобраза у Зимней Доли? Он тоже защищается со всей энергией, и зачастую там, где без этого можно и обойтись. Но не о том речь. — Его лицо омрачилось. — В наш город вернулась страшная болезнь. Я надеялся подавить её в зародыше, захоронив подальше от города заражённые материалы, но заболел сам и… Мне стыдно, но это я принёс болезнь в город. После моего визита заболел Симон Каин. Счёт идёт на часы. Вот-вот болезнь охватит целые кварталы.
— Данковский сказал, тебе известен рецепт лекарства. Только нужен какой-то редкий ингредиент, и мне предстоит его добыть.

Отец провёл руками по лицу, потёр усталые глаза и глубоко вздохнул, прежде чем ответить:
— Мне тяжело взваливать на тебя такую ношу. Но речь идёт о жизни целого города, и я говорю не только о людях. Всё, что ты видишь вокруг, всё, что было построено на твоих глазах и после того, как ты уехал, погибнет, если я не сумею остановить песчаную язву.
— Конечно, я всё сделаю, — пожал плечами Артемий. — Только объясни, что.
— Ты соглашаешься слишком рано. Если бы дело было только в работе, пусть самой тяжёлой и опасной! Мне было бы не так тяжело тебя просить. Я расскажу подробно.

Они сели на диван, на котором столько лет спал Артемий.
— Пять лет назад, во время первой вспышки, мы с моими учениками перепробовали много средств в надежде уничтожить или хоть приостановить песчаную язву. Мы действовали вслепую, а она развивалась так стремительно, что едва не погребла нас под собой. Мы перепробовали всё, что оказалось под рукой. В наш город завозили только простые, слабые лекарства, и от них едва был толк. Мы пользовались травяными настоями, чтобы не заражаться при работе с больными. Но мы не могли помочь им ничем, пока один из учеников не обработал настоем кровь заражённого. Как он догадался? Я не успел спросить. — Отец покачал головой. — Я плохо понял, в чём причина, но оказалось, что это снадобье тормозило развитие болезни, выигрывало время. Моего ученика это не спасло, он умер в этом самом доме. — Отец произнёс это спокойно, но Артемий знал, как высоко ценит он любую жизнь, и догадывался, чего ему стоило это спокойствие. — Я на всю жизнь запомнил его последние слова. Он говорил о том, что надо пробовать разную кровь. Что может существовать особенная кровь, лекарство из которой изгонит песчаную язву навсегда. С тех пор я не занимался ничем, кроме поиска крови. Мне помог Старшина Оюн. В то время… он ничего не имел против меня, он так же, как и мои ученики, болел душой за борьбу с болезнью. Именно он нашёл кровь, которая помогла одолеть песчаную язву. Священная кровь, подобная крови аврокса. Кровь, которой мясники десятилетиями позволяли стекать в полости под городом.
— Десятилетиями? Она не протухла?
— Что такое протухание? Не завелась ли в ней жизнь? Завелась, но не такая, какую ты представил. Не множество невидимых организмов в одной капле — но, наоборот, одно существо на весь город.

Артемий поёрзал, подавляя так и рвущийся наружу едкий ответ. Современные знания, полученные в университете, противились последним словам отца. Но тот ничего не заметил и задумчиво продолжил:
— Крови под городом хватит, чтобы спасти всех. Но Старшина не даст к ней доступ.
— Почему это?

Отец замялся:
— В последние годы мы… разошлись в важном. Сперва, после того как я сложил с себя власть над Укладом, он меня уважал и ценил моё мнение. Ещё пять лет назад, во время первой вспышки, я мог рассчитывать на его помощь. Увы, те времена миновали. Он больше не верит мне, считает, что я нарушил линии Уклада.
— У него есть основания?
— Сынок, это сложная тема, я не готов говорить о ней, пока над всеми нами нависла беда.
— Я понял. Мне нужно сделать, что ты скажешь, и не донимать вопросами.
— Сынок…

Артемий перебил его — впервые за всю жизнь:
— Что именно? Ты же всё продумал, как мне достать эту кровь?

Отец посмотрел ему в глаза. Мучительно хотелось отвести взгляд. Но Артемий не позволял себе сдаться, он слишком злился оттого, что никак не мог нащупать почву под ногами. Словно он пришёл на спектакль в середине второго акта и оказалось, что ему предназначена роль не зрителя, а исполнителя. Второстепенная, кажется, роль. Но вряд ли она окажется совсем без слов.

Наконец отец сдался и отвёл взгляд.
— Я не хочу, чтобы наша встреча закончилась вот так. Но ты вправе на меня обидеться. Только знай, что молчу я не из неуважения к тебе, а из собственной слабости. Я всё тебе расскажу, но позже, когда у меня достанет сил быть полностью честным.

Артемий вздохнул, кивнул и спросил уже спокойнее:
— Я понял. Что я должен сделать?
— Спасибо, сынок. Я знаю, что буду просить о многом. Будь передо мной другой выход, я не сомневаясь воспользовался бы им. — Исидор вздохнул. — Доступ к священной крови имеет Старшина Боен. Настала пора Бурахам вернуть себе власть над Укладом. Ты принесёшь жертву и станешь новым Старшиной.
— Что?
— Оюн, к сожалению, слаб. В этом мало его вины, он потомок угасающего рода, который и в лучшие времена уступал нашему.
— Нет. Обожди. Я… — Артемий провёл руками по лицу, повторяя отцовский жест. Это помогло мало — не отступила усталость, не прояснилось в голове. — Ты отправил меня учиться. Я десять лет потратил на то, чтобы освоить официальную медицину, потому что так велел ты. Я мог потратить время на то, чтобы научиться слушать степь, чтобы изучить каждый ритуал, чтобы знать, как водить быков и собирать травы, — но вместо этого я читал учебники и резал тела — не вдоль линий, а так, как считают нужным столичные доктора. Теперь ты просишь меня стать Старшиной?
— Сынок…

Перебить во второй раз оказалось проще.
— Я не по своей прихоти оставил город. Здесь я подготовился бы к роли Старшины, а теперь… Я позабыл половину из того, что знал, а знал я недостаточно даже для того, чтобы водить из степи быков. Ради чего я отдал десять лет своей жизни?
— Сынок, твои знания не помогут стать Старшиной, но они помогут, когда ты будешь править. Владея нашими знаниями, умея думать и действовать по-учёному, ты будешь Старшиной, какого ещё не знал Уклад. Свободным от предрассудков, способным взять лучшее от каждого знания…

Отца до сих пор вдохновляла эта идея. Артемий слишком хорошо помнил всё, что тот говорил десять лет назад, и не хотел выслушивать это снова. Он поднялся на ноги. Смотреть на отца сверху вниз было непривычно и неправильно. От его открытого, полного любви и надежды лица стало стыдно, но и голова заработала лучше:
— Ты сказал, что кровь под городом подобна крови аврокса. Почему не приведёте одного из степи?
— Остался последний Высший. Он не выходил к городу много лет. Иногда доходят слухи, что его видели поблизости, но Оюн объяснил, что это обозналась молодь, никогда не видевшая настоящего аврокса.

Надежда не оправдалась. Артемий сжал кулаки.
— Ну что же. — Слова ещё не были произнесены, но на сердце уже легла тяжесть. — Я стану Старшиной, раз ты этого хочешь. Но мне нужно знать, что для этого предстоит сделать.

Отец сжал его руки. Он говорил о жертве, которую необходимо принести. Он не знал, кто предназначен на эту роль, это ему придётся узнать самому. Отец только рассказал, по каким признакам жертву можно узнать. Он старался за один долгий разговор наверстать упущенное за десять лет.

Под конец он напомнил, как сам вместо предписанной Укладом жертвы срезал поле девятилетнего савьюра, и из глубины по стеблям поднялась кровь — земля приняла жертву. Наверное, он надеялся, что Артемий тоже придумает жертву, которая не требовала бы лишать жизни разумных существ.

Артемий слушал очень внимательно, но перед его глазами то и дело возникал образ Раи, какой он видел её в последний раз: бледной, ослабевшей, на фоне высокой подушки. Вспоминал он и её мужа, низенького беспокойного негоцианта на грани разорения. Он смотрел на Артемия с надеждой и сжимал его руки. А теперь её отдадут другому врачу. Тот, скорее всего, вылечит её не хуже Артемия — или не сможет спасти, как не смог бы спасти Артемий. Но сердце сжал жгучий стыд оттого, что он обещал сделать всё, что в его силах, но обещания не сдержит.

Кто-то другой поставил бы долг перед пациентом выше, чем долг перед отцом, но Артемий так не мог.



Первая пантомима

В Театре Мария никогда не чувствовала привычной уверенности, хотя Бессмертник всегда был почтителен с ней. Но почтителен так, что это казалось издёвкой. А иногда в его взгляде вспыхивало что-то липкое и жадное, но тут же пряталось за безупречной учтивостью.

Он согнулся в шутовском поклоне. Его пальцы дрожали на набалдашнике трости: из-за больной спины ему было тяжело наклоняться, но несмотря на это он всегда приветствовал Марию именно так, церемонно и немного старомодно.

Капелла уже сидела здесь, у самой сцены, подогнув под себя ноги и не отрывая взгляда от занавеса.

Мария кивнула импресарио и остановилась у порога, прислонившись плечом к стене. Ей не хотелось задерживаться. После пантомимы она отправится в Горны. Сегодня утром ушёл во Внутренний Покой Симон Каин, и она чувствовала, что должна быть рядом, когда он вернётся.

Вчерашнее видение, об эпидемии, было чётким, простым для толкования. Мария надеялась, что теперь все будут такими. Но то, что привиделась ей сегодня, снова было зыбким и туманным. Она проснулась с тревожно бьющимся сердцем, уверенная, что беда не миновала, но как ни старалась, не могла различить, в чём именно она заключалась.

Она так надеялась, что их с Капеллой предприятие остановит мор. Но видение, которое явилось к ней сегодня ночью, лишило прежней уверенности. Раз за разом Мария вспоминала всё, что видела, и пыталась ухватить ускользающую нить.

Тщетно.

Наконец она отбросила эти попытки и сердито тряхнула головой. Почему представление не начинается?

Марк словно почувствовал её нетерпение, взмахнул рукой — и из-под потолка потянулись тревожные звуки скрипки.

Занавес поднялся.

Посреди сцены белела ширма. Благодаря ярким лучам прожекторов за ней виднелось что-то бесформенное.

По обе стороны от ширмы стояли два человека в халатах и хирургических масках. В их руках блестели скальпели.

Отличить их друг от друга было невозможно.
— Плод отторгается. Иммунитет матери не принимает его. Если ничего не предпринять, оба умрут.
— Если спровоцировать преждевременные роды, мать будет спасена, — сказал тот, что слева. — Но плод недоразвит. Он не выживет.
— Если извлечь плод вместе с оболочкой, — сказал тот, что справа, — и поместить в тёплый питательный бульон, он сможет дозреть в искусственной среде. Но мать не перенесёт этой операции.
— Если бы у нас было средство смягчить иммунный ответ, эти меры бы не понадобились.
— Если бы у нас было время! Плод созрел бы достаточно, чтобы при должном уходе выжить вне тела матери.
— Но у нас этого времени нет. Поэтому нужно выбирать.
— Нужно спасти ребёнка, — сказал тот, что справа. — Чтобы линии простёрлись дальше, необходимо замкнуть круг.
— Нужно спасти мать, — ответил тот, что слева. — Этого требует гуманность. Она родит ещё, если выживет.

Они замолчали, а затем покачали головами:
— Нет, мы не договоримся.

Маски одновременно шагнули к ширме и отбросили её прямо в зрительный зал.

Показалась больничная койка.

На ней возвышался макет города-быка. Слепленный из глины, с закрытыми глазами, он казался спящим или мёртвым, а на его спине возвышались дома, заборы, лестницы в небо и посредине, над сердцем — Театр. Из головы прорастала стеклянная пуповина с прозрачным сосудом на конце. В нём копошилось что-то мутное, расплывчатое — несомненно живое, — преломляясь в многочисленных гранях сосуда.

Раздался мучительный протяжный стон — со всех сторон разом, будто зрители находились внутри страдающего существа. Этот звук настолько походил одновременно и на человеческий голос, и на мычание быка, что по спине прошёл холодок.



День второй

Артемию удалось вздремнуть, но не выспаться. Когда он вышел из отцовского дома, перевалило за полночь. Ноги, не успевшие как следует отдохнуть, гудели. Тяжёлой голове не становилось легче от ночной прохлады. Он зябко поёжился, радуясь хотя бы тому, что вволю наелся: сёстры Ибицкие расстарались и выставили на стол всё, что нашлось в доме.

Отец напомнил, как узнать свою жертву. До шестнадцати лет, когда Артемий уехал учиться, отец часто рассказывал ему о Степи и Земле, об Укладе и пути менху. Рассказывал больше и чаще, чем предписывали традиции, — ему нравилось разговаривать с сыном, делиться с ним своими знаниями и помогать приготовиться к предназначенной роли. Артемий помнил многое и сегодня, пока отец говорил о жертве, вспомнил почти всё.

Жертва должна быть подобна спасаемому.

Жертва должна быть уместной.

Жертва должна быть равновеликой.

Жертва должна быть тесно связана с тем, кто её приносит.

Жертва может быть самым неожиданным.

В городе разгорался мор, и, принеся жертву, Артемий должен был его остановить. Ещё неделю назад он не знал других забот, кроме недописанной диссертации, которую вот-вот предстояло защищать, и пациентки с беременностью, осложнённой из-за резус-конфликта.

Артемий медленно брёл куда-то и размышлял о предстоящем, смотря себе под ноги — как тяжёлые ботинки раздвигают городские травы. Когда он свернул в квартал Дубильщиков, из тени между домами навстречу ему выкатилась тень.

Выкатилась — так восприняло боковое зрение это движение, потому что фигура была низкой и закутанной в балахон так, что не угадать очертаний. Она остановилась перед Артемием, в свете фонаря, и тот осветил её бледное широкое лицо, короткие волосы и сонные, но при этом странным образом внимательные глаза.
— Ойнон.

У Артемия перехватило дыхание. Второй раз в жизни его назвали мудрецом, знающим. Утром он отнёсся к этому легко, ему это даже отчасти польстило. Но после разговора о жертве, после принятия долга невозможно было с той же лёгкостью отнестись к такому обращению. Он испытал не гордость, а тревогу: вдруг не справится, не оправдает?
— Это, кажется, я, — отозвался он, стараясь звучать непринуждённо, чтобы не показать сомнений. — А ты кто?
— Я веду дела твоего отца. Он называет меня Эспе-инун. Горожане называют меня Оспиной. Как назовёшь меня ты?
— Как попросишь, так и буду звать, — пожал плечами Артемий. — Я тебя не помню. Ты с ним недавно?
— Я появилась пять лет назад. — Она говорила медленно, протяжно, будто находилась в трансе. От её последних слов по коже пробежал холодок.
— Ладно, я… Ты хотела мне что-то сказать?

Она улыбнулась, едва заметно, но неприятно — очень уж снисходительно это выглядело.
— Я бы хотела, чтобы мне ничего не нужно было тебе говорить. Исидор верит, что ты почувствуешь линии. Я знаю, что ты позабыл почти всё, что знал.
— Так уж и почти всё?

На этот раз она улыбнулась шире, и снисходительность проявила себя ещё ярче. Она молча поманила его и пошла в сторону Сырых Застроек. Артемию было всё равно, в какую сторону брести. Но теперь, когда его вела она, Артемий почувствовал себя неуютно, будто вместо того, чтобы искать свой путь, он следует за кем-то, в чьей мудрости не уверен.

Стрекотали цикады, шаркали по мостовой подошвы, шуршал балахон Эспе-инун, поскрипывал деревянный забор, вдоль которого они двигались. Больше не доносилось ни звука. Но когда они углубились в Сырые Застройки, Артемий стал замечать, что по крайней мере эта часть города не спит. Горожане беспокоились: за плотно сдвинутыми занавесками горел свет, доносились сердитые крики и детский плач, навстречу то и дело попадались прохожие, озабоченно куда-то спешащие с тяжёлыми сумками за спиной. Встретилась семья: женщина держала на руках младенца и крепко сжимала руку ребёнка постарше, двое мужчин катили тележку, нагруженную какими-то мешками и коробками. Они двигались к югу, оглядываясь и недоверчиво осматривая всех, кто оказывался к ним ближе, чем на пару десятков шагов.

Горожане предчувствовали эпидемию, но слухи вряд ли уже пошли, иначе город бы захватила настоящая паника.
— Не туда смотришь, — заметила Эспе-инун. — Когда я тебя встретила, ты вёл себя мудрее.
— Когда я тебя встретил, я смотрел себе под ноги.

Она ничего на это не ответила и двинулась дальше. Под её длинными, до самой земли, одеждами не видно было ног. Двигалась она плавно, казалось, это степной дух летит над землёй.

Эспе-инун снова вела его задворками, между мусорных баков и покосившихся заборов, там, где путь не был вымощен плитами. По бокам утоптанных тропинок пучками росла пустая, сорная трава — чертополох, лопухи, сныть. Он к ним и не приглядывался, не допускал даже возможности, что в городе, где ежедневно ходят сотни людей, может притаиться драгоценный росток. Но когда ему окончательно надоело следовать за той, кто ничего ему не объяснила, Артемию показалось, что среди сорняков мелькнули светло-зелёные листья характерный формы. Он резко остановился, прищурившись, и пошёл к замеченному растению — медленно, на полусогнутых ногах, ступая осторожно и тихо, будто подкрадывался к добыче, которую можно спугнуть неловким движением. Он боялся, что глаза его обманывают. Только когда его пальцы осторожно обхватили сочный стебель, когда он прикоснулся к плотным кожистым листьям, он наконец осознал, что сумел заметить вовсе не лопух.

Не сводя с него глаз, одной рукой придерживая листья, второй он полез в карман, чтобы найти складной нож и срезать драгоценный росток. Его душа дрогнула перед тем, как остро отточенное лезвие рассекло стебель. По пальцам потёк липкий сок, в воздухе разлился горький специфический запах, куда более резкий, чем от засушенных листьев, которыми пропах погреб отца.
— Узнал?
— Это савьюр.
— Хороший знак, что он потянулся к тебе первым. Знаешь о свойствах савьюра?
— Это экзамен?

Против ожиданий, Эспе-инун покаянно склонила голову:
— Мне не по чину спрашивать с тебя.
— Я отвык от укладской иерархии и уж тем более никогда не привыкал быть на её вершине, — помедлив, ответил Артемий. — Если тебе есть что сказать, говори.

Признаться, он надеялся, что Эспе-инун понравится его открытость к её мнению. Но вместо этого она разразилась новым потоком упрёков:
— Ты всё позабыл и не знаешь, что делать, поэтому готов слушать каждого, кто захочет говорить. Мне не по чину тебя учить, но Уклад возлагает на Бурахов слишком большие надежды. Мы думали, что Старшиной будет Исидор. Мы надеялись на это. Но он увидел другой путь. Он всегда умел замечать линии, невидимые для прочих. — После некоторых колебаний она добавила: — Я не должна сомневаться в его выборе.
— Но ты сомневаешься.
— Нет. В моём сердце нет сомнений. — Она обожгла его взглядом. — Он отступает в сторону, чтобы уступить тебе свой долг. Это его выбор.
— Молодое сменяет старое. Разве не это основа закона? — примирительно сказал Артемий, надеясь, что с этим она согласится и перейдёт к сути. Наверное, она окликнула его не только для того, чтобы вдоволь поворчать.
— Ты помнишь правила, но забыл их сплетение. Ты видишь явные чёткие линии, но тонкая паутина прочих линий от тебя ускользает.

Кажется, в этом городе поучать его собирались все. Поневоле он вспомнил учёбу в Столице и подумал, как славно было бы, если бы и здесь информацию подавали в структурированном виде и небольшими порциями. И без снисходительных намёков.
— Ты не сомневаешься в его выборе, но что-то тебе не нравится? Скажи прямо.
— Что же. Ты просишь, и я не могу тебе отказать. Ты должен принести жертву и стать во главе Уклада, но сказал ли Исидор, что должен ты сделать со Старшиной?
— Дай-ка подумать. Может быть, то же, что сделал со своим предшественником теперешний Старшина?
— Предшественником Оюна был Исидор Бурах. Он уступил это место по доброй воле. Случилось это в тот же год, когда Исидор взял в привычку выписывать столичные книжки.

Артемий прикусил язык. В голосе Эспе-инун настолько явно слышалось неодобрение, что ему с трудом удалось удержаться от резкости. Но что толку грубить? Она знала больше него если не о менху, так по крайней мере о положении дел в городе и среди Уклада. Хотя бы поэтому стоило к ней прислушаться.
— А Исидор Бурах встал во где Уклада, когда его предшественник скончался, — мирно сказал Артемий. — Кто-то, становясь Старшиной, убивал своего предшественника, но последний раз это было давно.
— Оюн не собирается ни умирать, ни уступать тебе. Ты понимаешь, что это значит?
— Это может значить, что ты в обход отца натравливаешь меня на Старшину.
— Вот, значит, как ты меня понял?
— А как ещё тебя понимать? Почему ты не идёшь к отцу, почему не вразумляешь его?
— Мне не подобает…
— Поэтому ты морочишь голову тому, кто ничего не знает о ваших интригах? Хороший ход!

Эспе-инун стояла не шевелясь, как статуя. По её лицу нельзя было прочитать обиды или ненависти. Стоило Артемию замолчать, как она продолжила своё:
— Старшина Оюн ненавидит твоего отца. Он считает, что тот нарушил линии Уклада. Говорят, он хотел убить Исидора, и мне неизвестно, какая сила удержала его.
— Отцу, конечно, знать это совсем не обязательно.
— Он знает, что Старшина его ненавидит. Он ничего об этом не сказал?

Сказал, что пять лет назад Оюн дал кровь, а теперь не даст. Не хотелось признаваться в этом Эспе-инун, но она, кажется, обладала удивительным чутьём, потому что, не дожидаясь ответа, усмехнулась:
— Сказал. Что ж ты тогда сомневаешься? Или надеешься по-столичному всё уладить? Без крови и жертв?

Артемий сжал кулаки, хрустнул пальцами, но заговорил спокойно:
— В чём суть несогласия между отцом и Старшиной?
— Ты не поймёшь. — В её голосе впервые послышалось разочарование. — Ты сосредоточен на том, что неважно. Ты не найдёшь в себе воли поступить как нужно. Жаль.

Артемий ни мгновения не рассматривал всерьёз возможность убить человека, пусть даже ради того, чтобы защитить отца. Он не спросил, силён ли Оюн и каков он в бою. Он знал, что отыщет бескровный путь, и не сомневался в своём знании, точно так же, как был уверен, что найдёт способ принести жертву подобно отцу, никого не убивая. У него на руках умерло несколько из доверенных ему пациентов, и пусть все они были безнадёжными, всё равно каждый случай слишком сильно врезался в память. Он не хотел видеть смерть, тем более становиться её причиной.

Может быть, зря отец отправил его в Столицу.

Артемий поднял взгляд на Эспе-инун, чтобы продолжить спор, но её уже не было. Она растворилась, словно призрак, и на земле не осталось следов её ног. Артемий нахмурился, отшагнул в сторону и убедился, что его ботинки тоже не оставили отпечатков на сухой утоптанной тропинке. Но чутьё всё равно не успокоилось. Эспе-инун казалась подозрительной.

Разболелась голова. Странно, что не раньше — никогда ещё так терпко не пахла твирь, никогда ещё от него не зависели столь многие.

С самых ранних лет Артемий любил уходить в степь, когда нужно было что-то обдумать или на что-то решиться. «Слушать землю», — говорил отец, а ещё: «Она подскажет». Артемию не нравились тёплые, понимающие улыбки отца в эти мгновения, потому что тот явно ожидал от него чего-то, к чему Артемий не имел способностей. Никаких особенных советов от земли он не слышал, видения его не посещали, даже душевного трепета он не испытывал. Ему всего лишь нравилась бесконечная плоская равнина. На него снисходило умиротворение, он забывал о времени и делах, мысли останавливали свой ход, и он просто слушал оглушительное стрекотание цикад, клёкот птиц и шуршание трав. Когда он садился на тёплую, прогретую солнцем землю, стебли поднимались выше его головы, отгораживая от мира. Когда начинало темнеть и становилось прохладно, Артемий приходил в себя и, потирая затёкшие ноги, поднимался, чтобы вернуться домой. Тогда он вдруг понимал, что нашёл ответ, и отец встречал его почти гордо. Ни разу у Артемия не достало духа сказать, что не умеет он правильно слушать землю, что степь с ним не говорит, что он просто подумал в спокойствии и всё понял сам. Но отец возлагал на него такие надежды, так радовался его мнимым успехам, что сказать правду было невозможно.

Почему-то ни разу Артемий не уходил в степь ночью. Сегодня ему предстояло узнать, каково это. Мимо заводских корпусов, где только кошки копались в мусоре, через железную дорогу, а затем — вдоль Жилки, под канатной дорогой он вышел в степь и отправился дальше, пока не почувствовал, что город остался далеко позади и больше не давит на него невыполнимым долгом.

Осенние ночи холодны. Артемий придирчиво выбрал место посуше, нарвал травы, чтобы создать подушку между землёй и собственным задом, и наконец, усевшись, с кряхтеньем вытянул натруженные ноги.

На небе не виднелось звёзд: его заволокло облаками, и только выглядывала временами стареющая луна.

После он не мог восстановить в памяти следующие несколько часов, от них остались лишь неясные видения — отца, склонившегося над журналом пациентов, отца, взрезающего лезвием потную шкуру живого быка, отца с зажмуренными глазами, улыбающегося яркому солнцу. Это были сны, пришедшие посреди ночи и растаявшие без следа.

Просто сны. Ни сейчас, ни позже Артемий в этом не сомневался.

Проснулся он от голосов, пусть негромких, но в тихой утренней степи казавшихся раскатами грома. Небо светлело, но до восхода ещё оставалось время.

Артемий позабыл, как гортанно и резко звучит степной говор. Моргая, потирая промёрзшее тело — во сне он завалился на бок и, конечно, промахнулся мимо собранной травы, — он долго приходил в себя, прежде чем прислушался к спору.
— Старший слаб.
— Если Старший слаб, Суок не примет его дара. Не дело нам его судить.
— Он загубит Высшего.
— Если его линии будут неугодны Суок, он встретит свою судьбу.

Пошатнувшись, Артемий поднялся на ноги. Они не желали держать его как положено. Всё-таки он слишком разнежился в Столице.

Степняки смолкли и обернулись к нему. Они были высокими, даже выше Артемия, с раскосыми глазами, сухими плотно сжатыми губами, в старых кожаных одеждах. Так одевались мясники — грубые, простые, наполовину оторванные от степи и не прибившиеся к горожанам. У одного из них слезились глаза, он прищуривался на ветру, отчего взгляд его казался цепким и неуютным.
— Кровные. — Артемий кивнул им, по-степному складывая руку в приветственном жесте. Они, может быть, его не узнали, но увидев знак, стали выглядеть приветливее. — Старшина раскрывает Высшего?
— Последнего, — сказал тот, что со слезящимися глазами. Судя по голосу, это он беспокоился, что Высшего загубят.

Второй сложил руки на груди и покачал головой, но ничего не сказал.
— Он слаб?
— Оюны слабы и потому никогда не отступаются от своих решений. Старшина сказал, что раскроет быка и остановит мор.
— Мор? Значит, песчаная язва добралась до Уклада?
— Ты знаешь, — с уважением взглянул на Артемия тот степняк, чьи глаза были чисты. — Под утро в Термитнике начали болеть. Мы бежали.

Артемий сглотнул. Носители растащат болезнь по городу и степи, хорошо ещё, если эпидемия не затронет другие города. Какой у песчанки инкубационный период?

А ещё он вспомнил «я буду там же» из письма Стаха. Это «там же» было в Термитнике.

Артемий спал, когда медлить было нельзя. Столько времени упущено!
— Где раскрывают быка?

Степняк с чистыми глазами снова скрестил руки на груди:
— Ты не знаешь, где раскрывают священных быков, и ожидаешь, что я тебе скажу? Ты глуп. — Артемий ничего не ответил. Промолчать было несложно: он знал, что вариантов всего два, и спросил не от невежества, а из желания сократить поиски. — Не вмешивайся, Кровный. Ты запутаешь линии так, что их не развяжет никто.

Степняк со слезящимися глазами молчал.

Будь это не мясники, будь это одонхе — чуткие к степи, не испорченные городом, — они не пропустили бы спящего Артемия и не стали бы говорить возле него. Они забыли связь с землёй и не заметили его. Вот как объяснил себе Артемий свою удачу.

Ему не пришло в голову предположить, что это Степь укрыла его от чужих взглядов.

Без особенного труда он завершил разговор с мясниками и избавился от их общества, а затем поспешил дальше в степь, на юго-восток, к малому кругу. Он мял тяжёлыми ботинками сухую степную траву и думал о том, что благодаря своему невежеству эти степняки открыли ему линии, которые иначе остались бы скрыты.

Артемий обогнул Жилку по её извилистому берегу, затем свернул к востоку и шёл, пока впереди не показалась Осенняя Доля, старая дорога. Здесь степь была хожена-перехожена, но чтобы пройти к кургану, где Оюн раскрывал Высшего, ему пришлось напрячь память. Он всё-таки взял слишком к востоку, так что пришлось возвращаться, и потерял на этом драгоценный час, прежде чем дошёл до цели.

Артемий опоздал. Бык лежал на вершине холма и не шевелился. Оюна нигде не было.

Время было потрачено зря.

Его охватила бессильная ярость, он сжал кулаки — и тут заметил неестественно примятую траву у подножия холма, разломанный посох — толстый, длинный, на человека огромного роста, — и несколько обрывков ткани. Что произошло? С Оюном случился приступ ярости?

Артемий поднялся на холм. Бык ещё дышал. Только оказавшись рядом с ним, Артемий понял, насколько тот огромен. Он лежал на боку и так, лёжа, доставал Артемию до плеча. Рога были такими здоровенными, что пришлось бы расставить руки во всю ширь, чтобы одновременно прикоснуться к их кончикам. Бык даже положил голову не боком, а прямо, вниз горлом, насколько это позволяла толстая шея, — чтобы рог не упирался в землю.

Тело поднималось в такт медленным рваным вдохам. Жужжали мухи, лезли в разрезы с разошедшимися краями, щекотали раскрытую плоть. Бычий хвост беспокойно хлестал по телу, но не мог отогнать всех. Шкуру пропитала кровь, каждый удар хвостом разбрызгивал её. Она стекала густыми струями, но не впитывалась в землю, а оставалась на поверхности, так что бык лежал в блестящей луже.

Суок не приняла подношение.
— Да, брат, досталось тебе.

Бык открыл глаза и взглянул на Артемия.

Тот перестал дышать.

Он был живым, этот неумело раскрытый бык, Высший, аврокс, Бос Примигениус — нет, в первую очередь всё-таки бык, которого привели на бойню, но не добили и бросили умирать от ран и жажды.

От тяжёлого запаха раненого зверя Артемия мутило. Так вот какая кровь нужна отцу! Знал ли он, что Высший здесь, всего в трёх часах от города? В мыслях всплыло детское «отец знает всё» и никак не отступало. Зачем доступ к крови под городом, зачем роль Старшины, зачем жертва и убийство противника, если вот она — та самая кровь.

Она влекла не только Артемия — с каждой минутой налетало всё больше мух, их жужжание становилось всё докучливее. Они ползали по быку, и он дёргал кожей, сгоняя тех, до кого не мог дотянуться хвостом, но они тут же садились снова. Артемий нарвал пучок трав подлиннее и стал отгонять мух, стараясь не прикасаться к ранам.

Хотелось пить. В один приём он осушил флягу. Можно было сходить к Жилке и набрать ещё, но как оставить Высшего одного? Он ослаб и не сможет себя защитить. Словно в ответ на его мысли бык длинно, протяжно вздохнул и шевельнулся. Хлюпнула скопившаяся на земле кровь, мухи поднялись роем, но набросились на него снова.

Он ведь тоже страдал от жажды. Артемий несколько раз сдавал кровь, чтобы получить бесплатные обеды и законный повод пропустить занятия. И каждый раз, когда его жилы покидало ещё совсем немного крови, его охватывала жажда, какую никогда не доводилось испытывать при других обстоятельствах.

Поколебавшись, Артемий прикоснулся к носу быка. Тот не рассердился, только дёрнул ноздрями, обнюхивая. Нежная кожа была сухой.

Покопавшись в сумке, с которой пришёл в город, Артемий выудил походную аптечку. Он не был уверен, что даже самая толстая иголка не сломается о шкуру Высшего, и сомневался, что запасов суровой нитки хватит, чтобы зашить все разрезы. Но чем рассуждать, лучше делать.
— Теперь терпи, — велел Артемий.

Терпеть Высший не собирался, но и уколы иголкой причиняли ему не больше страданий, чем щекотание мух: он точно так же дёргал шкурой и махал хвостом, но больше ничем не выказывал беспокойства. А вот Артемию пришлось несладко: он исколол себе все пальцы, пока зашил порезы — нити всё-таки хватило, хотя запас вышел весь. Но это была хорошая боль, правильная. Хотя было жаль, конечно, что в карманах не завалялось напёрстка.

Кровь Высшего просачивалась через проколы в его собственную кровь, и кончики пальцев щипало, им становилось горячо, и даже лёгкие прикосновения стали слишком чувствительными, почти болезненными.

Хотелось пить так, что перед глазами плыло, но Артемий не позволял себе отвлекаться. Весь мир сжался до окровавленной шкуры и перемазанных пальцев, так что он заметил перемену погоды, только когда по его плечам и макушке забарабанили капли дождя. Он накладывал последний шов, когда с его волос струями потекла вода, прямо на шкуру, смывая с неё кровь. Бык снова вздохнул, беспокойно повёл ушами, попытался приподнять голову, но сдался и затих.

Даже в самый сильный ливень очень трудно напиться самому и напоить огромного быка, если под рукой нет ничего, кроме плотной куртки и нескольких склянок. Но дождь не думал утихать, и после нескольких неудачных попыток Артемий приноровился собирать воду: сунул рукав в горлышко банки, а саму куртку, вывернутую наизнанку, внутрь кожаной стороной, держал так, чтобы на неё попадало как можно больше дождя. Как по воронке вода стекала в банку, и вскоре Артемий напился сам, после чего попытался напоить Высшего.

Это тоже потребовало известной сноровки как от Артемия, так и от быка. Оба не слишком ловкие и не слишком терпеливые, они всё-таки сумели совладать с обстоятельствами.

После того как бык утолил жажду, дождь утих.
— Целый день с тобой провозился, — укорил Артемий Высшего. — Что ты на это скажешь?

Бык взмахнул хвостом и протянул Артемия по спине. Тот всё ещё сидел без куртки, в одной рубашке, и удар вышел чувствительным.
— Уходить тебе надо. Ты уж больше одонхе не попадайся.

Бык вздохнул.
— Поманят вкусными травами и завлекательными песнями, ты и пойдёшь. Как телёнок.

Бык всхрапнул.
— Нет, конечно, не пойдёшь. Ты теперь учёный.

На это бык ничего не ответил.
— Пора мне, брат. И так столько времени с тобой просидел. Встать-то сможешь?

Артемий поднялся на ноги, подумал было натянуть мокрую куртку, но вздрогнул от отвращения и не стал. Перед ним лежал Высший, сакральное животное, перед которым положено было трепетать. Но они стали, кажется, побратимами, когда смешали свою кровь. Во всяком случае, Артемий не испытывал никакого пиетета. Он без колебаний шлёпнул быка по крупу.
— Вставай, пора отсюда двигать.

Бык не разозлился на такую фамильярность. Он вздыхал, отмахивался хвостом, закрывал глаза, но Артемий толкал его в бок, пока тот не попытался встать. Что ему, этакой громаде, тычки человека? Наверное, Артемий ему просто надоел.

Высший долго и медленно собирался с силами, перекладывал голову, шевелил ногами в поисках опоры для копыт. Наконец, когда Артемий едва не зевнул со скуки, бык поднялся плавно и удивительно ловко для раненого ослабшего зверя: перекатился на живот, встал на колени, выпрямил задние ноги, оторвав от земли зад, и в последнюю очередь приподнял голову, выпрямив передние ноги.

Он был высоченным, в холке выше Артемия. Его рога казались теперь ещё более огромными и тяжёлыми. Даже могучая шея, казалось, не в силах была выдержать их вес, и бык клонил голову к земле.
— Иди отсюда скорее. У всех на тебя планы, никто тут тебя в покое не оставит. Живи и держись от нас подальше.

Бык ткнулся мордой Артемию в ляжку, едва не сбив с ног, и почесался щекой. Это было, без сомнений, выражением приязни, только Артемия шатало, как на корабле в шторм.
— Будет тебе.

Сейчас Высший уйдёт, в мире снова появятся город, мор и отец с его долгом. Снова станет сложно.

Перед тем как уйти, бык с заметным усилием приподнял голову и снова заглянул Артемию в глаза.

Он был благодарен ему — простой звериной благодарностью. Он понял, что ему помогли, и решил ответить тем же. Взрезав его живот по правильным линиям, можно было бы многое понять из того, как разлеглись бы его внутренности. Но сейчас Высший решил кое-что поведать и так. Артемий смотрел в его глаза, тёплые, желтовато-коричневые, усталые после такого дня, — и в следующее мгновение он сам смотрел глазами быка.

Впоследствии Артемий мало что мог вспомнить. В памяти не осталось ни ощущений, ни мыслей, ни даже понимания, сколько прошло времени. Всё ускользнуло, в точности как видения, пришедшие, пока он спал в степи. Осталось всего два момента: лицо предназначенной ему жертвы и понимание того, что это не шутки и не суеверия провинциалов, что он ступил на путь, с которого нельзя сойти. Не было места ни сомнениям, ни надеждам поторговаться и выбрать путь полегче.

Артемий сидел в мокрой траве и смотрел вслед медленно удаляющемуся Высшему. Тот ступал тяжело, каждый шаг давался ему ценой усилий. Он то и дело вскидывал хвост, отгоняя мух. Шкура блестела от недавнего дождя.

Может быть, вот как должна говорить земля с теми, кто приходит её слушать. Вот на какой исход рассчитывал отец, и Уклад, и Эспе-инун. Ему протянули готовое решение, осталось только его воплотить.

Раскрыть на кургане Раги собственного отца.

Высший медленно удалялся. Артемий смотрел ему вслед, не моргая и не в силах шевельнуться.

Наваждение пропало в одно мгновение. Артемий вскочил с мокрой травы и рванул за быком. Слабый, тяжёлый, тот шагал так медленно, что догнать его удалось за несколько минут. Артемий обогнул его справа, оказался возле морды и не мешкая схватил за нос — засунул большой и указательный палец в ноздри, просунул поглубже и сжал хрящ.

Он рассчитывал сымитировать кольцо, которые вставляли быкам в носы, чтобы добиться от них послушания. Тогда можно было бы отвести быка в город, выпустить из него кровь — может быть, даже не всю и Высший остался бы жив, — и наделать из неё лекарства. Город прекрасно бы обошёлся без подземной крови и нового Старшины.

В конце концов, Артемий был воспитан на примере своего отца, который выбрал очень нестандартный способ исполнить то, что ожидал от него Уклад.

В конце концов, он забыл себя от ярости, когда в благодарность за спасение бык посоветовал ему зарезать собственного отца.

продолжение в комментариях

 

@темы: Текстовая выкладка, Summer Game, SG Termit 2017

---

SG Smiren 2017: текстовая выкладка. Пост 1: драбблы и мини

[SG Smiren 2017]

Название:Накануне
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  Счётчик ворон
Бета:  Oriona (доброжелатель)
Фандом: Мор: Утопия
Пейринг/Персонажи: Самозванка/(|)Анна Ангел
Размер: драббл, 258 слов.
Категория: фемслэш
Жанр: character study
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: пост-fin_smiren. Самозванка лучше всех знает, кому и когда умирать. Сегодня она пришла к Анне.

Клара появляется неожиданно. По крайней мере, ей так хочется.

Три года прошло. Их — верных, порученных, приближенных — всего пятеро осталось.

Три года Самозванка не видела Анну Ангел, а она встречает, будто пяти минут не прошло.

— Посмотри на мои волосы, — капризно тянет, — они все сломались. Я такая страшная.

Анна на этот раз не кокетничает, а самым что ни на есть страшным образом права, малодушно замечает Клара. Она сидит голая, согнув спину, перед зеркалом, цепляется пальцами за сухие локти — похудела. Ниже локтей, по предплечьям — красные, расчёсанные волдыри.

— Ты всегда сама себя стригла, — невпопад замечает Клара, то ли спрашивает, то ли утверждает.
Анна, до того осоловело смотревшая в угол на потолке, наконец-то останавливает на Самозванке свой взгляд.

— Да…

О людях перед лицом смерти вдруг становится всё кристально ясно. Клара никогда не приходит, когда не ясно. Делает выбор, а потом носит его под сердцем. С каждым разом всё тяжелее и всё больше кажется, что ошибка закралась где-то в самом начале.

Прежде Клара думала, что стойким умирать не больно. Не так. Каждому больно, а время только подрывает и точит.

— Пора тебе. Ты веруешь?

Вопросительная интонация в её словах настолько призрачна, что вполне может сойти за повелительные нотки, а потому Клара не ждёт ответа, а сама снимает его с губ Анны мягким, но уверенно долгим поцелуем.

— Пора.

В белом платье Анна и правда похожа на ангела. Когда она смотрит на отражение в зеркале, впервые Клара не видит на её лице отвращения.

Тихо шуршит под пальцами самозванки застёжка-молния.

Клара аккуратно поднимает бегунок до предела.

Название: Без названия
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  овечка Полли
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Стах Рубин
Размер: драббл, 134 слова
Категория: джен
Жанр: стихи, драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: А клин улетающих вдаль журавлей всё равно будет рыдать, неся на крылах память о тех, кто ушёл.

Выйди в степь, глубоко вдохни,
Перед смертью не надышаться, но всё же...
Слушай, как слёзы льют журавли,
И рыдания те отдаются в ладонях дрожью.

Ты мальчишкой гонял этих птиц до утра,
По рябым камышам средь седого болота.
И безжалостно гнёзда ты их разорял,
И пил птичьи души, словно холодную воду.

И девчонке одной ты клюкву носил
У неё был рассвет заплетён в волосах.
Ты не помнишь, любил ли её, не любил...
Ибо клюквы уж нет, только кровь на руках.

Это путь в никуда, он последний и ладно,
У тебя - корка хлеба, твирин да дорога.
Ты бывалый солдат, а солдату много ли надо?
Пусть степная трава больно режет уставшие ноги.

Город щурится, сонно встречает рассвет,
Пьют быки из Горхона воду студёную.
Не дано надышаться, когда придёт смерть...
И журавль рыдает песнь по тебе похоронную.

Название: Так будут последние первыми
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  SG Smiren 2017
Бета: анонимный доброжелатель
Фандом: Мор. Утопия
Персонажи: Приближенные Самозванки
Размер: драббл, 596 слов
Категория: джен
Жанр: зарисовка
Рейтинг: G-PG-13
Краткое содержание: Клара обещала, что город останется прежним.

В самом начале, когда чума только отступила, многие и вправду надеялись, что скоро все будет по-старому. Ведь все, что определяло привычный быт Города, осталось нетронутым: не были разрушены ни жилые кварталы с заводами, ни Многогранник, набирали силу три молодые Хозяйки, говорил, как и прежде, со Степью языческий Уклад… Да, эпидемия забрала множество жизней, и среди них — жизни старших Каиных и Сабуровых, но разве это конец света? Ведь оправился же же город и после большого пожара, и после Первой Вспышки, и после смерти старших Хозяек.

То, что надеждам этим не суждено было оправдаться, стало очевидно уже через несколько дней.

Город, внешне неповрежденный, разрывали на части внутренние противоречия. Противоречия эти существовали и раньше, но эпидемия обнажила и обострила их, сделав неразрешимыми. Ни одна из проигравших сторон не желала мириться с поражением. Три правды, сохранявшие некогда хрупкое равновесие, теперь открыто враждовали друг с другом.

Каждую ночь самозванка Клара уходила в Степь — и из Степи накатывал плотный туман, заливал улицы, пробирался в дома. Каждую ночь двудушница Мария поднималась на вершину Многогранника — и Многогранник загорался тревожным багровым светом, и свет этот, единственный ориентир в ослепленном туманом городе, внушал случайным прохожим страх. Юная Виктория была пока слишком слаба, чтобы на равных участвовать в этих еженощных безмолвных баталиях, но и она вносила свою лепту — и ночное небо окрашивалось неестественно-густым синим цветом и, казалось, опускалось все ниже и ниже, будто тянулось раздавить Многогранник, вбить в землю туман, накрыть город своей огромной тушей.

Утро не приносило облегчения: интриги правителей наносили не меньше вреда, чем колдовство Хозяек. Триумвират правящих семей распался. Сын Владислава Ольгимского отрекся от отца и перешел на сторону Каиных. Сын Виктора Каина, вынужденный покинуть Многогранник, захватил один из вымерших во время эпидемии кварталов и строил в нем город сирот. Старший Ольгимский оцепил Склады и грозился перекрыть поставки еды и лекарств. Младший в ответ подстрекал заводских рабочих к бунту. В опустошенном чумой городе не было силы, способной сохранить хотя бы подобие мира.


Никто не заметил, когда именно они вернулись в Город. Просто сначала среди детей прошел слух, что над дверью заброшенного Приюта кто-то зажигает по ночам фонарь. После — что около Верб, если очень повезет, можно увидеть призрак — удивительно некрасивую девушку в потрепанном цирковом костюме, что-то чуть слышно напевающую. А потом…

...а потом был вечер, и в этот вечер из Степи не пришел туман. И было утро, и в это утро старший Ольгимский отозвал охрану, оцепившую продовольственные склады. И была целая череда ночей, в которые город спал спокойно, и дней, в которые его правители искали и находили компромиссы.

Взрослые вздыхали с облегчением, радуясь, что все возвращается на круги своя. Дети, во все времена бывшие пытливее и проницательнее взрослых, искали причины. Не оттого ли исчез туман, что тень степнячки Оспины ночами бродит в степи, бормоча себе под нос и криво усмехаясь? Не связано ли со снятием оцепления то, что сын Ольгимского принес накануне хлеб и молоко к могилам Сабуровых?

Они никогда не разговаривали с живыми и редко попадались им на глаза.Тихие, беспечальные — не хозяева Города, но его хранители. И ни дети, ни степняки, ни даже Каины, издавна имевшие особенные отношения с мертвыми, не могли объяснить, отчего они появились и почему имеют такую власть. Может, от прикосновения рук Самозванки не только кровь, но и дух их стал подобен могучему духу Симона? Может, это таинственный и всесильный Закон поставил их стражами над городом-химерой?

Так или иначе, избавленный от междоусобной распри город начал наконец оправляться от последствий Второй Вспышки. С улиц исчезли обломки баррикад, наладилась работа Заводов, в магазинах снова появились провиант и лекарства...

На Складах, у дверей своей прозекторской Стах Рубин сжигал провонявшую гнилью, потом и травами защитную одежду. Отчего-то он был уверен, что Третьей Вспышки не будет.

Название: Во время чумы
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  SG Smiren 2017
Фандом: Мор (Утопия)
Персонажи: Исидор Бурах и ученики Исидора, Станислав Рубин
Размер: мини, 1428 слов
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Когда болезнь наконец отступила, никто из них не испытал облегчения

Когда в дверь забарабанили, за окнами было еще совсем темно. Стах ощупью нашел на столе лампу, зажег, глянул на часы. Пять. Стук становился все настойчивей, и откуда-то из-за стены уже слышались недовольные голоса соседей.

За дверью обнаружился Егор, младший из учеников Бураха, человек, по мнению Стаха, в равной степени беспокойный и бестолковый. Он выглядел страшно взволнованным, только что на месте не подпрыгивал он нервного возбуждения.

— Стах! — прошептал он, вспомнив, видимо, сколько в доме спящих людей — Беда! Бурах сказал срочно явиться к нему. И тебе, и вообще всем.

— Ойнон Бурах, — поправил Стах. Егор был из городских, и нередко забывал о самых элементарных вещах — Что случилось?

— Иди, тебе там все расскажут! Инструмент только не забудь. А я побежал, мне еще Уприна найти, и этого, Ободонхэ.

Когда встревоженный Стах вышел из дома, в уши ему ударила тишина. Заводы, обычно работавшие круглые сутки, теперь молчали, из труб не вырывались, как обычно, клубы черного дыма. На памяти Стаха заводы останавливались лишь один раз — когда пожар практически уничтожил прилегающие к ним городские кварталы.

Когда Стах добрался до дома Исидора Бураха, там уже собрались все его ученики. Сам Исидор спешно дописывал записку, попутно давая инструкции мальчишке-посыльному:

— ...к Симону тебя в такой час могут и не пустить. Пробивайся к Виктору. Упирай на крайнюю срочность дела, ни в коем случае не жди утра! Письмо соглашайся отдать только в руки кому-то из них. Получишь ответ, и бегом обратно.

Заметив Стаха, он облегченно вздохнул.

— Наконец-то! Стах,ты сейчас пойдешь со мной в прозекторскую. Нурх, вы с Уприным в Кожевенный, проверить обстановку. Егор — к Ольгимскому.

— Бешеча вызвали вчера вечером в Кожевенный, к пациенту, — отрывисто объяснял Исидор на пути к городским Складам, где располагалась прозекторская, — Оказалась какая-то заразная напасть. Бешеч и его ученики подхватили ее мгновенно, семья больного, по-видимому, тоже. Мне сообщили меньше часа назад, так что тело еще никто не смотрел.

— Тело? — переспросил Стах, — Тот пациент уже умер?

— Пациент. Бешеч. Один из учеников. Почти все, кого успела коснуться зараза.

Тело пациента, заводского рабочего, доставленное в прозекторскую кем-то из санитаров, было обезображено загадочной болезнью. Кожа пожелтела и покрылась гноящимися язвочками, узлы в паху и подмышках налились кровью. Но сколько они ни искали, сколько не разглядывали ткани под микроскопом, им не удалось обнаружить ни следа инфекции. Природа болезни была им пока неизвестна.

Сутки спустя, несмотря на принятые Исидором отчаянные меры, ситуация в городе выглядела безнадежной. Кожевенный, квартал, в котором впервые объявилась болезнь, пришлось изолировать. Сначала людей оттуда пытались эвакуировать в устроенные на Складах карантинные бараки, но уже через несколько часов стало ясно: единственный способ удержать распространение болезни — не выпускать оттуда вообще никого.

Каждый новый обход зараженного квартала все больше и больше напоминал путешествие в преисподнюю. Тела лежали брошенными прямо на улицах. Всюду стояла страшная вонь, слышались крики и плач. Выжившие смотрели на врачей кто с безумной надеждой, кто — с ненавистью.

— Лекари! Толку от вас! — слышалось в толпе все чаще и чаще, — Никого ведь не вылечили, никого, только заперли нас тут и смотрите, как мы умираем!

На одном из таких обходов санитар, тащивший телегу с телами, вдруг замер, вглядываясь в очередной труп.

— Эй, ты чего? — окликнул его напарник, — Ты это... знал ее, что ли?

— Да какое там. Так. Она в кабаке плясала, который в Жильниках. Хорошая девка была, веселая, — санитар вдруг осекся, поймав сочувственный взгляд товарища, — Нет, ничего. Дай-ка только я ее сам.

Он наклонился к телу, крякнув, вскинул его на руки и аккуратно, насколько это было возможно, уложил на телегу. Потом быстрым, почти вороватым движением, провел по лицу, закрывая глаза. Обернулся к остальным с вызовом, будто ждал насмешек.

Естественно, их не было. Какое-то время вся группа неловко молчала, потом гробовщик тронул телегу, и они пошли дальше.

Такой тесный контакт с чумным трупом был рискованным, но вмешиваться никто не стал. Пусть его. Остальные и сами не знали, как поступили бы, встреться среди мертвецов кто-то из их знакомых.

Обстановка в карантинных бараках — Черном, где держали больных, и Белом, где ждали своей участи те, кого вывели из зараженных кварталов без признаков болезни — была немногим лучше. Вечно не хватало сантаров, больные лежали не на нарах даже, а на брошенных поверх ящиков носилках — так, чтобы тело можно было вынести, не прикасаясь к нему.

В середине второго дня Стах зашел в Черный барак с обходом. Дежурный санитар как раз подкладывал под спину больному свернутое одеяло, помогая тому сесть. Услышав скрип двери, санитар обернулся, и Стах увидел, что это девушка, причем совсем молодая.

— Ты что здесь делаешь? — удивился он. По распоряжению Бураха, женщины в Черном бараке не работали.

Девушка что-то ответила, но так тихо, что из-под маски ничего было не разобрать.

— Я Аюра заменяю, — сказала она уже громче, — Он с полуденного обхода больной пришел. Когда симптомы пошли, попытался в степь сбежать, его с поста застрелили У Аюра заменяющий Шура Гречин, но он на продленном карантине теперь. Он с Аюром общался. Вот и получилось, что больше некому.

— Ясно. Следующая смена когда, в шесть?

— В полседьмого. Нам сегодня вахты продлили, потому что людей не хватает.

В семь у Стаха стояло дежурство в прозекторской. Перед ним, впрочем, карантин был необязателен: с зараженными тканями работали в полной защите.

— Иди в карантин, потом по расписанию. Я тут досижу. Скажешь там кому-нибудь, что на Складах не хватает санитаров.

— Но... — девушка растерянно посмотрела на него, — Врачи же…

— Иди. Звать как? Я тебя запишу.

— Оля Сивова, — пробормотала она. Потом совсем уж неслышно добавила: “Спасибо” и выскользнула из барака.

Стах взял со стоящего у входа ящика журнал, просмотрел вчерашнее расписание дежурств в поисках фамилии злосчастного Аюра. Заодно пробежал глазами список умерших, расположенный тут же, на правой половине листа.

Зацепился взглядом за запись, выведенную явно второпях, крупным скачущим почерком. «Кленов Егор, 19 л., Узлы. дост. 2 окт. 20:00, ум. 3 окт. ок. 4:00».

Увидев эту запись, Стах вдруг на секунду почувствовал себя виноватым. Он ведь даже не заметил отсутствия Егора.

Барак вымирал. Сегодня в нем осталось тринадцать человек, из них восемь — на крайней стадии заражения. Эти лежали пластом, неподвижно, и могли только слабо стонать. Мальчишка в дальнем углу, кажется, спал. От умирающих его отличала кожа, сухая и желтоватая, но еще не покрытая гнойными струпьями. Девушка возле него сидела на койке, обхватив колени руками, и настойчиво просила кого-то перестать шуметь, потому что у нее ужасно болит голова. Мужичок справа разглядывал все это с благодушной улыбкой и покачивал головой, будто все происходящее ужасно его забавляло.

Прилично выглядел только мужчина у входа — должно быть, его перевели сюда совсем недавно.

— Хочешь договор, доктор? — неожиданно спросил он у Стаха, — Я тебе сейчас помогу с остальными — напоить там, осмотреть. А ты мне за это, — он понизил голос, — Пулю в лоб, когда болезнь меня совсем доконает.

Стах покачал головой.

— Мы уже знаем принцип изготовления лекарства. Осталось только подобрать компоненты, понимаете?

— Ты доктор, молодой еще. У тебя психика гибкая. Профессия, опять же, требует определенной... невозмутимости. А я как после этого буду? С ними со всеми перед глазами? Да и не верю я тебе про лекарство. Вчера в изоляторе то же самое говорили, Лекарство мол почти закончили, с часу на час будет. И что?

Он был прав, тысячу раз прав, но согласиться с ним сейчас значило признать свое поражение. Поэтому Стах только покачал головой, и остаток его дежурства они оба провели в молчании.

Подобрать правильные компоненты для панацеи они не смогли. Даже несколько составленных Исидором препаратов, считавшихся надежными, несколько раз подводили их, заражая человека вместо того, чтобы защищать его.


На исходе второго дня болезнь отступила сама, догорела, как догорает огонь, когда кончается топливо.

В доме Исидора Бураха он сам и выжившие ученики подводили итоги эпидемии.

— Застройки вымерли полностью, — говорил Исидор устало, — Каким-то чудом уцелело несколько детей. Утверждают, что принимали какое-то особенное лекарство собственного изобретения, потому и не заболели.

— Да, точно, — вспомнил Стах, — «Порошочки». Они что, правда помогают от чумы?

— Порошочки?! — вскинулся Нурх, — Да черта с два! Это же та самая смесь лекарств, ими только в Земле с полдюжины детей отравилось насмерть. Какое там «помогают», Рубин, ты же видел во что эта дрянь превращает внутренности!

Стах, поколебавшись, кивнул, признавая его правоту.

Исидор продолжал:

В Черном бараке тоже все мертвы. В Белом — пятнадцать выживших, они, скорее всего уже не заразятся. Предлагаю на всякий случай держать их в карантине еще трое суток, потом отпустить по домам. В Застройках и на Складах все помещения подвергнуть дезинфекции, сжечь все личные вещи вещи больных, ткани и бумаги, с которыми они соприкасались…

— Может, сразу весь город сожжем, а? — не выдержап Нурх — Для надежности. Один пожар у нас тут уже был, и ничего, отстроились…

— Нурх, прекрати. Нам нельзя рисковать.

— Ну так а я о чем? — пробормотал Нурх, но развивать эту тему не стал.

Чума отступила, но никто из врачей, боровшихся с ней не чувствовал облегчения. Они не смогли ни победить болезнь, ни понять ее природу. У них не было надежного лекарства. И если вдруг болезнь вернется снова…

Впрочем, об этом никто из них не осмеливался даже задумываться.

Открыть все MORE

@темы: Текстовая выкладка, Summer Game, SG Smiren 2017

---

SG Smiren 2017: текстовая выкладка. Пост 2: миди

[SG Smiren 2017]

Название: Голод
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  SG Smiren 2017
Бета: анонимный доброжелатель
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Анна Ангел, Вар, Вера Верба, Симон Каин, оригинальные
Размер: миди, 5317 слов
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг:PG-13
Краткое содержание: Чтобы сделать правильный выбор, Анне необходимо было разобраться в своем прошлом
Предупреждения: глубокий преканон, ОП в количестве, возможен ООС

Около полуночи Анну Ангел разбудил свист за окном. В темноте своей спальни она открыла глаза и замерла, прислушиваясь к веселой мелодии и легким шагам музыканта.

Звуки приближались, и чем отчетливей они звучали, тем сильнее Анну охватывал ужас. Очень медленно, молясь, чтобы не скрипнула кровать, она села, потянулась к окну, и, отодвинув краешек шторы, осторожно выглянула на улицу.

Музыкант был еще далеко, и видеть его лица Анна не могла — только силуэт и смутно белеющую рубашку. Может быть, это вовсе не он, подумала Анна. Конечно, не он, прошептала она, изо всех сил стараясь в это поверить.

Но это был он. Шел, насвистывая, и одной рукой в такт мелодии похлопывал себя по бедру, а через другую была перекинута. Дойдя до Анниного дома, остановился, вглядываясь в окна.

Только бы не заметил, подумала она, только бы не узнал.

Но он заметил, и узнал, и, узнав, расплылся в широкой, радостной улыбке. Вскинул руку в приветственном жесте, сказал что-то веселое, потянулся к окну костяшками пальцев.

От стука в стекло Анна проснулась окончательно. И через пару секунд поняла: это стучат в окно спальни ветки деревьев, растущих на заднем дворе. Да и на улице вовсе не полночная темень, а предрассветные белесые сумерки.

Успокоившись, Анна откинулась на подушки и прикрыла глаза, вспоминая свой сон. Снова Караван. В последние дни прошлое будто преследовало ее. В любой момент ее могли разоблачить…

При одной только мысли об этом Анну вновь сковал страх — такой цепенящий, сковывающий волю страх караванщики называли дурным. Был еще добрый страх, вспомнила Анна, — будоражащий кровь, заставляющий мышцы и мозг работать быстрее.

Воспоминания, отрывочные, разрозненные одолевали ее. Обычно она гнала их прочь, но сегодня — сегодня делать этого было никак нельзя. Сегодня ей предстояло сделать выбор, возможно, самый последний и самый важный в ее жизни. И если она не разберется в себе и в своей истории сейчас, она не сделает этого уже никогда. Так и останется — никем, сгустком пустоты в чужой оболочке.

Анна тихонько вздохнула и постаралась сосредоточиться на картинке из сна. Темная улица, шаги за окном, свист. Неужели это было целых двенадцать лет назад?

***
В ту ночь, около полуночи, маленькую полунемую девочку, еще не звавшуюся Анной Ангел, разбудил свист за окном. В темноте своей спальни она открыла глаза и замерла, прислушиваясь к веселой мелодии и легким шагам музыканта.

Звуки приближались, и чем отчетливей они звучали, тем сильнее девочку охватывало любопытство. В ее городке, маленьком и тихом, никто никогда не свистел на улицах по ночам. Замирая не то от страха, не то от восторга, девочка отдернула штору и выглянула наружу.

В мерцающем свете газового фонаря она увидела мужчину с маленьким, меньше девочки, завернутым в куртку ребенком на руках. Девочка невольно завистливо вздохнула, как вздыхала всякий раз, видя взрослых, прилюдно выражающих ласку к детям. Ее мать считала такую несдержанность неприличной. Рассмотреть ребенка не удавалась,— он был завернут в большую, со взрослого плеча куртку, — а вот мужчину она узнала сразу. Он был из циркачей. Пришел в городок накануне вечером, побродил по улицам, а потом сел на площади у рынка прямо на мостовую, достал причудливой формы дудку и заиграл. Он играл несколько часов, иногда прерываясь, чтобы перекинуться парой фраз с кем-то из прохожих, а всех, кто шел с детьми, зазывал на представление.

А на следующий день, после кукольного спектакля и цирковых номеров, тот же музыкант с заговорщическим видом сновал в толпе зрителей, подходя по очереди к каждому из взрослых. Он не просил денег, а, видимо, рассказывал о чем-то — по крайней мере, слушали его охотно, многие смеялись или кивали в ответ.

Девочке было интересно узнать, о чем они говорят, и она старалась незаметно от матери подобраться поближе. В какой-то момент музыкант заметил ее взгляд и подошел сам.

— Привет! — сказал он приветливо, — Понравился спектакль?

Девочка смущенно улыбнулась в ответ и закивала. Ей очень хотелось что-нибудь сказать, и она как раз собиралась с духом для первой попытки, когда откуда-то из толпы на музыканта налетела ее мать.

— Молодой человек, — заговорила она резко еще издалека — Я буду вам крайне признательна, если вы немедленно отойдете от моей дочери.

Потом добавила тише, но все так же отчетливо, чтобы слышали все вокруг:

— Эти попрошайки потеряли всякий стыд!

Схватила девочку за руку и потащила прочь от сцены.

— А ты чего с ним? — тут же напустилась она на дочь — Это же неприлично в конце концов!

Девочка почти не обращала внимания на мамины упреки. Она обернулась было посмотреть, не обиделся ли музыкант, но так и не смогла высмотреть его в толпе.

И вот теперь он, беспечно насвистывая, шел мимо ее дома. Поддавшись внезапному порыву, девочка взялась за деревянную оконную раму. Ее спальня была расположена на первом этаже, а мама в этот час уже крепко спала, так что, пожелай она догнать артиста, ничто ей не помешало бы. Любопытство и желание поступить назло матери быстро пересилили робость. Решившись, она проворно взобралась на подоконник, свесила ноги на улицу и, примерившись, соскочила на землю.

Подошвы мягких домашних туфель стукнули о землю почти беззвучно, но музыкант все равно услышал. Он дернулся, будто бы от испуга, замер и несколько долгих секунд простоял неподвижно. И только потом обернулся, и в свете фонаря его лицо показалось девочке совсем белым.

Смущенная тем, что так напугала его, девочка нерешительно вышла на середину улицы, под свет фонаря.


Увидев ее, музыкант сразу успокоился. Он снова заулыбался и взмахом руки пригласил девочку подойти.

— А ты чего бродишь? — спросил он, когда она приблизилась.

Девочка пожала плечами. Потом, подумав, неопределенно повела руками – гуляю, мол.

— Разве твоя мама разрешает выходить по ночам? — снова спросил музыкант. Не тем строгим тоном, каким взрослые обычно задают такие вопросы, а будто бы с насмешкой.

Девочка покачала головой и скорчила гримасу, должную, как ей казалось, выражать пренебрежение. Музыкант с готовностью рассмеялся.

— Она у нас, да? На ночном представлении?

Девочка снова покачала головой, потом прикрыла глаза и приложила к уху сложенные ладони. Встретила удивленный взгляд музыканта и, напрягшись, с запинкой выговорила:

— Сп-пит.

Музыкант кивнул.

— Понимаю.

Ободренная успехом и желая продолжить разговор, девочка указала на ребенка на руках у музыканта:

— Кто?

— Кровная сестренка одной из наших, — ответил он, — Вот, несу ее на стоянку, в гости. А она спит... Слушай, — продолжил он, вдруг оживившись, — Может, сходишь с нами? Тут недалеко. Интересно тебе будет посмотреть?

Девочка задумалась. На ум ей немедленно пришли многочисленные мамины наставления и предостережения, касающиеся незнакомцев. Но на маму она была обижена, музыкант совершенно не выглядел опасным, да и посмотреть на жизнь бродячего театра хотелось просто ужасно. Если что, решила девочка наконец, я наверняка смогу убежать. Музыкант не погонится с ней с ребенком на руках, а остальные артисты не знают города.

Успокоенная этими мыслями, он кивнула.

— Мама была бы очень недовольна, — сказал музыкант, хихикнув, будто догадавшись о ее опасениях, — Но ты не бойся, мы ей не расскажем. Ну, пойдем?

И они пошли рядом, так, что голова девочки почти касалась локтя музыканта. Девочке было спокойно и весело. Музыкант то снова принимался насвистывать, то рассказывал забавные истории, то расспрашивал о жизни девочки. Он как-то сразу начал говорить так, чтобы на каждую его реплику она могла кивнуть или покачать головой, поэтому общаться с ним было легко — совсем не так, как с другими чужими взрослыми, которые обычно бывали не столь проницательны.

Вскоре последние дома городка остались позади, и вместо брусчатки под ноги легла широкая утоптанная дорога. Оказавшись на открытом пространстве, девочка впервые с момента встречи с музыкантом почувствовала себя неуютно. Она много раз бывала в этом месте днем, но в темноте все казалось совсем другим: очертания предметов были неясными, грозными, тени ветвей хищно шевелились, будто хотели схватить девочку за ноги, настороженное небо рассматривало ее тысячей внимательных глаз.

Впрочем, страх этот ощущался лишь смутно, заглушенный восторженным предвкушением предстоящего визита. Да и шли в темноте они совсем недолго: скоро музыкант сошел с дороги на обочину, и уже через сотню шагов девочка услышала в отдалении музыку и голоса.

Тут же темноты выступили очертания повозки, за ней невдалеке горел костер и смутно виднелись шатры.

— Кто идет? — спросил их кто-то, сидящий на подножке, кого девочка не могла разглядеть в темноте. От неожиданности она вздрогнула и отступила назад, за спину музыканту. Тот, впрочем, ничуть не растерялся.

— Это я, — откликнулся просто, — От первого костра. С гостями.

— С гостями? — переспросил удивленно и будто бы встревоженно голос с подножки, — Вы чего, не договорились, что ли? Магда-то на ночном! А тараньские к вам от своего костра не пойдут.

— Да у нас ничего серьезного, так, мелочи. Я потом сам отведу.

— Ну смотрите, не переусердствуйте там тогда, — посоветовал голос, — Если что, Магда с тебя голову снимет.

— Ага, — весело согласился спутник, — Снимет и пришьет на спину. Тоже буду выступать на ночных.

Он засмеялся, голос с подножки фыркнул в ответ и девочка тоже заулыбалась, заразившись чужим весельем.


У большого, в человеческий рост костра никого не было — должно быть, подумалось девочке, все на ночном представлении. Только три больших полотняных шатра выступали из темноты. Музыкант с ребенком на руках нырнул в ближайший, и почти сразу же вышел обратно уже один.

— Как хоть тебя зовут? — спросил он у девочки.

На этот вопрос нельзя было ответить кивком головы. Девочка набрала в легкие воздух, собираясь с силами:

— А… А-а…

— Анна? — подсказал музыкант.

Она с облегчением кивнула.

Впоследствии Анна так и не смогла вспомнить, было ли это ее настоящим именем. Иногда ей казалось, что ее всегда звали именно так, иногда — что она просто согласилась с предложенным вариантом, чтобы избежать долгого, мучительного перебора вариантов. Она вообще очень плохо помнила то, как жила до Каравана. Только строгий мамин голос, насмешки сверстников и непрестанно гложущую ее зависть к другим детям — здоровым, красивым, любимым родителями.

Это было почти смешно — то, что Караван увел из города ее, а не кого-то из них. Впрочем, она не думала, что Тим — так звали музыкант — забрал ее по своей воле: скорее всего, ему просто не позволили оставлять за собой свидетельницу. Анна помнила, что в тот, первый вечер, когда к кострам начали возвращаться актеры с ночного представления и ее присутствие обнаружилось, Тима тут же отозвала в сторону высокая сухопарая женщина — та самая Магда, которую упоминал дозорный из повозки. Какое-то время они шепотом спорили о чем-то, а потом Тим окликнул Анну — и предложил ей остаться. Учиться у него музыке. Путешествовать. Участвовать в представлениях.

Она согласилась не раздумывая. Люди Каравана -- все как один молодые, с красивыми лицами и звонкими голосами -- совершенно заворожили ее. Ей казалось, что среди них она и сама вырастет такой же.

К тому же, тогда она ей казалось, что караванщики полюбили ее, и именно поэтому просят остаться.

За пару часов до рассвета Тим унес обратно в город того, второго ребенка — красивую черноволосую девочку, в которой Анна узнала дочку зеленщицы. Она так и не проснулась, хотя в лагере было шумно.

А на следующее утро они тронулись в путь.


Первые месяцы в Караване были, наверное, самым счастливыми в ее жизни. Каждый день вокруг нее, никогда прежде не покидавшей родного городка, распахивался огромный, невероятный в своем разнообразии мир, а вечера у костров были посвящены репетициям, Тим, ее новый наставник, был неизменно добр к ней. Изнутри грело чувство общности, принадлежности к чему-то большому и важному. Тим тогда много и вдохновенно рассказывал ей о миссии Каравана — и она свято верила каждому слову.

— Понимаешь, так ведь нельзя жить, как они живут, — говорил он шепотом, когда они шли по улицам очередного города, — Серость. Грязь. Косность. Взрослым этого не объяснишь, они слишком привыкли к такому ходу вещей. Но дети — детей еще можно вытащить. Показать им, что такое красота. Показать им дорогу. И тогда они вырастут, и создадут вокруг себя уже иной, лучший мир.

— Видишь? — окликал он ее уже в лагере, показывая на тряпичную куклу со смешным названием “бибабо”, — Похожа на тебя, правда? И ты на нее похожа. Это очень важно понять, сам по себе человек — вот такая вот кукла. Судьба надевает ее себе на руку и крутит, играет, как хочет. А потом, заскучав отбрасывает в сторону. И человек никогда не будет по-настоящему свободен, пока не взбунтуется, не найдет способа сорваться с этой руки.

— Красота, — отвечал он ей, когда она спрашивала, зачем караванщикам брать чужое, — Самый дорогой дар из всех, что дала нам природа. Те, у кого мы забираем, не умеют ни ценить ее, ни распоряжаться ею. Скажи, зачем нужен красивый голос человеку, который не любит петь? Прекрасная улыбка — человеку, который редко улыбаются. У этих людей красота сгниет и никому не принесет добра. А мы возвращаем красоту людям. Что принадлежит нам — принадлежит всем.

Тогда, в самом начале, караванщики действительно верили в это. Они уводили детей, веря, что спасают их, они пытались сбежать от судьбы, они воровали — но осторожно, никогда не беря лишнего.

— Ты ведь не просто берешь, — объяснял ей Тим, — Ты делаешь взятое частью себя. Изменяешь не только внешность, но и суть. Постепенно, по шажочку, до тех пор, пока никто не сможет вспомнить, что ты когда-то была другой. И если взять слишком много, тот, у кого ты берешь, погибнет, а ты сама перестанешь быть собой.

Да, первое время, она была по-настоящему счастлива. Она с каждым днем все лучше и лучше говорила и могла разучивать песенки и петь их с детьми, когда Караван устраивал представления в городах. Не получалось только забирать чужое, как бы сильно она не пыталась. Неспособная взять себе чужие черты лица, она все еще оставалась дурнушкой.

Караванщики, не терпевшие никакого уродства, постепенно теряли терпение.

Она путешествовала с Караваном чуть больше двух лет, когда Магда предложила сделать ее фигуркой.

— Она ведь не справляется здесь, — сказала она Тиму, — Ей будет лучше остаться в каком-нибудь городе.

Магда была кукольницей. Она водила кукол на ночных представлениях Каравана, резала марионеток для дневных спектаклей. Она же готовила фигурки — заводных уродцев или не прижившихся в Караване детей, которых караванщики подкидывали в чужие дома вместо украденных. Гримировала их так, чтобы даже зоркий глаз поначалу не замечал подмены и сама уводила из лагеря в новые семьи.

Тим тогда ничего не ответил Магде. Молча взял Анну за руку и потянул ее от костра, к одному из дальних шатров. Особым образом завязал ленты над входом — это означало «не беспокоить». Усадил на подстилку внутри, а сам сел напротив.

— Анна, ангел мой, пожалуйста, сосредоточься. Магда ведь не шутит, и я не смогу вечно тебя выгораживать. Попробуем еще, хорошо? Прямо сейчас. У меня есть улыбка. Память об одном хорошем человеке. Мне она не к лицу, а тебе, когда подрастешь, очень пойдет. Сейчас я ее покажу, а ты попробуешь забрать. Только не торопись. И не волнуйся. Это не так сложно, правда. Идет?

Она через силу кивнула, и он улыбнулся. Легко и естественно, будто у него вдруг мгновенно изменилось настроение. Улыбка была незнакомой, какой-то странной, с ней Тим казался моложе, чем обычно.

Она глядела на него, тщетно пытаясь сосредоточиться. Услышать, почувствовать ритм, как ее учили. А что, если она правда ничего не умеет? Ничего-ничего? Тогда терпение Магды лопнет, и ее отправят прочь, в чужую семью, и никто не сможет за нее вступиться.

Она заморгала, пытаясь прогнать подступающие слезы, сердито шмыгнула носом, снова подняла глаза на Тима — и чуть не вскрикнула от неожиданности.

Его улыбающиеся губы вдруг стали видны очень отчетливо и будто бы отделились от лица — словно неподходящая по цвету заплатка на бледном полотне. Повинуясь наитию, она протянула руку, потянула край «заплатки» на себя...

Тим резко подался вперед и несколько секунд сидел скрочившись, спрятав лицо в ладонях. Когда он выпрямился, он был бледен, а в уголке рта стремительно набухала капля крови.

— Хорошо, Анка! Чуть аккуратнее, а так хорошо. Я же говорил.

Он снова улыбался, так широко, что было видно зубы.


Она осталась в Караване, но это не принесло ей радости. Обновленным взглядом она разглядывала караванщиков — и то, что она видела, пугало ее. Различать заплатки удавалось все легче и легче, и Анна поражалась тому, как их, оказывается, было много — лоскутков чужой кожи и чужой сути. На губах Тима. На глазах и волосах его приятельницы Виты. На груди и плечах танцовщицы по прозвищу Лист. На запястье Павла, ученика кукольницы Магды.

Наверное, именно тогда Анна впервые по-настоящему испугалась Каравана. Тим говорил, они никогда не берут сверх необходимого. Говорил, что они стараются не нанести вреда. Но разве все это — необходимо? Разве можно забрать у человека лицо, не навредив ему?

С этими сомнениями Анна пошла к Тиму — она привыкла слепо доверять ему. Но в тот раз даже он не смог ее успокоить.

— Да, это так. Мы страшные люди. Мы воры. Иногда нам приходится и убивать. Но это то, что мы должны делать, — не только для себя, но и для детей, которых мы уводим.

Тим говорил это спокойно, даже буднично и улыбался — он почти всегда улыбался — и от этого его слова становились еще страшнее.

Позже Анне казалось, что именно с того дня начались в Караване страшные перемены, приведшие его к гибели. Но, скорее всего, дело тут было в том, что караванщики больше не скрывали от нее своих преступлений. Она была теперь не просто ребенком, она была одной из них.

И как одна из них, она отчетливо видела, как Караван становится все более и более жестоким. Они забирали теперь гораздо больше детей — не по одному из каждого города, и куда охотнее забирали себе все красивое, что видели в других людях. Они убивали и мучили родителей, случайно оказавшихся дома и пытавшихся пройти в лагерь взрослых.

Перемена эта наступила не сразу, но постепенно, шаг за шагом, растянулась почти на два года. Иногда Анне казалось, что караванщики сами тяготились ею. Что просто не заметили, как ожесточились, а когда опомнились — было уже поздно. Они теперь реже перешучивались, пели, играли на привалах в карты. Все чаще и чаще вспыхивали ссоры.

Впрочем, может ей и показалось. В конце концов, она только однажды слышала, чтобы кто-то из Каравана признался в подобных чувствах.

Это случилось незадолго до засады под Орвом. Они уже несколько месяцев были в бегах, и потому вокруг лагеря оставляли на ночь дежурных. Тим и Вита, черноволосая певица с печальным лицом, как раз дежурили у одного из костров, когда Анна, бродившая по лагерю, не в силах заснуть, невольно подсмотрела за ними. Вита сидела спиной ко входу в шатер на расстеленной куртке. Тит лежал тут же, спиной на земле, головой у Виты на коленях. К бедру Виты прислонилась, поблескивая в свете костра стеклянным боком, бутылка.

— ...вот что с меня взять? — спрашивал Тим возмущенно, — Дурак, дурной человек. Зато веселый. Улыбок полно, а ни на что другое места и не осталось. Мне, может, плакать хочется, а я юродствую!..

Вита ничего не говорила в ответ. Она будто и не слушала вовсе, покачивалась и напевала себе под нос нежную и жутковатую песню без слов, бесконечное, бессвязное "даридай". Только изредка ее рука тянулась к лицу Тима и отводила в сторону упавшую на лоб прядь.

Наблюдая этот странное, извращенное подобие диалога, Анна чувствовала себя неловко, будто подсматривала за любовниками. Но и оторваться она не могла: казалось, вот-вот она услышит что-то важное, что поможет ей лучше понять не только Тима, но и весь Караван, и себя саму.

Но этого не произошло. Бормотание скоро стихло, и только песня все тянулась и тянулась, постепенно затихая.

Их схватили через неделю после этого случая.

Они тогда бежали на северо-восток, надеясь добраться до границы и скрыться от преследования там. Последний отрезок пути предстояло проделать через степь, где почти невозможно было найти укрытие. Только после суток непрерывной ходьбы, им удалось спрятаться в низине, единственной на много миль вокруг.

Тим сидел прямо на земле, привалившись спиной к повозке, прикрыв глаза, — то ли прислушивался к чему-то, то ли просто дремал. Анна сидела рядом — с Тимом ей было немного спокойнее. Уже пару дней Анну мучал томительный, муторный страх. Он набухал где-то внутри, словно гной в фурункуле, ныл и все никак не мог прорваться наружу.

Темнота вокруг них копошилась, шуршала, глухо переговаривались, — где-то там караванщики ставили лагерь. Шатры не устанавливали, просто натягивали между поставленных в круг повозок полотнища, чтобы прикрывали от ветра и не пускали наружу свет от фонарей и костра.
Анна все хотела увести Тима внутрь круга, — там можно было лечь у огня и поспать нормально хотя бы пару часов, прежде чем придется спешно сниматься и уходить дальше. Она уже несколько раз набирала в грудь воздуха, чтобы окликнуть его, — и не решалась.

Он вдруг вскочил сам — резко, кажется, даже с коротким вскриком. Завертел головой, оглядываясь, наткнулся диким взглядом на Анну.

— Вы чего тут? — окликнула их подошедшая Лист, — К костру ступайте, холодно же.

Тим медленно повернулся к ней.

— Эй, все в порядке? — обеспокоилась Лист, увидев выражение его лица.

— Они здесь, — сказал Тим негромко, игнорируя вопрос.

Несколько секунд Лист глядела на него растерянно, непонимающе — а потом вдруг зажала себе рот ладонью.

— Это точно? — спросила она, — Нужно сказать остальным. Если снимемся прямо сейчас, успеем ускользнуть. Успеем же? Бросим лагерь, если нужно, и еще…

— Лист, — перебил ее Тим почти ласково, — Мы ничем уже не успеем. Мы в западне. Если начнем сейчас суетиться, они нападут сразу, только и всего. А пока они просто смотрят. Выжидают…

— Но, — пробормотала Лист. На нее было жалко смотреть, — Но нельзя же... Должен быть способ…

— Идите к костру, — посоветовал Тим, — Погрейтесь. Пока еще можно.

— А ты? — спросила Анна, едва удерживаясь от того, чтобы разреветься от страха.

— А я тут посижу. Устал, мочи нет.

И он действительно опустился обратно в траву, и больше на них не смотрел.

— Идем, — дернула ее Лист, — не слушай этого дурака. Сейчас скажем Магде, она придумает что-нибудь.

Но было уже слишком поздно. Не успели они отойти и на сотню шагов, как от дальних донеслись стрельба и громкие крики.

Солдаты уже были в лагере.

Лист сдавленно охнула, а через секунду вдруг бросилась прочь от лагеря. Анна застыла на месте, оцепенев от страха. Она наверное, так и стояла бы, не в силах пошевелиться, но тут кто-то резко дернул ее за плечо.
Это был Вар, факир, год назад в драке сломавший спину. Он схватил Анну за плечи и, прикрываясь ей как щитом, потянул обратно к повозкам. Затащил в самую дальнюю, стоявшую на отшибе.

Это была повозка Магды, где хранились фигурки и куклы для вечерних представлений. Анна впервые видела их так близко — и чуть не рванулась обратно наружу, к солдатам.

Эти куклы были, по сути, просто телами. Перекроенными в фантасмагорических уродов, начиненными скрытыми механизмами, сохраненными от тлена — но телами. Слева — пятеро взрослых, справа — дети. Приглядевшись к одному из последних, Анна узнала мальчишку-эквилибриста, сорвавшегося со снаряда несколько месяцев назад.

Вар оглядывался, тяжело дыша. Вдруг он схватил за плечо одну из кукол и сбросил ее на пол. Остальные последовали за первой. Потом он толкнул Анну так, что она упала, ткнул лицом в чью-то спину и сам упал тут же, накрыв ее затылок тяжелой ладонью.
Анна была слишком испугана, чтобы сопротивляться.

Вскоре послышались шаги и голоса — это солдаты, покончив с караванщиками, обыскивали повозки. Анна не помнила, о чем переговаривались между собой те, кто осматривали повозку Магды. Помнила только интонации — смесь ненависти, ужаса и отвращения.

Их не заметили. Видимо, даже солдаты не решились — или побрезговали? — тревожить Магдиных кукол.

Анна не помнила, как они выбрались из повозки. Кажется, Вар дождался темноты, и, прокравшись к двери, убил стоявшего там часового. Потом они долго ползли на животе — силуэты бегущих людей было бы слишком легко заметить. Потом долго лежали, слишком усталые, чтобы шевелиться. Потом Вар встал, сделал несколько шагов. Обернулся на поднявшуюся следом Анну.

— Ну, что уставилась? Проваливай! — рявкнул он и зашагал прочь.

Какое-то время Анна стояла на месте, беспомощно глядя ему вслед. Может, думала она, лучше вернуться обратно к стоянке? Может, кто-то еще выжил?

Но, каким бы страшным, каким бы унизительным ни казалось ей теперь следовать за Варом, возвращаться было стократ страшнее. Там, позади, все еще рыскали солдаты, а люди, среди которых она росла, лежали на земле, неподвижные и стеклянноглазые, неотличимые от Магдиных уродцев-марионеток.

Поэтому Анна заторопилась следом за Варом. Всхлипывая, спотыкаясь, то останавливаясь на пару секунд, чтобы унять боль в ногах, то переходя на бег. Вар иногда оборачивался проверить, не отстала ли она, и каждый раз, оглянувшись, ненадолго ускорял шаг. Несмотря на свое увечье, он был куда сильней и выносливей Анны.
Он остановился только несколько часов спустя — то ли смирился с ее присутствием, то ли тоже смертельно устал. Подождал, пока Анна добредет до него, сердито сплюнул себе под ноги.

— Черт с тобой, все равно не отвяжешься. Но только до первого города, поняла? И если хоть раз при ком-то упомянешь Караван — придушу.

Анна попыталась ответить, но не смогла, не хватило дыхания. Она опустилась на землю прямо там, где стояла и вытянула ноги, пытаясь хоть как-то унять режущую боль в мышцах.

Спросить у Вара, куда они идут, Анна решилась только на следующий день. Она вообще старалась как можно меньше привлекать к себе его внимание.

— На станцию Горхон, — ответил Вар неожиданно нормальным тоном, — Та еще дыра, туда даже армия без необходимости не сунется.

Городок на станции Горхон оказался больше и живее, чем Анна себе представляла. Еще издали они услышали гул какого-то завода или фабрики, а когда подошли поближе, смогли разглядеть на горизонте высоченную странной формы башню. Местные отнеслись к ним с Варом без восторга, но и без большой неприязни, а какая-то сердобольная женщина даже согласилась проводить к городскому главе.

— Беженцы? — переспросила она, пожевав губами, — Если беженцы, то вам надо к Старику. К Каину, то есть. Жилье-то найдется, об этом не беспокойтесь, но обязательно нужно, чтобы Каин вам разрешил остаться. Вы не бойтесь, он только выглядит грозно, но сам справедливый, зря никого не обидит. Вот невестка у него была — вспомнить страшно, только она умерла уже лет пять тому…

Так, болтая, женщина проводила их через полгородка к самому особняку Каина.

— Вы постучите, — посоветовала она, — Он сейчас должен принимать.

Вар послушно постучал. С минуту ничего не происходило, потом дверь приоткрылась и к ним вышла девочка. На вид всего на пару лет старше Анны, одетая в платье с не по возрасту глубоким вырезом и такая красивая, что Анна машинально всмотрелась, выискивая заплатку.

— Вы что-то хотели? — спросила девочка холодно.

От ее тона Анна растерялась, и Вар, кажется, растерялся тоже. Их выручила все та же женщина, торопливо затараторившая:

— А это беженцы! Они тут остаться хотят, а это, значится, надо обязательно к вашему дядюшке, чтобы он разрешил, потому что без этого, сами понимаете…

— Ясно, — перебила девочка, ничуть не удивленная тем, что взрослая женщина обращается к ней на вы, — Пусть проходят. — она повернулась к Вару, — Дядя у себя в кабинете, через прихожую и направо.

И, словно потеряв к ним интерес, резко отвернулась, спустилась с крыльца и зашагала к соседнему крылу особняка.

— Вот и хорошо, — обрадовалась женщина, — Вы тогда идите к Старику, а я пойду потихоньку. Вам дальше подскажут.

Вар рассеянно кивнул, пробормотал «Спасибо», и женщина удалилась, шурша юбками. Вар проводил ее взглядом и решительно взялся за дверную ручку. Обернулся к Анне.

— Не бойся, Анка, — сказал с нажимом, дружелюбно оскалившись, — Чай обратно на улицу не выгонят.

Городской глава Каин был крепкий высокий старик, старомодно, но с иголочки одетый, опрятный и вежливый. Он учтиво поздоровался, пожал Вару руку, предложил Анне сесть и вообще держался доброжелательно. Но он когда он мельком встретился с Анной взглядом, ту мороз пробрал по коже.

С тонкого, когда-то явно красивого лица, из-под густых бровей смотрели яркие внимательные глаза Караванщика.

Анна спешно уставилась в пол, изображая стеснительность. Хотя, скорее всего, притворяться теперь было бессмысленно: старик их обоих видел насквозь. Неужели Вар этого не видит, подумала она? Зачем он продолжает врать?

Вар будто бы и вправду ничего не видел и как ни в чем не бывало продолжал рассказывать сочиненную заранее историю

—...а отец у Анки был приятель мой. Хороший мужик, порядочный. Когда в Столице началась заваруха, спутался с февральскими. Хотел, значит, строить новый мир. Ну и загремел по политической, а дальше понятно чего — у Властей с такими строителями разговор короткий. Я тогда Анку к себе пустил. Не то чтобы хотелось с ней маяться, но не оставлять же на улице. Ну и когда на восток уехал, ее с собой забрал — в Столице дочке политического жизни бы не дали…

Каин слушал не перебивая, изредка кивая то ли сказанному, то ли своим мыслям. Когда Вар закончил, он помолчал, раздумывая (Анна внутренне сжалась, ожидая разоблачения), а потом вдруг спросил:

— А ваша спина? Тоже Февраль?

— Да какое там, — с готовностью отозвался Вар, — Мы люди маленькие. Я в Столице процентщиком работал, и вот один голубчик решил, что проще так, чем отдавать долг.

Каин снова кивнул, принимая ответ.

— Я вас понял. Думаю, проблем в городе у вас не возникнет. Возможно, даже найдется семья, готовая приютить девочку. Сейчас вас проводят в незанятые апартаменты тут неподалеку, отдохните, а завтра с утра приходите уладить формальности.

Не прогнал, потрясенно подумала Анна. Все ведь видел, и не прогнал, а сделал вид, что поверил.

Может, не хочет, чтобы они сбежали? Усыпил бдительность, а сам сообщит Властям?


— Ты видел? — спросила она его, когда они остались одни в выделенной им на первое время квартирке.

— Что видел? — откликнулся Вар неохотно. Он уже лег прямо в одежде поверх покрывала на одной из кроватей и явно хотел спать больше, чем говорить.

— Этот старик, он же, ну... — Анна замялась, подбирая слова.

— Что, совсем как наш?

— Да! Разве это возможно?

— А что такого? — Вар приподнялся на локте, глядя на нее, — Или ты думала, кроме караванщиков никто такого не может?

— Я... — Анна смутилась, — Нет, конечно нет, но…

— Вот и правильно, что нет. Еще как могут. А Каин, если хоть половина слухов, которые про него ходят, правдивы, может больше, чем могли все наши умельцы вместе взятые.

— И он ничего нам не сделал — пробормотала Анна растерянно, — Просто впустил…

— А не должен был? — Вар упал обратно на кровать и продолжил, глядя в потолок, — Если послушать, что про него говорят, получается, Каин и хочет-то того же, что и мы. Завлекает детей, воспитывает новое человечество. Только Каин осторожничает: спрятался в глушь и даже тут решительных действий не предпринимает — а Караван зарвался, пожадничал. Весь мир хотели переделать, с ценой не считались, рисковали напропалую…

Анна еще о многом хотела спросить, но вскоре усталый и раздраженный ее настойчивостью Вар резко свернул разговор. А на следующий день Анну отвели на другой конец города, к приемной семье.

И в этой новой семье Анна была почти счастлива. Ее не расспрашивали о прошлом. Ей щедро дарили тепло, поддержку, искреннюю симпатию. Вокруг текла неторопливая, размеренная нормальная жизнь. Временами ей казалось, что она свободна, что Караван отпустил ее навсегда…

...а потом она обокрала приютившую Веру. Она не хотела этого, она много раз обещала себе навсегда забыть о страшных чудесах Каравана, но в какой-то момент искушение стало сильнее нее. Это ведь было совсем просто — забирать: несколько легких движений, да напряжение воли.

Она никогда раньше не видела, что происходит с теми, у кого забирают слишком много, и была совершенно не готова к этому зрелищу. Авторы газетных статей, рассказывающих о зверствах Каравана не скупились на эпитеты и многое приукрашивали, но реальность все равнооказалась во много раз страшнее. День за днем Анна наблюдала, как постепенно размываются, смазываются черты Вериного лица, как теряют цвет глаза и волосы. как пропадает голос и перестают слушаться мышцы. Медленно, плавно, неотвратимо. Анна плакала, обещала что-нибудь придумать. Анна молила о прощении — но Вера уже не могла его дать: потеряв слишком многое, что составляло ее суть, она постепенно теряла и память, и уже не узнавала Анну и не помнила, какой была когда-то.

Когда стало понятно, что Вера выживет, Анна в отчаянии пошла за помощью к Вару. Тот был вне себя:

— Ты с ума сошла? — кричал он, — Здесь, в городе Каина, ты не имела права этого делать. О чем ты вообще думала, когда выбрала именно ее? А когда брала так много?

Анна не знала, что ему ответить. Она была в этот момент уже не караванщицей, а умирающей от стыда и испуга шестнадцатилетней девочкой.

Вар ее не выдал — видимо, еще помнил старые правила Каравана. Он как-то сделал так, что Веру признали мертвой, организовал фальшивые похороны. Никто в городе не задавал вопросов. Но с этого времени поселился в Анне новый, огромный страх: страх перед собой, перед живущим внутри чувством, которое Тим, смеясь, называл «стремлением к прекрасному», и которое было на самом деле просто завистью, алчностью и голодом. То самое чувство, что уже сожрало изнутри Караван, из горстки мечтателей превратив его в алчущее крови страшилище; то самое чувство, что поработило ее саму, сделав предательницей и воровкой.

Анне представлялось, что чувство это непобедимо и неизбежно приходит к наделенному силой человеку вслед за осознанием собственной власти и безнаказанности. Она ясно видела, как с каждым днем оно все больше охватывает и семью Каина. Читала в их взглядах, улыбках, размашистых жестах, будто в раскрытой книге: «Вперед и вверх, а потом еще выше и дальше, под небеса, напрямик, не считаясь с потерями!».

Именно поэтому, когда на пороге Анны появилась оборванная девочка, чьи руки умели только целить, девочка, для которой чудеса были слабостью, а не силой — Анна пошла за ней. Каины, так и не заметившие, что превратились в подобие ненавистного им Каравана, были готовы действовать, и Анна как никто другой знала, что допустить этого нельзя.

У нее был лишь один способ помешать.

***
Анна лежала в своей постели, прикрыв глаза. Уже сегодня Самозванка придет к ней, чтобы решить ее судьбу.

Анна не боялась. Она уже сделала выбор. Она последует за Самозванкой, и избавится наконец от зловещей тени Каравана, от груза стыда и страха, который несла за собой всю жизнь.

Она будет свободна — даже если для этого придется умереть.

Открыть все MORE

@темы: Текстовая выкладка, Summer Game, SG Smiren 2017

---

SG Utop 2017: Челлендж

[SG Utop 2017]

Название: Золото
Команда: SG Utop 2017
Форма: косплей
Косплеер: девять с половиной пальцев
Фотограф: Caelibem
Эдитор: Caelibem
Пейринг/Персонажи: Ева Ян
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Примечание: на 7-ой день Ева получает подарок от Властей

Название: Find Your Light
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Форма: фанмикс
Размер: 7 композиций
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Примечание: за каждой гранью — новый сон

Название: Воспоминание о Столице
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Форма: фанмикс
Размер: 7 композиций
Категория: джен
Рейтинг: PG-13

Название: Авроксы
Команда: SG Utop 2017
Автор: Коалолицые
Форма: перепев известной песни, степная адаптация
Продолжительность: 02:30
Категория: джен
Рейтинг: R
Примечание: имеется нецензурная лексика

Название: Ваш идеальный персонаж
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Форма: tag yourself
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждение: нецензурная лексика

ДАНИИЛ ДАНКОВСКИЙ

• GTFO bitch I’m doing science
• вечный козел отпущения в местном захолустье
• не может прожить и дня, не разбив лицо фейспалмом
• в глубине души всё ещё уповает на розыгрыш от Властей и ждёт, что вот-вот зазвучит Вивальди, вынесут блядей и Шардоне
• гребёт деньги из воздуха в качестве моральной компенсации

АНДРЕЙ СТАМАТИН

• слабоумие и отвага
• везде отгрохает свой кабак с блэк-джеком и шлюхами
• хрен кто разберет, сколько ему лет, но он вечно пьян, а, значит, молод
• получает пиздюли за каждого с похожим ебальником
• почитает за ударный всякий музыкальный инструмент

ПЁТР СТАМАТИН

• творческая натура с весьма тонкой душевной организацией
• забальзамирован ещё при жизни
• ежедневно постигает дно
• …речь шла о керамической ванне
• экипировка «Ватник» +100 к харизме

МАРИЯ КАИНА

• финальный босс и наглядный фемдом
• путеводное светило всея Утопии
• порой внезапно и весьма стрёмно вздыхает: «МММАТЬ!..»
• сжила со свету всех мужиков в доме (они сами ушли)
• ходячая акция «Две женщины в одной»

ВИКТОР КАИН

• островок адекватности
• безумно любит свою жену
• …не имеет значения, что она мертвая
• встаёт каждый раз, во сколько бы вы ни пришли
• идеальный персонаж для любого ОТП

ГЕОРГИЙ КАИН

• счастливый обладатель бороды
• …и брата, которого никто никогда не видел, но все дружно уверяют, что он был
• самый беспристрастный мужик в городе (если верить погонялу)
• возможно, не совсем адекватен
• возможно, что не «возможно»

ЕВА ЯН

• любвеобильна, но не блядь
• скорее всего, ещё верит в Деда Мороза
• красивые женщины жахают твирин из горла
• какого-то хрена ещё жива в соседней ветке
• по факту, квартирует на балюстраде

МАРК БЕССМЕРТНИК

• заведует блядским цирком
• пиздит вроде бы много — а вроде бы и когда?..
• нечто среднее между Чеширским котом и Ильёй Лагутенко
• загадочен, а потому весьма коварен
• непонятно, что вообще забыл в этой фракции


Название: Pathologic*
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Форма: дизайн для платного дневника
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждение: необходимо подключение серверов CSS и Увеличение веса/размера картинок в БИ
Примечание: адаптация дизайна с официального бэкер-портала

ПОРЯДОК УСТАНОВКИ

1. Загрузить в Библиотеку изображений шапку и фон.

2. Зайти в Настройки → Дизайн дневника , вбить название нового оформления, нажать Добавить, а затем — кнопку "Редактировать" () рядом с наименованием вашего нового дизайна.

3. Установить следующие настройки для текста:

Цвет заголовка: #d4bc80
Цвет ссылки: #d4bc80
Цвет записи: #dac3c9
Цвет оффтопика: #888888





4. Скопировать скрипт в окно Стили:

body {background: url('ссылка на фон') repeat 0 100% fixed; background-color: #301409;}
 #add_block1 {bottom: 0px!important; right:0px!important; width: 753px!important; height: 985px!important; position: fixed !important; z-index:-2 !important;}
 #wrapper{width:1015px; float:center !important; padding:0 !important; background-color: #431909;}
 #extratop {border-bottom: 1px solid #ffffef; background: url('ссылка на шапку') top center no-repeat; width:1015px; height: 410px; margin-top: -10px; !important}
 #side {width: 200px; position: relative; margin: 0 0 0px 10px !important; background-color: #361609; }
 .menuSection { padding: 0px 0px 10px 0px!important; margin: 0 0 -1px 0px !important;}
 #TagsList li {text-align: left !important; }
 #thisDiaryInfo {background: none; margin: 0 0 10px 0px !important; }
 #authorName {width: 190px !important; display: block; padding: 10px 0 10px 0; margin: 5px 0 0px 0px !important; text-transform: uppercase; text-align: right; font-weight: bold;}
 #side h1 a {position: absolute; top: -395px; left: 10px; font: 20px Georgia; text-align: left; text-transform: uppercase; width: 400px; color: #431909 !important;}
 #myDiaryLinks li, #globalLinks li, #thisDiaryLinks li, #thisDiaryOwner li, #lastComments li, #pchs li {border-bottom: 1px solid #301409; padding: 0px 10px 2px -0px !important; text-transform: uppercase; text-align: right; color: #d4bc80;}
 #Stats {text-transform: lowercase; text-align: center; padding: 10px !important; margin: 0px 0 10px 0px !important; font: normal 12px Georgia;}
 #sortOrder, .urlLink, .sign, #commentsArea_title, #photolibLink, #JournalDraft .list_box, #YaSearch, #login_form, #thisDiaryPhoto {display: none !important;}
 #page-t {margin: 20px 20px 0 220px !important;}
 .postTitle {padding: 15px 15px 10px 15px !important; text-transform:uppercase;}
 .postDate {font-weight:bold; text-transform:uppercase;}
 .header {border-bottom: 1px solid #ffffef;}
 .postContent {margin-top: 7px;}

5. Заменить в скрипте "ссылка на фон" и "ссылка на шапку" ссылками на соответствующие изображения из вашей Библиотеки изображений. Ссылки ОБЯЗАТЕЛЬНО должны быть в формате
/userdir/2/9/5/9/2959645/85167369.jpg,
чтобы в конечном счете скрипт выглядел так:
background: url('/userdir/2/9/5/9/2959645/85167369.jpg')
Внимательно следите за тем, чтобы нигде не нарушить пунктуацию.

6. Нажать Сохранить.

7. Готово! Вы восхитительны (:

* — работа на бонус

@темы: Summer Game, Выкладка челленджа, SG Utop 2017

---

SG Termit 2017: визуал + бонусные ачивки к челленджу

[SG Termit 2017]

Название: Ничего не бойся
Команда: SG Termit 2017
Автор: Shaidis
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Травяная невеста, одонг
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G

*по клику - крупнее, по второму - полноразмер в новом окне

Название: Гаруспик
Команда: SG Termit 2017
Автор: Shaidis
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G

*по клику - крупнее, по второму - полноразмер в новом окне

Название: Капелла
Команда: SG Termit 2017
Автор: Счётчик ворон (доброжелатель)
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Капелла
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G

*по клику - крупнее, по второму - полноразмер в новом окне

Название: Время не лечит
Команда: SG Termit 2017
Автор Nobel Don
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: aesthetic-коллаж
Пейринг/Персонажи: Ноткин|Спичка
Категория: преслэш
Рейтинг: PR-13
Краткое содержание: Вот ты слышал, что говорят, мол, двудушные они, да только блажь это. Ни в них, ни в животных ихних души нет и не было никогда. И принципов тоже нет, одни только детские правила от детских игр. И они, как и полагается, правила эти меняют на ходу, как им захочется. Прогнали они меня тогда, понимаешь? Отобрали Пирата, и одна Мара знает, чего они с ним сделали, с бесхозным-то. Ошейник мне потом Ноткин лично вручил. Пряжку с мясом выдрал. Застегивай, говорит, если сможешь на ком-то застегнуть, мы не против. И посмеялся.

* по клику — полный размер

Бонус!!!

Название: Wake Up
Команда: SG Termit 2017
Автор: Nobel Don
Форма: ачивки победителям к квесту с челленджа
Примечание: Большое спасибо всем, кто сыграл. Спасибо тем, кто столкнулся с проблемами, но все же дошел до конца. Обещанные победителям ачивки можно получить здесь и сейчас. Безлимит пути вашему, администраторы.
p.s. игра на этом не закачивается, и всем победителям, пожелавшим себе именную ачивку, она так же будет сделана (не забудьте выполнить необходимое для ее получения условие).

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vn.png" style="max-width:100%"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vj.png" style="max-width:100%"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vh.png" style="max-width:100%; width:500px"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vg.png" style="max-width:100%"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vm.png" style="max-width:100%"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vk.png" style="max-width:100%"></div>

<div align="center"><img src="http://funkyimg.com/i/2w8vi.png" style="max-width:100%"></div>

@темы: Визуальная выкладка, Summer Game, SG Termit 2017

---

SG Utop 2017: Визуал

[SG Utop 2017]

Название: Отягощенная наследственность
Команда: SG Utop 2017
Автор: девять с половиной пальцев
Фандом: "Мор. Утопия", намек на "Layers of Fear"
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: братья Стаматины в детстве, ОМП, ОЖП
Категория: джен
Жанр: приквел?
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: пропаганда нездорового образа жизни в присутствии детей

Название: Дань земле (серия «Страшные чудеса Каиных»)
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мария Каина
Категория: джен
Рейтинг: R
Примечания: кровь своего первенца она отдала земле, на которой после взрастит свой город

Название: Линия Жизни (серия «Страшные чудеса Каиных»)
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Даниил Данковский, Ева Ян
Категория: джен
Рейтинг: R

Название: Мертвые Каменного Двора (серия «Страшные чудеса Каиных»)
Команда: SG Utop 2017
Автор: Caelibem
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Симон Каин (аврокс), Виктор Каин (ворон), Георгий Каин (филин)
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Примечания: кроссовер с Rusty Lake

@темы: Визуальная выкладка, Summer Game, SG Utop 2017

---

SG Termit 2017: Челлендж

[SG Termit 2017]

Название: Критический сбой
Команда: SG Termit 2017
Автор: Nobel Don
Форма: презентация PowerPoint (интерактивная история) + квест
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах, Оспина, Старшина Оюн, Клара; упоминается Бакалавр (аж дважды)
Рейтинг: G/PG-13
Жанр: Киберпанк!АУ, юмор, стеб
Размер: 26Мб + 45Мб
Предупреждения: Для презентации обязателен компьютер – скачивать на телефон бессмысленно; в 2010м работает гарантированно, в 2007м проверяли – тоже все нормально, на более ранних версиях корректная работа не гарантируется.
Для квеста вам понадобится электронная почта, к которой у вас есть доступ.
Краткое содержание: Киберпанк, который мы заслужили. В коде Города происходит критический сбой, грозящий полным Удалением всех и вся. Три Программиста предлагают каждый свой способ решения проблемы, и вы в роли Артемия должны преодолеть несколько препятствий на пути к исполнению своей линии.

Название: Хозяйка
Команда: SG Termit 2017
Косплеер: knckanikleknck (доброжелатель)
Фотограф: карлуча
Эдитор: карлуча
Форма: косплей
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Виктория Ольгимская
Рейтинг: G
Содержание: Много лет Белая Хозяйка держала Город в руках своих. Всем хороша была – силою, статью, красотой, умом и сердцем. Сила ей была дана неведомая, неземная, противоположная силе Алой Нины. Многие даже величали госпожу Ольгимскую матерью, защитницей.
Но были и иные, говорившие, что Белая Хозяйка знается с травяными невестами.
Говорили, уходит, платье снимает, в сорочке одной остается да к земле припадает – говорит с духами, ведьма. Судачили: вроде и городская, и душа широкая, да только, мол, с землей ее связывают вовсе не дружеские узы. Временами дикая была совсем, говорила с Бодхо.
Но то все слухи. А даже если и ходила она куда, город звал ее обратно. Не мог не звать.
И она всегда возвращалась.
Примечание: благодарность за идеи и поддержку Nobel Don.

*по клику открывается полный размер в новом окне

Название: Горхонские страсти
Команда: SG Termit 2017
Автор Nobel Don
Форма: фанмикс
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: По очереди: Мара (Шабнак), Даниил Данковский, Стаматины, Мария Каина, Немного О Прозрачной Кошке, Гриф/Марк, о Гуляках, о женщинах.
Рейтинг: G/PG-13
Жанр: джен, стеб
Размер: 23 мин., 25Мб
Краткое содержание: Жизнь в Городе на Горхоне провинциальна, со своим особенным степным колоритом, который не обходит стороной ни утопистов, ни смиренников.

Открыть все MORE

@темы: Summer Game, Выкладка челленджа, SG Termit 2017

---

SG Smiren 2017: выкладка челленджа

[SG Smiren 2017]

"Смерть, смерть и что-то еще", косплей
"А из тебя тоже набивка лезет", хэндмейд
"12 сестер Самозванки", фанмикс
"Служитель", фанмикс
"Картонный город", фанмикс



Название: Смерть, смерть и что-то еще
Команда:  SG Smiren 2017
Косплеер:  день серебра
Фотограф:  Caelibem (доброжелатель)
Форма: косплей
Фандом: Мор. Утопия
Персонажи: Оспина
Рейтинг: G-PG-13

Название: А из тебя тоже набивка лезет
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  день серебра
Фотограф:  Caelibem (доброжелатель)
Форма: хэндмейд
Фандом: Мор. Утопия
Персонажи: Клара
Рейтинг: G-PG-13

Название: 12 сестер Самозванки
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  день серебра
Форма: фанмикс
Фандом: Мор. Утопия
Персонажи: Клара
Рейтинг: G-PG-13
Размер: продолжительность 46:05, вес 85.8 МБ
Примечания: автор обложки —  день серебра

0. Аквариум — Моей звезде не суждено
1. Princesse Angine — За хороших людей
2. Белая Гвардия — С крыши город
3. Ольга Арефьева и Ковчег — Не верьте мне
4. Серебряная свадьба — Как стрижи
5. Ночные Снайперы — Тайна
6. Янка Дягилева — Рижская
7. Лунофобия — Пули
8. Ольга Арефьева и Ковчег — Сиртаки
9. Princesse Angine — Старше
10. Ночные Снайперы — Белые Люди
11. Мураками — Сестра (Аквариум)
12. Елена Войнаровская — Налегке

Название: Служитель
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  овечка Полли
Форма: фанмикс
Фандом: Мор. Утопия
Персонажи: Станислав Рубин
Рейтинг: G-PG-13
Размер: продолжительность 23:13, вес 35.4 МБ

1. Коридор - Неизвестные солдаты
2. Коридор - Холодно
3. Немного Нервно - Миротворец
4. Белая гвардия – Песня рядового
5. Торба-на-Круче - Всё в себе

Название: Картонный город
Команда:  SG Smiren 2017
Автор:  овечка Полли
Форма: фанмикс
Фандом: Мор. Утопия
Рейтинг: G-PG-13
Размер: продолжительность 22:56, вес 45.2 МБ

1. Лора Московская - Город
2. АДАПТАЦИЯ - Так горит степь
3. Немного Нервно - Когда Кончится Война
4. Павел Фахртдинов и Сотоварищи - Выведи
5. Felidae (feat. Павел Фахртдинов) – Картонный город

Открыть все MORE

@темы: Summer Game, SG Smiren 2017, Выкладка челленджа

---

Summer Game: шаблоны шапок

[Ice-Pick Lodge]

Небольшие правки касательно шапок и анонимности. Так как команды у нас не особо большие и часть авторов/артеров заведомо узнается по стилю, то мы посчитали, что и в анонимности/последующем деаноне смысла нет.
Поэтому мы предлагаем вам шаблоны шапок для работ, в которых будет указана команда и непосредственно сам автор:

Команда: <наименование команды>
Автор: <ник автора>

Если в составлении работы участвовал автор, не входящий в состав команды, отметьте его в скобочках как "доброжелатель".

ШАБЛОНЫ ШАПОК

Тексты:

<b>Название:</b>
<b>Команда:</b> 
<b>Автор:</b>
<b>Бета:</b>
<b>Фандом:</b>
<b>Пейринг/Персонажи:</b> 
<b>Размер:</b> драббл/мини/миди/макси, кол-во слов
<b>Категория:</b> джен/гет/слэш/фемслэш
<b>Жанр:</b> драма/ангст/флафф/PWP/AU/etc.
<b>Рейтинг:</b> G/PG-13/R/NC-17/NC-21
<b>Краткое содержание: </b>
<b>Предупреждения/Примечания:</b> если есть

Визуал:

<b>Название:</b>
<b>Команда:</b>
<b>Автор:</b>
<b>Фандом:</b>
<b>Форма:</b> арт/клип/коллаж
<b>Пейринг/Персонажи:</b> 
<b>Категория:</b> джен/гет/слэш/фемслэш
<b>Жанр:</b> драма/ангст/флафф/PWP/AU/etc.
<b>Рейтинг:</b> G/PG-13/R/NC-17/NC-21
<b>Предупреждения/Примечания:</b> если есть

Косплей:

<b>Название:</b> 
<b>Команда:</b>
<b>Косплеер:</b>
<b>Фотограф:</b>
<b>Эдитор:</b>
<b>Форма:</b> косплей
<b>Фандом:</b>
<b>Пейринг/Персонажи:</b>
<b>Рейтинг:</b> G/PG-13/R/NC-17/NC-21
<b>Предупреждения/Примечания:</b> если есть

Прочий челлендж:

<b>Название:</b> 
<b>Команда:</b>
<b>Автор</b>
<b>Форма:</b>
<b>Фандом:</b>
<b>Пейринг/Персонажи:</b>
<b>Рейтинг:</b> G/PG-13/R/NC-17/NC-21
<b>Размер:</b> продолжительность фанмикса/кол-во аватаров/вес архива/etc.
<b>Предупреждения/Примечания:</b> если есть

@темы: Summer Game, организационное

---

Осколки

[TachiSG]

Название: Осколки
Автор: TachiSG
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах/Аглая Лилич
Размер: драббл, 658 слов
Категория: гет
Жанр: PWP
Рейтинг: R
Краткое содержание: "Игра замирает – здесь нет ни безликих Трагиков, ни опостылевших Исполнителей. Нет ни войны, ни чумы, ни погони за временем, и самого времени, кажется, тоже нет".

— Ни слова больше.
Тишина повисает под сводами Собора, проглатывая слова Аглаи, и даже не смеётся ими эхом напоследок. Игра замирает — здесь нет ни безликих Трагиков, ни опостылевших Исполнителей. Нет ни войны, ни чумы, ни погони за временем, и самого времени, кажется, тоже нет; осколки его висят там же, под темным потолком, грозясь сорваться от любого внезапного шороха, от слова, от взгляда даже — грозясь раздавить приговором трибунала.
Бурах лишь пожимает плечами. Его не трогают ни чужие приказы, ни чужая игра, его не страшит собственная смерть. На ледяные осколки над головой он смотрит так ж безбоязно, как Аглае в глаза — может, потому прикосновения его горячих рук так волнуют ей кровь.
Он прям до грубости, и, впиваясь поцелуем ей в губы, не боится укусить и сделать больно. Не боится ногтями вжаться в обнаженное бедро, резко придвинуть ближе — вплотную, — обвить рукой за талию, цепко схватившись за инквизиторский плащ. Он на этом нелепом троне, слишком большом и каком-то холодном, будто в сети пойман — ею ли, Аглаей, или чумой, ей не ведомо. Обезоружен, обессилен, оттого и бросается на неё так яростно, по-степному, по-дикому, честь свою отстаивая.
Она улыбается Бураху почти надменно, устраиваясь у него на бёдрах — каменный трон холодом лижет кожу, едва не жжет, но Аглая только сильнее упирается в него коленями, кладет руки Бураху на плечи, у самой шеи, пальцами касается выступающих вен. Он — злится, почти беснуется, не желая сдаваться, срывает пуговицы у неё на воротнике, языком проходится до ключиц. Она — улыбается, прижимаясь ближе, и всё держит пальцы на его горле, давит, ногтями царапает кожу на загривке.
Передавит, удушит — не поморщится. У неё и власти, и права больше.
Только он почему-то — она всё никак понять не может — совсем не желает сдаться. Ни ей, ни болезни, ни судьбе. И силы откуда берет, чтобы смерти в глаза смотреть — одни степные боги знают.
Аглае самой силы не достает, чтобы себе же признаться — увлеклась им, этим живым и бесстрашным, почти отчаянно. И потому и себя изводит, и из него силу эту тянет, и безмолвный Собор одной своей волей от чужих душ отгородила. Не зря его городские проклятым зовут — он для них не убежищем, а эшафотом стал.
А этот — упрямый, дерзкий, беспутный — и проклятий не боится.
У Бураха разгоряченное тело — Аглаю его жаром как пеленой укрывает — и голодный, почти звериный взгляд, которым он смотрит ей прямо в глаза, подняв голову. Дышит сорвано, тяжело, мнет ладонями её бедра, но — ждёт.
Она знает — ему голову кружит тепло и запах её тела. Она знает — ему желание бьёт в кровь и по сердцу больно и зло от вынужденного бессилия. Она знает — он возьмёт её силой, стоит лишь промедлить или отвести взгляд.
И это ей кажется ещё одной манящей гранью, которую она обязательно преступит. Но не сейчас — не под этими темными сводами.
И потому, прикрыв едва глаза, она всё-таки поддается — на малейшую долю, на секунду, одним только судорожным, предательски шумным — ледяные осколки звенят над головой, готовясь сорваться чужим осуждающим окриком — вздохом. Позволяет себя одолеть: прижать к разгоряченному крепкому телу, войти глубоко и больно, грубым поцелуем впиться в подставленную шею, едва не поцарапав её зубами. Аглая обнимает Бураха за плечи, приподнимая бедра, и насаживается снова — глубже, сильнее, вырывая у него из горла сдавленный, хриплый рык. Она зажимает ему рот ладонью почти со страхом, торопливо, будто слышит уже вдалеке колокольный перезвон, но не останавливается, не отталкивает его, открывшегося и жадного, позволяя ему самому себя ей отдать — со всей его силой и упрямством. Оплетает его, за собой привязывает, и сама едва успевает заметить, как чужой — свой? — жар прошивает насквозь, и Бурах, остервенело вторгаясь в её тело, до боли сжимает её в объятиях.
Она так и замирает, уткнувшись лбом ему в плечо, между смертью и смертью, в оглушающей тишине и безвременье Собора — переживает вдруг за оставшиеся секунды всё то, на что раньше права не имела. Боль, страх, радость. Размеренную усталость, тепло чужого — дорогого? — тела и ещё что-то — чему она названия не знала никогда или забыла за давностью лет. Над их головами звенят срывающиеся осколки времени, не нарушая уже её оглушенного спокойствия.
Игра за дверями Собора запускается заново.

@темы: драббл, Мор (Утопия), фанфик, гет, R-NC

---

Summer Game: начало игры

[Ice-Pick Lodge]

1. Игра включает в себя 3 выкладки: визуал, тексты и челлендж. Очередность выкладок команды выбирают для себя сами.


2. Для каждой выкладки установлен орг-минимум, равный 3 работам; для текстов орг-минимум включает в себя 1 драббл (100 ‒ 999 слов), 1 мини (1000 ‒ 3999 слов) и 1 миди (4000 слов и больше).
За выполнение орг-минимума команде начисляется 5 орг-баллов. Невыполнение орг-минимума или пропуск выкладки не означает для команды проигрыш, однако орг-баллов команда не получает, а все работы, выложенные вне срока, не будут считаться конкурсными работами.

Что делать, если в команде не найдется артера?
Для закрытия орг-минимума подойдет любой формат арта, начиная с тамблер-коллажей, для создания которых не требуется особых навыков и глубоких знаний графических программ.

Что подразумевается под челленджем?
Все, что не попадает под категории текста и визуала: кулинарные рецепты, квесты, флеш-игры, туториалы, хэндмейд, фотосессии, косплей, кукольный косплей, сеты аватаров, «пирожки», фанмиксы и прочее.


3. Выкладки команд должны осуществляться строго от от командных логинов: SG Utop 2017, SG Termit 2017 или SG Smiren 2017. При выкладке необходимо указать заголовок в формате <Команда>: <Наименование выкладки>
Например, SG Utop 2017: Текстовая выкладка

Также убедительно вас просим указывать теги: Summer Game + текстовая выкладка/визуальная выкладка/выкладка челленджа + название команды

Обязательно ли красивое оформление и верстка?
Нет, не обязательно.

Обязательно ли бетить тексты перед выкладкой?
Только если вы сами видите в том необходимость.

Обязательно ли соблюдать анонимность и ждать окончания игры для публикации своих работ в пабликах, других сообществах или у себя в дневнике?
Нет, не обязательно. Мероприятие у нас маленькое и, можно сказать, семейное, потому и на комментарии под выкладками вы можете отвечать со своего родного аккаунта. Однако давайте будем честны: раз вы пишете работу на конкурс, то и опубликовать данную работу впервые вы должны на конкурсе.


4. То, насколько ваша работа соответствует концепции выбранной вами фракции, решается организаторами, то есть, нами. Спорные вопросы всегда будут решаться в пользу игрока, однако если ваша работа никак не соотносится с заданной темой, мы отметим ее в выкладке как бонусную. Бонусные работы в голосовании не участвуют, а также не закрывают орг-минимум.


5. Голосование за команду-победителя продлится с 04.09.2017 по 01.10.2017. Читатели будут иметь возможность проголосовать за понравившуюся команду, а также отдать голос за понравившуюся работу из перечня конкурсных работ всех трех команд. Команда, принесшая данную работу, получает дополнительный балл.


6. Победитель будет объявлен 08.10.2017


7. Каждая команда имеет 2 дополнительных места набора. Беты/верстальщики могут не числиться в команде и выступать в качестве анонимных доброжелателей.

ГРАФИК ИГРЫ

• начало игры — 13.06.2017 (вт) • первая выкладка — с 06.07.2017 (чт) по 09.07.2017 (вс) • вторая выкладка — с 03.08.2017 (чт) по 06.08.2017 (вс) • третья выкладка — с 31.08.2017 (чт) по 03.09.2017 (вс) • голосование — с 04.09.2017 (пн) по 01.10.2017 (вс) • итоги — 08.10.2017 (вс)

+ списки команд

УВАЖАЕМЫЕ УЧАСТНИКИ! УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВЫ ПОЛУЧИЛИ ДОСТУП И ВСТУПИЛИ В КОМАНДНЫЕ СООБЩЕСТВА!

Мы желаем всем хорошей игры! (:

@темы: Summer Game, организационное

---

Summer Game: пост набора

[Ice-Pick Lodge]

Для принятия участия в игре оставляйте здесь свои комментарии с пометкой, в какую из трёх команд вы хотели бы записаться.

	СПИСКИ КОМАНД
SG UTOP 2017	SG TERMIT 2017	SG SMIREN 2017
• Эра милосердия • девять с половиной пальцев • Коалолицые • Riya_Brion • Белая Ворона • Карцемаль • Caelibem • Пьяный Утопист (доп.)	• Nobel Don • карлуча • aquato • Мириамель • Shaidis • Aivika Olivin • Йостер	• Счётчик ворон • bevi • овечка Полли • Ratnisa • день серебра • Нечетный Воин • Tavoradan

@темы: пост набора, Summer Game

---

Летняя игра Ice-Pick Lodge

[Ice-Pick Lodge]

Подумали мы и решили устроить в рамках нашего соо некое подобие Фандомной Битвы, только легкое и приятное, без жрущих душу дедлайнов и марафонов на выживание (:

Уклон игры будет сделан в «Мор», и посему мы предлагаем всем желающим распределиться на 3 команды: Утописты, Термитцы и Смиренники. Что это значит?
Это значит, что в своих работах главный акцент вы должны будете делать на линейке выбранной вами фракции, однако это не значит, что мы накладываем табу на использование других персонажей «Мора». Главное — отразить концепцию, и если вы, изначально выбрав ветку Смиренников, решили написать про Утопистов, то не забывайте, как именно представляются Утописты глазами тех, кто признает своё преступление перед Законом и видит спасение в покаянии.

Такое деление мы выбрали для создания более интересного и расширенного контента и возможности раскрыть и обыграть те темы, которым прежде уделялось сравнительно меньше внимания.

Если вы хотите написать по любому другому фандому Ice-Pick Lodge («Тургор», «Эврика!», «Тук-тук-тук») — пожалуйста. Вы можете не привязывать эти работы к основной ветке, они будут расцениваться как бонусные — и за них будут начисляться дополнительные баллы.

Всего игра будет включать три выкладки: визуал, тексты и челлендж. Каждая команда будет вольна сама для себя выбрать очередность выкладок. Деления на низкий и высокий рейтинг не будет; это означает, что в одну выкладку могут входить работы любого рейтинга.

Для каждой команды созданы свои аккаунты и закрытые соо, в каждой команде будет выбран представитель для удобной связи с орг-составом.

Прочие организационные моменты

Орг-минимум:
• 1 драббл (до 1000 слов), 1 мини (1001-4000 слов) и 1 миди (больше 4000 слов) — на текстовую выкладку (не считая бонусных работ)
• 2 работы — на визуальную выкладку
• 2 работы — на челлендж


Орг-баллы:
• Расценки: 5 баллов за драббл, 10 баллов за мини и 15 баллов за миди; 10 баллов за арт/клип/коллаж; 10 баллов за работу на челлендж;
• За выполнение орг-минимума — 20 баллов;
• За бонусные работы — оцениваются 3 самых дорогих работы, не входящих в орг-минмум (например, командой принесено 5 драбблов, 3 мини и 2 миди; бонусные баллы будут начисляться за 2 дополнительных мини и одно миди — итого 35).


Оформление выкладок:
Контент выкладывается от командных логинов:  SG Utop 2017,  SG Termit 2017 или  SG Smiren 2017. При выкладке необходимо указать заголок в формате <Команда>: <Наименование выкладки>
Например, SG Utop 2017: Текстовая выкладка

Также убедительно вас просим указывать теги: Summer Game + текстовая выкладка/визуальная выкладка/выкладка челленджа + название команды

Обязательно ли красивое оформление и верстка? Нет, не обязательно.
Обязательно ли бетить тексты перед выкладкой? Только если вы сами видите в том необходимость.



График игры:
• набор в команды — с сегодняшнего дня до 23:59 11.06.2017 + каждой команде выделяется 5 дополнительных мест

• первая выкладка — с 06.07.2017 по 09.07.2017
• голосование за первую выкладку — с 10.07.2017 по 06.08.2017

• вторая выкладка — с 03.08.2017 по 06.08.2017
• голосование за вторую выкладку — с 07.08.2017 по 03.09.2017

• третья выкладка — с 31.08.2017 по 03.09.2017
• голосование за третью выкладку — с 04.09.2017 по 01.10.2017

• внеконкурс — с 04.09.2017 по 01.10.2017

• итоги — 08.10.2017


Запрещенный контент:
Его нет, только тс. Все выкладки будут закрыты от незарегистрированных пользователей.

Если у вас есть какие-то вопросы — задавайте их в комментариях.
Если вы желаете записаться на игру, пишите в комментарии к этой записи с пометкой, в какую именно команду вы хотите.

Вопрос: Как вам мероприятие?

1. С удовольствием поучаствую		16	(33.33%)
2. Интересно было бы почитать		29	(60.42%)
3. В Кайюр		3	(6.25%)
Всего:		48

@темы: Summer Game, организационное

---

Язва Песчаная

[IPL Author]

Название: Язва Песчаная
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Данковский, Песчаная Язва
Размер: драббл, 162 слова
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: G
Краткое содержание: чудо петровское высится сквозь туман, / через степную марь проносится гулкий бой.

В мутном спирту плывет травяная взвесь,
Мысли горят, что лечи их, что не лечи…

– Бакалавр Данковский! Часто бываешь здесь?

Бакалавр слышит чужой вопрос и молчит.

Голос Песчаной сух, голос пылен, жёлт,
Тонет с шелестом в мути степной зари:

– Право слово, Данковский! Славно, что ты пришёл,
Мне давно уже не с кем поговорить.

Бакалавр молчит. Степь вздыхает. Горхон течёт.
До земли один шаг навстречу. И вниз – полста.
Грязь Песочная горько хмыкает за плечом:

– Что ж ты, так быстро успел от меня устать?
Счет уже на часы, терпи. Моя суть проста:
Тех, кто силен и смел, не коснулась смерть…

У Чумы тихий голос, гордая женская стать,
Ей в глаза бакалавр старается не смотреть.

– Ну же, Данковский, не стоит зазря пенять,
Ты же не видишь главного из-за шор.
Дети играют тобой, бакалавр, в меня?
Так помоги игре кончиться хорошо.

***

Чудо петровское высится сквозь туман,
Через степную марь проносится гулкий бой.
То ли прозрев, а то ли сходя с ума
Бакалавр общается сам с собой.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), фанфик, джен

---

Кроваво-бурый

[TachiSG]

Название: Кроваво-бурый
Автор: TachiSG
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах, Даниил Данковский
Размер: драббл, 668 слов
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Потрошитель и столичный скептик, создатель "Танатики". Невидимое для одного - цель для другого. "Разве ты не успел понять, что здесь, в степи, мы подошли куда ближе?"

— Часто вижу тебя здесь. Не случайно, конечно?
Бурах усмехается, не поднимая головы; ведет невесомо пальцами над линиями чужого тела, примериваясь, приноравливаясь — касания его хирургически точные.
Степь глуха. Ни звука — даже ветер не свистит над курганом. Щелчок взводимого курка теряется в плотной войлочной тишине.
Данковский не сводит напряженного, сосредоточенного взгляда с лица Бураха. Перебирает пальцами, перехватывая револьвер удобнее, и не замечает, как рука сама собой берет левее. Мимо.
— Так значит — ты? И людей на улицах, и Симона, и Исидора…
— Не отца.
Бурах хмурится, кидая на Данковского короткий взгляд исподлобья. Отводит руки от недвижимого тела, упираясь кулаками в тяжелый каменный алтарь, и качает головой. Корит себя — не успел. Забыл тогда, не поспешил, не вычитал нужное между строк — теперь вечным напоминанием у сердца хранит последнее письмо отца.
Невеста на алтаре мелко, слабо дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего; Бурах кладет ладонь ей на живот, успокаивая, грея, и в лицо ей глядит прямо. Уверенно — убежденно.
— А Симона Грязь забрала. Ты и без меня это знаешь — на тебя наука работает.
— На тебя, так значит, нет?
— У меня другая сила.
Данковский медленно опускает руку, не убирая пальца с курка, застывает, когда Бурах легко — ласково почти — ведет пальцами по белой коже невесты. Тихий выдох, сорвавшийся с её губ, оглушает Данковского эхом не прозвучавшего выстрела.
Кровь — вязкая, черная — стекает на каменный алтарь сплошным мерным потоком, от раскрытой грудной клетки к ровным красным линиям на округлых бёдрах. Копится в углублениях и выбоинах, пачкает белые безжизненные руки, просачивается в кривые тонкие трещины. Вековой камень от неё становится черным — будто обугленным.
Воздух полнится терпким запахом, металлическим привкусом, оседающим на языке.
— А люди — люди земле нужны.
Травы в степи шелестят — то ли от ветра, то ли ещё от чего.
Бурах улыбается уголками губ, бережно прикасаясь к еще бьющемуся сердцу у невесты в раскрытой груди — и останавливает его одним быстрым росчерком пальца по аорте.
Кровь переполняет алтарь, стекая на землю.
Кровь тонкими ручейками сбегает вниз по склону, заливает ступени, путается в травах.
Данковский, опустив голову, смотрит, как один из ручейков, обегая полукружием его ботинок, пропадает в земле.
— Вздор.
Голос у него тихий, слабый — едва слышнее свиста ветра и треска корней в земле.
— Отчего же вздор? Не отдадим крови — не будет нам ни твири, ни жизни. Ты думаешь, откуда Грязь пришла?
Бурах отходит на шаг, складывая руки — удивительно чистые — за спиной; кровь и его оббегает, сторонится будто, замарать боится.
Не живая и не мертвая.
— Я же говорил тебе, ойнон: стану тем, кто прольет реки крови. Кто вернет земле пульс, кто накормит Мать…
— Кто к десяткам смертей ещё сотню прибавит?
Бурах смеется хриплым, лающим смехом, и носком ботинка сбивает с пути очередного кровавого ручейка крупную каменную дробь — кровь с почти живым рвением устремляется к земле, к склоняющимся низко травам.
— Это ты со смертью борешься. Ищешь формулы, составы, Закону противостоишь — но не так и не там. Разве ты ещё не успел понять, что здесь, в степи, мы подошли куда ближе?
Данковский щерится, вскидывает взгляд, делая полшага вперед; хочет сказать что-то колкое, едкое, что-то из того, на что всю жизнь положил, что-то, что-то — и только выдыхает, бессильно опуская плечи. Почти машет рукой, отходя назад, на ступени, покрытые, как венами, темными витыми полосами остывающей крови. Затыкает со злостью револьвер назад в кобуру и, поджав губы, глядит вперед — там, за вечерним туманом, еще светятся городские огни.
Где-то там лает собака — звук долетает до кургана оборванным, глухим эхом. Где-то там темнеет на небе острое пятно Многогранника. Где-то там люди — быстрее умирают, чем живут.
Данковский молчит. Минуту, вторую, третью – десяток. Только вздрагивает от особенно сильного порыва ветра, запахивая плащ, и коротко мотает головой, краем глаза наблюдая за огибающим алтарь Бурахом.
Тот — обманчиво безоружен. Данковский не сторонится его и не прячется, когда, отворачивая голову от ветра, пожимает плечами.
— Не ближе — только другими методами.
Бурах становится за его спиной, совсем близко, на одну ступень выше. Оглядывает степь — туманные, бесконечные дали. Замечает среди побуревшей травы тонкие высокие стебли. Замечает белые пятна, плющом льнущие к земле. Замечает кроваво-бурые всполохи, растворяющиеся в мутном степном воздухе, и коротко — едко — усмехается.
Степь дышит.
— Иди к коменданту, ойнон.
Данковский не двигается с места.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), фанфик, джен

---

Genius loci

[Карцемаль]

Название: Genius loci
Автор:  Карцемаль
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Данковский, Сабуров, Многогранник
Размер: драббл, 408 слов
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: о случайных встречах в неслучайных местах и сложностях в восприятии искусства.
Дополнительно: Massive Attack – Danny The Dog, чтобы услышать текст.

— Часто здесь бываете?

Когда Сабуров оборачивается, в его лице сквозит не удивление, а вымученная, плохо скрываемая усталость. Многогранник нависает над ним устрашающей тенью.

— Вы, должно быть, считаете, что это не лучшее место для прогулок, бакалавр.

— Скорее не лучшее время.

Сабуров переводит взгляд на острые бумажные углы и, кажется, успевает порезаться: хмурит брови, будто от комариного укуса, и крепко сжимает челюсти.

— Уродливая архитектура, — замечает он нарочито спокойно. — Форма насилия. Это строение — ни много ни мало — одним своим существованием душит любые правила и...

— Законы? — Данковский делает шаг вперёд, чтобы встретить чужой взгляд собственным. — Всё так. Не нарушив закона, не преодолеть и не превзойти старого и мёртвого, не создать новой жизни.

— «Новой»...

Он впервые видит, как Сабуров усмехается: вынужденно раздвигает губы в тонкую, едва не рвущуюся леску и качает головой. Выходит не смех, а будто бы сдавленный кашель — болезненный, из самой глубины.

— «Новой» жизни не бывать, бакалавр. Не здесь. И, как вы верно заметили, не сейчас.

Раньше глаза Сабурова смотрели очень прямо — в отличие от прочих, он почти никогда не отводил взгляд. Связывать это с честностью казалось правильным. Теперь, впрочем, Данковский читает в водянистой серости только безжизненную, тихую и едва тёплую пустоту.

В пустоте неожиданно вспыхивает жёсткая искра.

— А знаете, что ещё такое — это строение?

Данковский молчит.

— Насмешка. Насмешка надо мной, над вами, над любым. Прямо сейчас, сегодня и в любой день после, очень легко забраться повыше, прямо по ступеням, глотнуть воздуха напоследок — и чёрт бы с ним, чёрт бы...

Смерть в его глазах — не противник, с которым следует бороться, но безвестный ведомый спутник. На несколько мгновений этот человек кажется в разы моложе: редкие рубцы морщин (они же — следы ответственности; Жена, Город, Эпидемия) растворяются в вызове, брошенном самому себе. Сабурова легко читать — тот, кажется, прекрасно об этом осведомлён и вовсе не возражает.

Вот оно — самое страшное.

Все они здесь ужасно больны.

— Возвращайтесь домой, комендант. Уже поздно.

Вектор фигуры напротив медленно, со скрежетом меняет направление. Сабуров опускает плечи, будто вспоминает о чём-то важном (Жена, Город, Эпидемия?..) и тут же оборачивается привычным собой. Теперь Многогранник высится за его спиной не жутким призраком, а громадным неприрученным чудовищем: вот-вот объемлет и пожрёт.

Но ничего подобного, конечно, не происходит.

Данковский ступает на тропу и не двигается с места до тех пор, пока не слышит за спиной удаляющиеся шаги. В этом негромком звуке бакалавру чудится бумажный шелест — он запрещает себе оборачиваться и идёт прочь.

Так и не заданный комендантом вопрос, на который у Данковского нет ответа, теснит горло весь путь до квартала Створок.

«Уже поздно — для чего?».

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), фанфик, джен

---

[IPL Author]

Эй, а этим летом команда на ФБ собирается?)

@темы: вопросы