2 ЭТАП. Omnia mutantur, nihil interit || 1 миди

[iplfandom]

Название: Механика чудес
Фандом: Мор (Утопия)
Персонажи: Станислав Рубин, Даниил Данковский, Владислав Ольгимский, Мария Каина, Лара Равель.
Размер: миди, 5650 слов
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G-PG-13
Задание: Omnia mutantur, nihil interit (все меняется, но ничто не исчезает навсегда)
Краткое содержание: В новом Городе Бакалавр может наконец продолжить свои исследования.
Предупреждения/Примечания: 1. Постканон для фин_утоп, оригинальные персонажи, альтернативная медицина.
2. Текст можно скачать в формате doc, pdf или epub.


Когда беженцы — несколько тысяч усталых, испуганных людей — впервые оказались на Том Берегу Реки, немногие верили, что мечтам о Новом Городе суждено было сбыться. Невозможно было представить, что на голом, неуютном берегу Горхона когда-то снова появится человеческое жилье.
Однако, чудом ли, титаническим ли трудом новых правителей, уже через несколько месяцев на Том Берегу поднялись стены жилых домов, формируя первые улицы, задавая очертания будущего города.
Еще четыре года спустя строительство было практически закончено, а жизнь в Новом Городе вошла в спокойную, размеренную колею. Теперь центром города была Крепость — обиталище осиротевших после эпидемии чумы детей, сооружение почти средневековое в своей монументальности; вокруг нее располагались жилые кварталы. Дома подходили почти вплотную к реке, так что расположенный на самом ее берегу Многогранник почти нависал над улицами. В ясные дни он, будто исполинская призма, пропускал через себя солнечные лучи, и по городу проползала широкая полоса густого золотисто-оранжевого света.
Чуть дальше по берегу реки, в стороне от городских кварталов, сгрудились дома Окраины. Все здесь было беднее и беспорядочней, чем в городе. На Окраине жили степняки, не пожелавшие уйти вместе с Укладом, бывшие заводские рабочие и прочие, кто не хотел селиться слишком близко к Многограннику.
Тут же, на Окраине, в западной ее части, чтобы иметь возможность принимать и посетителей из Города, располагался лазарет.


В устроенной при лазарете, прозекторской Аюр, ученик Стаха Рубина, впервые самостоятельно проводил вскрытие.
Стах наблюдал за ним со стороны. Аюр пока работал хорошо, чисто, лишь изредка поднимая глаза на висящий на стене плакат со схемой вскрытия тела. Он был хорошим учеником: внимательным, сосредоточенным, чутким к телу. Когда-то Стах даже думал о том, чтобы научить его Линиям. Но не решился — с тех пор, как ушел Уклад, линии становились все путанее и путанее, стирались, как постепенно стиралось и гибло в Городе все связанное со Старой Степью. Теперь и сам не всегда рисковал ими пользоваться. А Аюр был к тому же степняком только наполовину, по отцу, и все свое детство провел среди городских.
Их обоих отвлек настойчивый стук. Стучались не в лазарет, а в жилую пристройку — значит, посетитель пришел по личному делу. Аюр вопросительно глянул на Стаха.
— Продолжай, — сказал тот, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще — Я посмотрю, что там, и вернусь.
На пороге жилой пристройки обнаружилась девочка из городских — белоголовая, в красном платье, с накрученной на запястье красной лентой. Подойдя поближе, Стах узнал в ней Леску.
— Что-то от Лары? — спросил он.
— Нет, это от Бакалавра. Записка, он просил передать, — ответила девочка, и, сунув Стаху сложенный вчетверо лист бумаги, торопливо развернулась и зашагала обратно в сторону Города. Она отчего-то недолюбливала Стаха, неохотно здоровалась при встречах и, стоило ему зайти в дом Лары, тут же закрывалась у себя в комнате или уходила на улицу.
Стах проводил ее взглядом, потом вернулся к записке. В ней Бакалавр в обычном своем вычурном тоне просил прибыть к нему в дом в ближайшее время для обсуждения дела чрезвычайной важности — «касающегося того, ради чего Исидор Бурах, Ваш Учитель, вызвал меня сюда пять лет назад».
Упоминание Учителя, неприятно царапнуло Стаха — оно выглядело нарочитым, будто вставленным только для того, чтобы привлечь его внимание. Но в остальном записка вызывала интерес: со времен Второй Вспышки Бакалавр ни разу не просил его, Стаха, помощи. К тому же, дело очевидно касалось основной темы исследований Бакалавра — излечения от смерти. Дерзость этого замысла не могла не вызывать у Стаха уважения.
Стах аккуратно сложил записку и сунул ее в карман, решив про себя, что постарается сегодня же выкроить время для визита.

Семилетняя Леска поскорее вернуться в Город не только из неприязни к Стаху и нелюбви к Окраине — чуждому ей, неуютному месту, где почти не ощущалось близости Города. Она спешила еще и потому, что боялась забыть содержание записки раньше, чем доберется до Крепости. Когда люди Старого Круга пишут друг другу записки с просьбами “явиться как можно скорее” и “забыть ненадолго о прежних разногласиях” — это значит, что в Городе происходит что-то важное, что-то, о чем она обязательно должна рассказать в Крепости.
В просторном крепостном дворе она замерла, прислушиваясь, пытаясь в общем шуме найти кого-нибудь, с кем можно поговорить. Каждый обитатель Крепости носил с собой колокольчик или бубенчик, чтобы при необходимости быстро находить друг друга в Городе или Руинах (в степи колокольчиков отчего-то почти не было слышно). Но в Крепости, где всегда было много народу, многоголосый звон только сбивал с толку.
Наконец ей удалось среди множества звуков вычленить нужный — дребезжание небольшого жестяного бубенчика, принадлежавшего Пиявке.
Общаться с Пиявкой было легко, хоть он и был старше Лески на целых пять лет. Он никогда не дразнил ее из-за возраста, не обзывал горожанкой, охотно рассказывал про Старый Город, и вообще был чрезвычайно приятным в общении человеком.
Ориентируясь по звону жестяного бубенчика, Леска пересекла двор и проскользнула в жилую часть. Оттуда по лабиринту расписанных мелом коридоров звон привел ее к двери, на которой тем же мелом было крупно выведено: “Детская”.
Помещение, которое в Крепости назвали Детской, представляло собой узкий коридорчик, соединяющий два ряда крохотных комнаток-кабинок. Внутри все кабинки были одинаковые: стул или подушка, чтобы сидеть, и четыре стены, в дальнюю вставлена маленькая пластинка из матового стекла. Нужную кабинку Леска нашла быстро и, от волнения забыв постучать, сунулась внутрь.
Пиявка был там. Увидев Леску, он отскочил от дальней стенки и принялся вытирать лицо рукавом.
— Ты чего врываешься! — воскликнул он зло, — Не понимаешь, что ли, что нельзя?
Подобная реакция удивила Леску. Все знали, что в Детской плакать не стыдно. Многие за этим и приходили сюда.
— Я… Я не знала, что ты сюда ходишь, — сказала она, стараясь замять неловкость.
Пиявка сердито шмыгнул носом:
— А кто сюда не ходит, хотя бы иногда?
— Ну, — Леска замялась, — Я не хожу, только один раз была. А Спичка вообще говорит, что тут не настоящая Память, а то, что мы сами себе придумываем.
— Ну и дурак твой Спичка. А тебе, понятно, тут делать нечего. Живешь у Лары как в семье, еще получше многих городских.
— Ничего не как в семье! — обиделась Леска. — Родителей у меня тоже нет. Была бы чуть постарше, когда кончилась эпидемия — тоже жила бы в Крепости вместе со всеми.
— Сейчас-то ты достаточно взрослая. Вот и ушла бы в Крепость. А то разговоры одни… Ладно, — тон Пиявки сменился на примирительный, — Пойдем отсюда. И расскажи наконец, зачем пришла.
Когда он вышел из комнатки, Леска, не удержавшись, шагнула к дальней стене и кончиками пальцев дотронулась до пластинки.
“Алиска!” — зазвенел у нее в голове веселый женский голос — “Не вертись, дружок, дай я застегну. Ну Алиса! У всех дети, как дети, только моя... ”
Леска отдернула руку и заторопилась следом за Пиявкой. Даже если Спичка прав и это не отголоски маминой Памяти, а Лескины фантазии о ней — послушать мамин голос хоть немного было очень приятно.
В коридоре Леска сбивчиво, как могла, пересказала Пиявке содержание записки.
— Стах согласился? — спросил Пиявка.
— Не знаю, — Леска пожала плечами, — Я ушла почти сразу.
— У-у, глупая! Ладно, посмотрим. И что Бакалавру от него понадобилось? Про живую кровь, что ли, спрашивать будет?
— Про живую кровь?
— Ну, из которой в чуму панацею делали. Только Стах про нее сам не знает, ему эту кровь Самозванка наколдовала. Знаешь же про Самозванку?
Леска задумалась:
— Немного. Лара не любит про это рассказывать.
— Надо думать… Слушай! — Пиявка вдруг оживился, — Вроде у нас кто-то из старших набивался в Бакалавру в ученики. Надо поспрашивать, может они что-то знают?
Не дожидаясь ответа, он схватил Леску за руку и потянул вглубь Крепости, где находились комнаты старших.

Время зайти к Бакалавру у Стаха нашлось всего через несколько часов после получения записки. Солнце, впрочем, уже начало клониться к западу, и Фокус — солнечный свет, преломленный Многогранником — накрывал восточные кварталы Города. Стах шел осторожно, выбирая затененные улицы. Многие в городе утверждали, что пребывание в Фокусе избавляет от усталости, дает силы и вдохновение, но Стаху оно внушало лишь смутное беспокойство, нервный зуд, какой чувствуешь, когда забыл что-то важное.
Бакалавр принял его у себя в лаборатории, просторной и прекрасно оборудованной. Стаху сразу бросилось в глаза, что многие из инструментов были вовсе не медицинскими: стеклянные шары и призмы, зеркала причудливых форм, рамки с натянутыми на них листами мелко исписанной бумаги.
Бакалавр выглядел слегка удивленным, будто не ожидал, что Стах и вправду откликнется на приглашение.
— Рад видеть вас здесь, дорогой коллега — начал он, — Отрадно видеть, что некоторые присутствующие между нами... идейные разногласия, если можно так выразиться, не помешали вам прийти. Надеюсь, сегодняшний вечер положит начало продуктивной совместной работе.
— Вы упоминали, что вам нужна помощь в каких-то исследованиях, — напомнил Стах. Светские беседы его утомляли, хотелось скорее перейти к сути.
— Да, конечно. С чего бы мне... Собственно, вы, наверное, знаете, что я уже много лет работаю над проблемой человеческой смертности, так? — дождавшись ответного кивка, Бакалавр продолжил, — Некоторых результатов удалось добиться еще в моей столичной лаборатории. Тогда основной проблемой стало восстановление работы мозга и сохранения того, что Каины называют Памятью. Сейчас эту проблему практически удалось решить — с помощью тех наработок, что остались от Симона и Георгия. Методы, созданные на основе этих наработок нашими уважаемыми архитекторами исключительно хорошо зарекомендовали себя как в Многограннике, так и в Крепости.
Тут он сделал небольшую паузу, предоставляя собеседнику возможность задать вопрос. Стах задавать вопросов не стал, и Бакалавр продолжил:
— Второй аспект наших исследований заключался в восстановлении всех биологических функций тела. В первую очередь — предотвращение гниения и свертывания крови, потом — восстановление работы внутренних органов... Эти вещи вы наверняка знаете и без меня. В Танатике нам удалось добиться немалых успехов на этом поприще — устойчивый эффект сохранялся несколько дней, и я почти уверен, что знаю, как его продлить. Проблема в том, что для этого требовались весьма редкие препараты, которых в этой глуши просто нет. Можно было бы, конечно, заказать их из Столицы, но… К сожалению, подобные финансовые вопросы уполномочен решать только Влад Ольгимский, а считает, что закупка и транспортировка препаратов обойдется нам неоправданно дорого.
В голосе Бакалавра сквозило раздражение: спор о деньгах между ним и Владом явно продолжался уже очень давно.
— Поэтому я и обратился к вам. Возможно, ваш, — неопределенный жест рукой, — степной шаманизм сможет предложить альтернативное решение проблемы. Как вы считаете?
Стах молчал, размышляя. На первый взгляд проблема казалась неразрешимой, но, если сформулировать более конкретные исследовательские задачи...
Бакалавр, однако, истолковал его молчание по-своему:
— Причины ваших сомнений мне понятны. Не беспокойтесь, я ни в коем случае не собираюсь отрывать вас от врачебной практики. Все что мне нужно - это консультация, возможно участие в некоторых экспериментах…
Стах колебался. Он опасался новых разногласий с Данковским, почти неизбежных при совместной работе, да и сомневался, что наивная степная медицина сработает в паре с высоколобой лабораторной наукой Бакалавра. С другой стороны, разве не исследованиями Данковского так давно восхищался Учитель? Разве не ради них так страстно хотел зазвать Данковского сюда?
— Думаю, — начал он осторожно, — Я вполне могу оставлять лазарет на ученика на два-три часа в день…
Данковский одобрительно кивнул:
— Я надеялся на подобный исход нашего разговора. Когда вам будет удобно начать?

Новость о заключенном Бакалавром союзе, вскоре облетела весь город. Почти никто не остался к ней равнодушен: одни были рады, другие — встревожены. Но мало в ком эта новость вызвала столько же эмоций, сколько в молодой Хозяйке города.

— Значит, ты отказал Бакалавру, — медленно произнесла Мария.
Влад вздрогнул от неожиданности: он был так поглощен работой, что не заметил, когда она вошла в его кабинет.
— Да, и я уже много раз объяснял свое решение. Мы пока просто не можем позволить себе таких трат. Если я соглашусь, в следующем месяце у нас не будет денег на действительно необходимые вещи.
Мария покачала головой. У нее были собственные соображения о необходимости тех или иных вещей.
— Дайте мне два года, — продолжил Влад, — Закончить строительство, возможно наладить контакты еще с кем-то из бывших партнеров отца. Тогда я смогу выделить средства для Бакалавра и Стаматиных, не рискуя благополучием целого города. ...и кстати, разве Бакалавр не нашел альтернативу?
Слушая его, Мария с трудом сдерживала раздражение. Она знала, что по-своему Влад прав, но необходимость подчиниться этой правоте выводила ее из себя. Влад выбирал лучшее для простых горожан, для большинства. В этом и состояла его задача, его роль в их с Марией союзе: не дать правителям-утопистам задушить город своими чудесами.
“Влад”, — думала Мария, — “Человек приземленного, практического склада”. Она не решалась рассказать ему о тайных помыслах горожан, подслушанных ею, когда она — та ее часть, что степняки называли “тэхе” — бродила ночами по Городу, охраняя его сон, оплетая паутиной своей воли. Не пересказывала слов — навязчивых, повторяющихся, в которых ей являлись крупицы будущего. “Влад,” — думала Мария, — “Как бы он ни пытался, никогда не поймет этого эфемерного, тонкого слоя реальности.
— Да, — говорит она вслух, вспомнив вдруг о незаконченном разговоре, — Да, Бакалавр нашел альтернативу. Теперь все неминуемо разрешится — так или иначе...
Перед глазами Марии стояла картинка из сна: высокий широкоплечий мужчина, похожий в неясном сумеречном свете на степного духа, на голема из камня и глины. За его спиной глухо гомонит толпа. Мария стоит против него, лицом к лицу, и слышит позади себя тихое дыхание своего города. Они с мужчиной — как два полководца перед сражением, каждый — во главе своего войска.


В течение следующего месяца Стах Рубин проводил в лаборатории Бакалавра чуть ли не больше времени, чем у себя в лазарете — благо, Аюр уже вполне уверенно справлялся с ежедневными заботами. Впервые за долгое время исследовательская работа в лаборатории приносила Стаху настоящую радость.
Вспоминать старые степные сочетания трав: плеть, савьюр, черная твирь... Обрабатывать ткани травяными настоями и с нетерпением ждать: сгниет ли, свернется ли? Ввести раствор недавно умершему животному, сначала внутривенно, потом внутримышечно. Целебные степные травы ушли от берегов Горхона вместе с Укладом, так что, исчерпав старые запасы, Стах вынужден был посылать следопытов глубоко в Степь. Следопыты возвращались через два, три, четыре дня, приносили с собой скудную — но добычу. Время от времени Бакалавр предпринимал попытки выделить целебные вещества и синтезировать их, но успеха так и не добился.
Они со Стахом проводили все свои дни над препаратами. В противоположном углу лаборатории возились со своими шарами и рамами браться Стаматины. Об их делах Стах знал мало: только то немногое, что мог вычленить из доносившихся до него обрывков их разговоров.
В первые недели лета, через полтора месяца после начала опытов, им удалось наконец добиться устойчивых результатов: у умершей кошки в течении трех недель сохранялись рефлексы, все органы работали нормально. Бакалавр призывал признать эксперимент успешным, и начинать опыты на людях.
— Как вы не понимаете, — убеждал он Стаха, — На животных мы можем отработать только один, физиологический аспект. А самое сложное и важное в наших исследованиях — аспект сознательный. Не говоря уже о дефиците материала для травяных растворов…
Не то чтобы Бакалавра интересовало мнение Стаха об уместности новых опытов. Просто ему нравилось доказывать оппонентам свою правоту.
Опыты, впрочем, все равно откладывались из-за отсутствия подходящего объекта. Стаматины считали, что для первого раза необходим кто-то, чья Память была бы, по их собственным словам, “более восприимчивой к воздействию”. Ожидание затягивалось, и к середине лета Бакалавр приостановил биологические опыты, так что Стах мог вернуться к полноценной работе в лазарете.


В ту ночь, когда с Катериной Сабуровой случился припадок, дежурить в лазарете выпало именно Стаху.
Собирался к Сабуровым Стах со всей возможной поспешностью. Приступы у Катерины начались вскоре после Второй Вспышки, и с тех пор становились только сильнее и чаще. В глубине души Стах понимал, что жить Катерине осталось уже недолго. В конце концов, Хозяйки всегда умирали рано. “Это все их сила,” — объяснял Стаху Учитель давным давно, когда совсем молодыми умерли сначала Черная Нина, затем — Белая Виктория, — “Сжигает их изнутри. Не должно быть у человека такой силы, тело не справляется.”
Тем не менее, оставить без помощи больного, пусть и безнадежного, Стах не мог. Разве возможно отступиться, если есть хоть призрачный шанс выбить еще полгода, месяц, неделю жизни?
Стах торопливо шагал по притихшему ночному городу. Неожиданно узкая улочка, которая должна была пройти через центр города и упереться в восточную стену Крепости, откуда до дома Сабуровых было рукой подать, резко вильнула и вывела на берег Горхона.
Стах остановился, пытаясь понять, где он свернул не туда. Неужели он просто не заметил, как повернул почти под прямым углом к нужному направлению? Стах бывал в этом городе тысячи и тысячи раз, и в темноте, и при свете. Он был среди тех, кто строил этот город, вместе со всеми возводил дома и мостил улицы. Как он мог заблудиться именно сейчас, когда на счету была каждая минута?
Не рискуя больше углубляться в город, Стах пошел берегом реки. Многогранник, багровевший в нескольких сотнях метров впереди, будто бы вовсе не приближался до тех пор, пока Стах не сорвался на бег. У подножия Башни начиналась улица, прямая и широкая, выходившая на угол Крепости. Дальше, вдоль крепостных стен — северной, потом восточной — до узкого, скудно освещенного переулка. Нужный ему дом — в этом переулке, четвертый слева.
— Стойте!
Оклик догнал Стаха уже на пороге. Он вздрогнул от неожиданности, резко, всем корпусом обернулся. У него за спиной стояла, переводя дыхание, Леска.
Стах был удивлен — девочке совершенно неоткуда было взяться здесь в такое время. Но, по крайней мере, это объясняло, почему он не слышал шагов: крепостные дети умели перемещаться по Городу быстро и незаметно.
— Меня Лара прислала, — проговорила Леска сбивчиво, будто оправдываясь, — Велела спросить, нужно ли вам как-то помочь.
Стах с сомнением поглядел на девочку. Совершенно не в характере Лары было бы послать девочку с поручением в середине ночи. Да и откуда бы Лара так быстро узнала о произошедшем?
Леска явно нервничала. Глядела исподлобья, переминалась с ноги на ногу, наматывала на кулак поясок от платья.
Стах нервничал тоже. Драгоценные, решающие секунды утекали, а он был занят праздными размышлениями.
— Ничего не нужно, — бросил он наконец, и поспешил в дом.
Александр Сабуров молча, не тратя время на приветствия, пропустил его в дом, провел по коридору в комнату больной. Стаху хватило одного взгляда на Катерину, чтобы понять: он опоздал. Еще пятнадцать, да даже десять минут назад еще можно было попытаться купировать приступ, но теперь…
Окончательно признать поражение Стах смог лишь через полчаса отчаянных попыток вернуть Катерину к жизни. С трудом разогнулся, утер со лба выступивший пот — и вдруг увидел Леску. Она, оказывается, просочилась внутрь следом за ним, и теперь наблюдала за происходящим в комнате, сжав кулаки и широко распахнув глаза. Встретившись взглядом со Стахом, Леска ойкнула, и бегом бросилась прочь из дома.
Александр, ожидавший в коридоре, на присутствие Лески не отреагировал, будто бы и не заметил ее. Задавать вопросов Стаху он не стал: видимо понял все по его лицу.
— Я найду плакальщицу, — только и сказал Стах, — Кого-нибудь, кто сможет подготовить тело к погребению.
Александр кивнул и, не глядя больше на Стаха, ушел в комнату, где лежала Катерина.


От дома Сабуровых Леска убегала что было мочи. Она уже почти жалела, что согласилась на это предприятие. Ей хотелось оказаться как можно дальше, хоть на противоположном краю земли. Небольшой шарик из матового стекла, крепко зажатый в кулаке, казалось, жег ей руку.
Город, будто понимая ее чувства, укорачивал ей путь. Он, Город, мог такое — подсказать самую короткую дорогу, провести тайными переулками, которые потом никогда не найдешь, сколько ни ищи. Нечасто, только если в этом была настоящая нужда, и далеко не для каждого, но мог. Старшие говорили, что Город мог и отваживать, запутывать чужаков, но правда ли это, Леска не знала.


Стах вернулся к себе в лазарет только на рассвете. Аюр, уже приступивший к работе, приветствовал его молчаливым кивком. То ли по лицу Стаха понял, то ли заводить разговор сейчас не стоит, то ли слухи о смерти Катерины уже достигли Окраины. Так же, молча, они принялись готовить лазарет к новому дню.
Аюр нарушил молчание первым.
— Говорят, это Мария Катерину убила, — сказал он старательно-безразличным тоном, — Послала духа, чтобы удушил ее ночью. Якобы боялась другой Хозяйки. А может, это Бакалавр ее подговорил.
Стах поднял голову от бумаг. Аюр стоял у стола, спиной к нему, и косился через плечо с явным, хоть и тщательно скрываемым любопытством.
— Катерину убил припадок, — ответил Стах холодно, — И нерасторопность врача. Отучайся бездумно повторять то, что говорят другие. Нет никаких духов.
— Вот неправда! — воскликнул Аюр, уже не пытаясь изобразить равнодушие — Есть, мне отец рассказывал. И про тэхе, и про мар, и про шабнаков, и про других еще.
— Раз рассказывал, значит знаешь, что по чужому приказу они не действуют.
— Ну так на то она и Хозяйка, — возразил Аюр убежденно. — И вообще, разве не удачно совпало? Только у Бакалавра прорыв и нужны опыты — и вот.
— Катерина долго и тяжело болела, — сказал Стах устало, — Это не был первый такой приступ. Она была Хозяйкой, в конце концов. Нина и Виктория тоже умерли рано.
Он встал и направился к выходу, давая понять, что разговор окончен. Аюр, хоть и не выглядел убежденным, возражать дальше не решился.

Бакалавр Данковский появился на пороге дома Сабуровых вскоре после рассвета. Он выразил приличествующие случаю соболезнования, но очень быстро перешел к делу.
Бакалавр был многословен, настойчив и красноречив. Долго говорил о чуде возвращения к жизни, об успешных опытах, уже произведенных им как в столичной лаборатории, так и здесь, при содействии Станислава Рубина. Об особенностях духа Катерины — духа Хозяйки — позволяющих многократно увеличить вероятность благополучного исхода. О необходимости торопиться, ведь без специальной обработки необратимые изменения в теле начинаются очень скоро, особенно в жаркую погоду.
Александр сомневался. Он не любил Бакалавра и не доверял ему, но… Разве призрачный шанс не лучше, чем совсем никакого шанса? К тому же, он уже давно знал Стаха Рубина — человек чести, такой не стал бы участвовать в исследовании, не будучи абсолютно уверенным в его правильности.
Уже к девяти утра тело Катерины было доставлено в лабораторию Бакалавра. Первый, физиологический этап операции был начат немедленно. Данковский не помнил, когда он в последний раз испытывал такое волнение: раньше ему никогда не доводилось настолько сложных операций без помощи ассистентов. Капельница с раствором, несколько десятков инъекций, вскрытие грудной клетки, манипуляции с сердцем…
Три часа спустя первый этап был завершен и Бакалавр, бледный, со слипшимися от пота волосами, мог наконец отойти от стола. Теперь его места занял Андрей Стаматин. Он тоже волновался, хоть и не подавал виду. Бережно взял с подноса шарик из матового стекла, установил на штативе у головы Катерины, долго регулировал освещение и звукоизоляцию комнаты. Это — начало. Основа. Позже ему предстоит опрашивать близких Катерины, собирать по крупицам то, что осталось у них, восстанавливать тонкие, разорванные смертью связи Памяти с телом. Недели напряженной, кропотливой работы. И только потом, если все пройдет, как хорошо...
Одна мысль о том, что случится, если все пройдет хорошо, наполняла Андрея свирепым, пьянящим весельем. Величайшее из творений человечества будет создано его руками. Величайшая победа — достигнута его усилиями.
Именно об этом он мечтал всегда, сколько себя помнил.


Сознание возвращалось к Катерине постепенно. Сначала она поняла, что лежит, ощутила спиной и затылком давление матраса. Чуть позже осознала, что вокруг тишина. Затем она осторожно, на пробу, согнула пальцы руки: пальцы повиновались. Осмелев, Катерина двинула уже всю руку, провела кончиками пальцев по простыне, по своей груди, щеке, губам.
На ощупь ткань была холодной и гладкой, кожа — теплой и вялой, губы — шершавыми. Катерина открыла глаза и, поднеся руку к лицу, внимательно осмотрела свою ладонь.
Катерина пыталась сконцентрироваться на каждом ощущении, прочувствовать и запомнить его. Но ощущения были зыбкими, ускользающими. Едва отняв руку от простыни, она уже не могла вспомнить, что ощущала, касаясь ее, закрыв глаза — не могла представить себе обстановку комнаты.
Скрипнула, открываясь, дверь — после полной тишины звук показался Катерине очень громким — и на пороге появился черноволосый мужчина в белом халате. Катерине казалось, что она знает этого человека, но вспомнить, кто он, она не могла.
Несколько долгих мгновений мужчина внимательно разглядывал ее, и только потом заговорил:
— Здравствуйте, Катерина, — сказал он, — Рад, что вы наконец-то пришли в себя.
“Катерина,” — рассеянно подумала Катерина — “Это я. Это мое имя”.
Мужчина явно ожидал от нее какого-то ответа, но Катерина не знала, что ей следует говорить. Какое-то время они молча разглядывали друг друга, потом мужчина заговорил снова:
— Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Это нужно, чтобы полнее оценить ваше состояние. Вы согласны?
Катерине потребовалось несколько секунд, чтобы понять, чего мужчина хочет от нее.
Д-да, — выговорила она с небольшой запинкой. Звук собственного голоса показался ей незнакомым.
— Очень хорошо — мужчина ободряюще кивнул. — Тогда начнем с простого. Вы узнаете меня?
Она вспомнила его имя в ту же, секунду, как был задан вопрос.
— Да. — в этот раз ее голос прозвучал уже увереннее. — Вы — Бакалавр. Даниил Данковский.
Мужчина кивнул.
— Хорошо, очень хорошо! — он, кажется, был искренне рад тому, что она ответила правильно, — Теперь… Вы можете вспомнить, когда вы познакомились со своим мужем? Может, описать первую встречу?
— Я… Александр… — Катерина замялась. Перед глазами встала совершенно отчетливая картина: полутемное помещение, шум дождя за окном, черноволосая девушка в строгом платье — она сама. Однако найти слова для описания Катерина почему-то не могла.
— Это ничего, — поспешил заверить ее мужчина (“Данковский,” — вспомнила Катерина, — “Его зовут Данковский”), — Вы только недавно пришли в себя. Уверен, когда восстановительные период подойдет к концу, воспоминания полностью вернутся к вам.


Спустя три недели после пробуждения состоянии Катерины по-прежнему оставалось хорошим: Она узнавала приходящих к ней посетителей, уверенно говорила и писала, свободно двигалась. В течение этих недель Бакалавр, спеша закрепить успех, провел еще две операции — на старике и умершей родами молодой женщине. В городе только и разговоров было, что о победе Бакалавра, а сам Бакалавр ходил счастливым, взволнованным, и выглядел куда оживленней и человечней обычного.

Спустя еще две недели сын старика, второго из воскрешенных, разбил своему отцу голову камнем.
Старика доставили в лабораторию Бакалавра за считанные минуты, но сделать, что либо уже не представлялось возможным: небольшие стеклянные пластины, вшитые в виски старика, были разбиты вдребезги.
Сын погибшего даже не пытался опровергнуть своей вины, только повторял, как заведенный: “Так было было лучше. Так было правильней”.

С суда над убийцей Влад возвращался совершенно подавленным. Погруженный в невеселые мысли, он не сразу заметил человеческую фигурку, вынырнувшую ему навстречу из темного переулка, а заметив — не сразу опознал в ней Лару.
— Влад? — окликнула она.
Он неохотно остановился. Хотелось скорее добраться до дома, остаться ненадолго одному.
— Влад, я… Есть очень важный разговор. Стах Рубин сейчас у меня дома, ему нужно сказать тебе кое-что.
— Лара, ты же знаешь, сегодня мне совершенно не до этого. Весь город сейчас на ушах стоит из-за убийства.
— Пожалуйста, — взмолилась Лара, — Это касается Катерины и остальных. И того убийство — тоже. Я уверена, мы со Стахом сможем тебе объяснить...
— Хорошо, — сдался Влад, — Если это действительно важно касается убийства.

Стах Рубин действительно уже ждал их в уютной Лариной гостинной.
— Влад, — сказал он тихо и серьезно, как только они вошли, — Опыты Бакалавра… Они должны прекратиться. Немедленно.
— Что? — удивился Влад, — Это еще почему?
— Восстановление Памяти, — ответил Стах, — Оно не работает. Не знаю точно, в чем там дело, это совершенно не моя область, но после операции восстанавливается далеко не все.
— Ты уверен? — спросил Влад. Он уже успел мельком поговорить с Катериной и пару раз видел на улице другую воскрешенную женщину. Обе были слегка заторможены, но в целом себя вполне естественно, — Бакалавр утверждает, что интеллект и память у всех исцеленных сохранны.
— Бакалавр очень хочет в это верить! В свою победу. К тому же, он никогда не знал никого из них близко, а для постороннего человека изменения в характере, поведении, образе мыслей трудноуловимы.
— Влад! — встряла Лара, — Я приходила к Сабуровым, помочь, говорила с Катериной… Она не помнила имени своего отца, своего детства… Почти ничего из того, что случилось до знакомства с Александром.
— До знакомства с Александром? — переспросил Влад, — Он смутно помнил рассказы Бакалавра об использовании для восстановления Памяти умершего воспоминаний близких ему людей.
— Да. А та бедная девочка — та, что умерла последней — не смогла вспомнить, как хотела назвать ребенка.
В комнате ненадолго воцарилось тяжелое молчание.
— Значит, — произнес наконец Влад, — Вы считаете, что методы, которые использует Бакалавр для сохранения Памяти, пока несовершенны.
Стах кивнул.
— Но ведь… У меня создалось впечатление, что без проведения опытов усовершенствование этих методов невозможно. Если это так, прекратить их я не могу. Успех исследований Бакалавра значит очень многое… для всех нас. Для всего Города.
— Но не такой же ценой! — горячо воскликнула Лара, — Почему ты не подумаешь о них? О Катерине, о той девушке? Что теперь с ними будет? А их родные? Как ты не понимаешь, повторения подобного никак нельзя допустить?
— И что ты сделаешь, Лара? — спросил Влад, — Чтобы этого не допустить? Возьмешь пистолет и застрелишь Бакалавра? Или, может, меня? Марию?
— Влад… — выдохнула Лара, но тут же смолкла, не закончив фразы. Отвернулась к окну, пряча покрасневшее лицо.
— Окраина волнуется -- сказал вдруг Стах, негромко, но веско, — В любой момент могут начаться волнение.
Влад посмотрел на него с любопытством. “Интересно”, — подумал он, — “Предостережение это или угроза? А может, Стах просто пытается заступиться за Лару?”
— Уходи в город, — предложил он быстро, — Демонстративно, на глазах у всех. Забери ученика. Степняки против тебя не пойдут, да и остальные не решатся действовать, оставшись без медицинской помощи.
Несколько долгих секунд они со Стахом молча смотрели друг на друга.
— Нет, — сказал Стах наконец.
Влад криво усмехнулся.
— Вот и все, — сказал он, — Значит, будет война. Вот так просто. Победить чуму, посрамить саму смерть, а потом — перебить друг друга.
Стах угрюмо молчал. Лара тоже молчала, судорожно обхватив себя за плечи и, кажется, едва сдерживая слезы. Они не оступятся, понял Влад. Они — бывшие смиренники, фанатики — нашли для себя новую правду, и уже готовы умереть за нее.
Ни говоря больше ни слова, он поднялся и вышел, с силой захлопнув входную дверь.


Леска, подслушивавщая разговор, прижавшись ухом к двери своей комнаты, чувствовала себя отвратительно. Ей было и стыдно за свое участи в опытах Бакалавра, и больно от того, что Лара, ее Лара, никогда не поймет и не примет правды Бакалавра — правды нового Города.
Леска просидела в своей комнате до глубокой ночи. Только через несколько часов после ухода визитеров, когда Лара затихла наконец в своей спальне, она решилась выйти. Прокралась, стараясь не издавать ни звука, через гостинную и прихожую, тихонько открыла входную дверь — и быстро, не давая себе передумать, зашагала по направлению к Крепости.
Пиявка был прав. Она слишко долго прожила в городе и слишком привязалась к Ларе. Ей, крепостной, не должно быть никакого дела до взрослых и их разборок.


В ту ночь Влад спал беспокойно. Ему снился Многогранник, огромный, налитый багровым светом. Во сне Влад бежал вверх по бесконечным вьющимся вокруг него лестницам. Он знал, что на вершине его ждет что-то очень важное, что-то прекрасное и могущественное, и потому мчался что было сил, не обращая на режущую боль в легких. На ступенях плясали алые отсветы, небо наверху и вокруг охватывало Башню слепящей чернотой, а города внизу совершенно не было видно, так высоко он забрался. Владу казалось, что он бежит так уже очень долго. Что он всю жизнь провел на этих ступенях, так ни разу и не остановившись, не оторвав взгляда от цели.
Наконец он достиг вершины — и резко остановился, тяжело дыша, в недоумении оглядывая верхнюю площадку. Она была пуста, лишь на дне Агатовой ямы виднелся смутный силуэт. Влад сделал шаг вперед, стремясь рассмотреть его — и замер, не в силах сдержать страха и отвращения.
Тело лежало в неудобной позе, с рукой, неловко подогнутой под корпус, лицо было искажено и освещено лишь отблесками света от Многогранника — но Влад все равно сразу узнал мертвеца.
Это был Виктор Каин, изможденный и высохший, каким он запомнился Владу в последние дни своей жизни.
Влада захлестнула волна бессильного ярости. Неужели он проделал весь этот путь только для того, чтобы обнаружить на вершине мертвого старика?

Влада разбудил сильный удар в плечо. Над ним склонилась Мария, встрепанная, с горящими от гнева глазами.
— Это неправда! — воскликнула она, — На самом деле все не так, все совсем по-другому!
Влад сел в постели, потряс головой, прогоняя остатки сна.
— А как? — спросил он устало, — Как тогда? Зачем нам вообще все это, если в конце только новый бунт и новые смерти?
— Не в конце, — возразила Мария, — Нет никакого конца. Есть только путь вперед и препятствия на пути. Мой отец понимал это, — добавила она уже тише, — Он знал, на что идет и ради чего жертвует.
— И что это за препятствие? Что теперь будет?
Мария помолчала, обдумывая ответ.
— Этой осенью, — сказала она наконец, — У них ничего не получится. Кто-то из бунтовщиков будет убит, кто-то — изгнан. Потом… На исходе следующего лета родится моя дочь. А следующей осенью бунт поднимется снова, и на этот раз они победят. Коронуют новую Хозяйку, установят собственный порядок. Моя дочь вырастет в Крепости, и именно из Крепости потом, годы спустя поднимется новый бунт.
— И ты, — поразился Влад, — Зная все это, ничего не предпринимаешь? Неужели нельзя хоть что-то предотвратить? Поменять?
Мария молчала.

На следующее утро, едва проснувшись, каждый в Городе уже знал: что-то началось. Даже те, кто пока не понимал, что именно началось и по каким причинам, ощущали повисшее в воздухе напряжение.
Еще до рассвета кто-то побил стекла в лаборатории Бакалавра. В полдень комендант детской Крепости закрыл ворота и запретил подопечным выходить на улицы. В пять часов пополудни из-за какой-то ерунды вспыхнула драка между мужчинами с Окраины и горожанами. К наступлению произошло еще несколько подобных столкновений.

Когда Лара решилась наконец выйти из дома, на улице было уже совершенно темно. Она постояла на пороге, раздумывая, не вернуться ли. Не вернулась, зашагала к Окраине.
Сбор проходил в дальней, восточной части Окраины, на небольшой, окруженной домами площадке. Двое мужчин, руководивших сбором, заметили Лару еще издалека.
— Ох, — обрадовался один, тот что был пополнее и постарше, — И вы, барышня с нами? Вот хорошо!
— Толку от нее, — пробурчал второй, — Они, городские, изнеженные, в драку не полезут.
— Дурак ты, — обиделся первый, — Если человек из Старого Талгура за какое дело вступился, значит дело это — важное и правое. Симон, по-твоему, просто так их выбрал? Они того, ток истории чувствуют, и влиять на него могут куда сильнее нас с тобой, — он снова обернулся к Ларе, — Вы, барышня, не бойтесь, драться не отправим. Вы с нами заодно, нам уже радость.
На секунду Лара остро пожалела, что не осталась сегодня дома. Он совершенно не чувствовала в себе сил менять ток истории. Она вообще ничего не чувствовала, кроме тревоги и усталости.
— Я принесла, — сказала она, — Слышала, вы собираете оружие, — и протянула мужчинам сверток, который всю дорогу прятала под шалью.
Пожилой мужчина принял сверток и бережно развернул. Вытащил маленький дамский пистолет.
— Тоже мне оружие, — скривился молодой, — Игрушка!
— Тихо ты! — прикрикнул на него пожилой и ободряюще улыбнулся Ларе, — Вы идите, барышня, и не переживайте ни о чем. С нами ведь уже и вы, и Стах Рубин. А Спичка, постреленок-то, обещал поговорить с маленькой Викторией Ольгимской. Будет у нас Хозяйка, можно будет хоть в огонь идти ничего не боясь.
“Хоть в огонь,” — повторила про себя Лара, — “Ничего не боясь.”
И улыбнулась в ответ.


Под покровом темноты Мария скользила по Городу невидимо и беззвучно. Она наблюдала. Все, что ей оставалось сейчас — наблюдать.
“Ни войну, ни голод, ни смерть, ни чуму нельзя уничтожить,” — думала Мария, — “Они всегда, сколько существует мир, были и будут рядом, выжидая, выбирая подходящий момент для атаки. Отвратить атаку нельзя, но можно подготовиться к ней. Выдержать. Не позволить сбить себя с пути...”
Мария тряхнула головой, отгоняя печальные мысли. В конце концов, она — Хозяйка. В ее силах пусть не предотвратить, но достойно встретить новый удар. Принять на себя его разрушающую мощь, уберечь, прикрыть свой Город, свою маленькую Утопию.
Взгляд Марии остановился на Многограннике, заливавшем улицы теплым оранжевым светом.
— Я справлюсь, — прошептала она, — Обещаю. Чего бы это ни стоило.


Фигуры актеров, пока еще неясные, неразличимые в ночной темноте, замерли по сторонам сцены. Новая пантомима должна была начаться с минуты на минуту.