День подошел к концу.
Название: Черная вода
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг: Спичка, Артемий Бурах
Размер: мини, 1366 слов
Категория: джен
Жанр: повседневность, броманс
Рейтинг: PG
Краткое содержание: весеннее половодье в степном мистическом городке
Предупреждения: джен. На фестиваль редкопейрингов. Да.
читать дальшеВолнения в Укладе – штука редкая, но очень плохая. Словно огромный бык становится на дыбы, головой мотает, стонет, кричит на тысячу голосов. И жалко его, напуганного, а как подумаешь, что эта туша на тебя налетит всем весом, так вся жалость сама собой уходит. Беспорядки начинаются в Термитнике, катятся по улицам, бормотанием, руганью, тяжелыми шагами катятся по улицам.
Мелкий был – было легче удрать. Закоулками пробираться, под заборами подныривать, позади любую беду оставлять. Если улицы городские знать, от любой беды укрыться можно; а он их знал, пожалуй, лучше всех в городе. Мелкий был – за каждым поворотом чудеса ждали, сокровища да места тайные. Хорошо было.
Годы шли, улицы, дома, мосты, тупички темные и лестницы- все слилось в единый организм, все двигалось в такт, говорило, росло, жило. Научился видеть иначе. Понимать научился. Город - живой, целый, здесь потянешь – там отзовется. Бурах знает Линии, Мишка знает Полотно, а он вот ничего не знает, дергает наугад, и как колокольчик где-то вдалеке отзывается. Чудно выходит: вроде как, слово говоришь рабочему в Жильниках, а возвращается оно к тебе слухами аж из Седла.
Вот бы сказать сейчас такое, чтобы не шумели в Термитнике, не катилось по городу злое, темное. А только говорить нечего.
Жилку по весне так разнесло, что у женского входа в Стержень вода порог подмывает. После снежной и долгой зимы все оно как растаяло в два дня – и Кожевенный наполовину хлюпает, и в Термитнике короткий корпус подмыло, а дальше по Горхону, говорят, вообще вдвое река раздалась. И, вроде как, штука хорошая, для урожая самое оно, а Уклад волнуется. И Мишка сама не своя ходит, окна завесила, из дома через мужские двери шастает.
Черная вода, говорят. Еще говорят - Сугаг Хадуг размыло, и в Горхон его зло идет.
Ну, он смотрел – обычная вода. По ночам, если прищуриваться, может, немножко и черная. Чуть-чуть. Он поверья знает – и про злой источник, и про сонные глаза Суок, и про вещи степные. Знает даже, что не поверья это вовсе, а самая всамделишная быль. Вон, Альбинос приходил? Клара приходила? Было, все в самом деле было. Сам видел.
Только Суок он так и не видел никогда.
Две ночи он дома держался – а на третью жена сама из дома погнала. Значит, ворожить будет, да так, что зазвенит-затревожится город от Боен до Собора, а там и другие девочки подхватят, отведут беду неназванную. Которой вроде как и нет, а вода у порога стоит смирно, а в Термитнике гудят, стонут, поют, и как задумаешься – перед глазами бык встревоженный, головой мотающий, еще на дыбы не поднявшийся, но уже готовый.
Идет он с радостью, с любопытством даже. Хотя знает почти наверняка - нету там никакой Суок.
Есть луна. Отражается в воде, круглая и здоровенная. Есть вода – ладно, чернющая, но совсем-совсем спокойная. Есть спящий Город, встревоженный и замерзший, но все равно родной и уютный.
Ботинки жаль, так что он разувается и идет прямо так: сперва к набережной – воды почти по пояс – а потом к аптеке, той самой, в которой раньше жил пьяный архитектор. Берег за его домом обрывается круто, там и с головой нырнуть можно ненароком.
В Ребре окна Невода светятся холодным белым светом. Ноткин не спит. Тоже сидит и ждет, пока схлынет темное предчувствие беды, обнимающее город, заливающее холодом его улицы?
- Эй, кто шастает там? - вот ведь привычки старые, сам сообразить не успел, как сперва нырнул так, что только уши торчали. А потом голос узнал. Стыдобища же. Выныривать пришлось, пока не вынули.
- Я это, Артемий Исидорович. Берег осматриваю.
Бурах хмыкает, и сразу становится легче: вот раз уж он в такую ночь здесь, да еще и смеяться способен, значит, все не так страшно. Наверное.
- Да на что тут смотреть, лужа - она и есть лужа.
- А девочки говорят…
- Лужа, - повторяет Бурах со вздохом. – Просто большая, мокрая, скользкая лужа. В которую третий день подряд лезут искатели острых ощущений.
И Спичка краснеет так, что ушам жарко.
- А Суок?
- Вынырнет и съест тебя, вот прямо сейчас. Поплыли уже отсюда, вроде как больше
умников сегодня нет.
- А вы тут третий вечер купаетесь? – фыркает Спичка, пытаясь звучать не очень глумливо.
- Вроде того. А у Термитника еще и патруль поставил, пловцов отлавливать.
- И много?
- Только вчера пятнадцать идиотов.
Бурах сворачивает к своему дому – воды там не так много, только хлюпает при ходьбе. И тепло. У деда Исидора всегда было тепло, и уютно, и вообще правильно.
Спичка думает вдруг, что двадцать лет уже ходит в этот дом, и ему становится странно. Ему сейчас столько, сколько было Бураху, когда тот вернулся в город и спас всех от Эпидемии. Когда-то казалось, что это огого, это почти старик. А теперь время разницу стирает, и хотя на «ты» он пока не решается, но в перспективе представить себе это может.
Он же не Ноткин, чтобы «Исидорыч сказал», и ругаться до хрипоты. И не Каспар, чтобы «прошу вас не лезть в дела моей семьи», и смотреть холодно. Он здесь почти по-родственному: вон в том углу сидел при Исидоре, сказки слушал; в том же углу десять лет назад отсыпался после походов за твирью в степь; а теперь иногда бывает - детям Артемия о своих подвигах рассказывает, и ровно в том же самом углу.
Большой правитель, сам дом свой держит, а к чужому очагу нет-нет да тянется. Дед Исидор – он всем детям городским дедушкой был, как Симон, с ним понятно. А вот Артемий особняком держится: помогает всем, а чтобы примечал кого отдельно, или хоть из учеников своих любимчика называл – не было такого. И хотя, по традиции, двери дома своего он не запирает, не собираются здесь вечерами добрые друзья, не рассказывают сказки и не творят в шутку чудеса.
Только Спичка все равно ходит, и в радость ему. Даже когда маленькие не здесь, а говорить-то не о чем, хорошо просто прийти и посидеть. Чай с твирином, холодные пироги, треск огня в очаге, и с каждым годом все спокойнее становится молчание – беды оставляют город, Хозяйки входят в силу, оживает Проект Быков.
Спичка смотрит на Бураха и думает, что, наверное, так и быть, тридцать – еще не старость. Даже тридцать сколько-то. Так и быть.
- Ты что в реку-то полез? - Бурах кидает ему штаны и рубашку. Велики будут, зато не сидеть в мокром. - Что, правда Суок искал?
Спичка виновато кивает, и начинает стягивать с себя мокрую одежду.
- Говорят, она из Сугаг Хадуг смотрела, а тут его и размыло. Врут?
- Не врут. Ну, в этом не врут.
- А как же тогда?
- Как в замочную скважину. Посмотреть можно, а продраться сквозь нее - даже нос не пролезет.
И всерьез он это? Может быть, и всерьез - тогда получается, Суок - она что, настоящая, что ли? То есть, просто большая туша, с глазами, с когтями, бррр…
- Шутите, да?
- Да пошутишь с вами… - Бурах недовольно плечами пожимает, косится неодобрительно. - Если люди боятся, значит, эта дрянь пролезла. Ну, ничего. Я с кем надо поговорил, Таюшка добавила, девочки сегодня помогут, и обойдется. А к концу недели схлынет наш потоп.
- Угу, - он пристраивает на крючок рубашку и штаны: стекать. - Это, вроде как, пока вода стоит, Уклад нервничает, сказки внутри себя дурацкие рассказывает, а потом просто-таки боится, а потом идет на улицу и бунтует, и все сразу плохо?
- Ну да.
- А девочки - это, получается, не всерьез? Ну, то есть, и не делают ничего? Не прогоняют Суок, и все такое, только успокаивают?
- Нам бы с тобой такое ничего уметь.
Под ногами хлюпает вода, так что Спичка решительно залезает на подоконник. Здесь, в этом доме - можно. Побыть тощим мальчишкой в чужой одежде не по размеру, забиться в угол и чего-то не понимать. Еще можно дома, но дома Мишка, а рядом с ней дураком выглядеть ой не хочется.
Чихает.
Вот те фокус.
- Коварна черная вода, и Суок протянула к тебе свои когтистые лапы, - смеется Бурах, а потом наливает ему твирина, для виду плеснув в кружку чуть заварки. - Пей и марш в кровать. Там носки рядом...
- Стоят? - перебивает Спичка, сияя, как первый весенний блин. Сам же смеется, пьет до дна и...
Вот те фокус еще раз.
Нет, не падает. Виснет на больших и сильных руках, ухмыляется довольно. Бурах пахнет глиной, водой и травами. Кровать - тоже.
- Быстро спать, - ухмыляются откуда-то сверху далеким, чужим голосом, и Спичка сонно утыкается лицом в подушку, и ему спокойно, хорошо, уютно.
Огромная, темная, бесформенная чернота смотрит на него откуда-то из-под города, смотрит тысячей глаз, течет тысячей ручьев, распахивает тысячу пастей. Спичка держится за руку Бураха, бормочет что-то, самому себе непонятное, но чернота отступает. И можно спать.
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг: Спичка, Артемий Бурах
Размер: мини, 1366 слов
Категория: джен
Жанр: повседневность, броманс
Рейтинг: PG
Краткое содержание: весеннее половодье в степном мистическом городке
Предупреждения: джен. На фестиваль редкопейрингов. Да.
читать дальшеВолнения в Укладе – штука редкая, но очень плохая. Словно огромный бык становится на дыбы, головой мотает, стонет, кричит на тысячу голосов. И жалко его, напуганного, а как подумаешь, что эта туша на тебя налетит всем весом, так вся жалость сама собой уходит. Беспорядки начинаются в Термитнике, катятся по улицам, бормотанием, руганью, тяжелыми шагами катятся по улицам.
Мелкий был – было легче удрать. Закоулками пробираться, под заборами подныривать, позади любую беду оставлять. Если улицы городские знать, от любой беды укрыться можно; а он их знал, пожалуй, лучше всех в городе. Мелкий был – за каждым поворотом чудеса ждали, сокровища да места тайные. Хорошо было.
Годы шли, улицы, дома, мосты, тупички темные и лестницы- все слилось в единый организм, все двигалось в такт, говорило, росло, жило. Научился видеть иначе. Понимать научился. Город - живой, целый, здесь потянешь – там отзовется. Бурах знает Линии, Мишка знает Полотно, а он вот ничего не знает, дергает наугад, и как колокольчик где-то вдалеке отзывается. Чудно выходит: вроде как, слово говоришь рабочему в Жильниках, а возвращается оно к тебе слухами аж из Седла.
Вот бы сказать сейчас такое, чтобы не шумели в Термитнике, не катилось по городу злое, темное. А только говорить нечего.
Жилку по весне так разнесло, что у женского входа в Стержень вода порог подмывает. После снежной и долгой зимы все оно как растаяло в два дня – и Кожевенный наполовину хлюпает, и в Термитнике короткий корпус подмыло, а дальше по Горхону, говорят, вообще вдвое река раздалась. И, вроде как, штука хорошая, для урожая самое оно, а Уклад волнуется. И Мишка сама не своя ходит, окна завесила, из дома через мужские двери шастает.
Черная вода, говорят. Еще говорят - Сугаг Хадуг размыло, и в Горхон его зло идет.
Ну, он смотрел – обычная вода. По ночам, если прищуриваться, может, немножко и черная. Чуть-чуть. Он поверья знает – и про злой источник, и про сонные глаза Суок, и про вещи степные. Знает даже, что не поверья это вовсе, а самая всамделишная быль. Вон, Альбинос приходил? Клара приходила? Было, все в самом деле было. Сам видел.
Только Суок он так и не видел никогда.
Две ночи он дома держался – а на третью жена сама из дома погнала. Значит, ворожить будет, да так, что зазвенит-затревожится город от Боен до Собора, а там и другие девочки подхватят, отведут беду неназванную. Которой вроде как и нет, а вода у порога стоит смирно, а в Термитнике гудят, стонут, поют, и как задумаешься – перед глазами бык встревоженный, головой мотающий, еще на дыбы не поднявшийся, но уже готовый.
Идет он с радостью, с любопытством даже. Хотя знает почти наверняка - нету там никакой Суок.
Есть луна. Отражается в воде, круглая и здоровенная. Есть вода – ладно, чернющая, но совсем-совсем спокойная. Есть спящий Город, встревоженный и замерзший, но все равно родной и уютный.
Ботинки жаль, так что он разувается и идет прямо так: сперва к набережной – воды почти по пояс – а потом к аптеке, той самой, в которой раньше жил пьяный архитектор. Берег за его домом обрывается круто, там и с головой нырнуть можно ненароком.
В Ребре окна Невода светятся холодным белым светом. Ноткин не спит. Тоже сидит и ждет, пока схлынет темное предчувствие беды, обнимающее город, заливающее холодом его улицы?
- Эй, кто шастает там? - вот ведь привычки старые, сам сообразить не успел, как сперва нырнул так, что только уши торчали. А потом голос узнал. Стыдобища же. Выныривать пришлось, пока не вынули.
- Я это, Артемий Исидорович. Берег осматриваю.
Бурах хмыкает, и сразу становится легче: вот раз уж он в такую ночь здесь, да еще и смеяться способен, значит, все не так страшно. Наверное.
- Да на что тут смотреть, лужа - она и есть лужа.
- А девочки говорят…
- Лужа, - повторяет Бурах со вздохом. – Просто большая, мокрая, скользкая лужа. В которую третий день подряд лезут искатели острых ощущений.
И Спичка краснеет так, что ушам жарко.
- А Суок?
- Вынырнет и съест тебя, вот прямо сейчас. Поплыли уже отсюда, вроде как больше
умников сегодня нет.
- А вы тут третий вечер купаетесь? – фыркает Спичка, пытаясь звучать не очень глумливо.
- Вроде того. А у Термитника еще и патруль поставил, пловцов отлавливать.
- И много?
- Только вчера пятнадцать идиотов.
Бурах сворачивает к своему дому – воды там не так много, только хлюпает при ходьбе. И тепло. У деда Исидора всегда было тепло, и уютно, и вообще правильно.
Спичка думает вдруг, что двадцать лет уже ходит в этот дом, и ему становится странно. Ему сейчас столько, сколько было Бураху, когда тот вернулся в город и спас всех от Эпидемии. Когда-то казалось, что это огого, это почти старик. А теперь время разницу стирает, и хотя на «ты» он пока не решается, но в перспективе представить себе это может.
Он же не Ноткин, чтобы «Исидорыч сказал», и ругаться до хрипоты. И не Каспар, чтобы «прошу вас не лезть в дела моей семьи», и смотреть холодно. Он здесь почти по-родственному: вон в том углу сидел при Исидоре, сказки слушал; в том же углу десять лет назад отсыпался после походов за твирью в степь; а теперь иногда бывает - детям Артемия о своих подвигах рассказывает, и ровно в том же самом углу.
Большой правитель, сам дом свой держит, а к чужому очагу нет-нет да тянется. Дед Исидор – он всем детям городским дедушкой был, как Симон, с ним понятно. А вот Артемий особняком держится: помогает всем, а чтобы примечал кого отдельно, или хоть из учеников своих любимчика называл – не было такого. И хотя, по традиции, двери дома своего он не запирает, не собираются здесь вечерами добрые друзья, не рассказывают сказки и не творят в шутку чудеса.
Только Спичка все равно ходит, и в радость ему. Даже когда маленькие не здесь, а говорить-то не о чем, хорошо просто прийти и посидеть. Чай с твирином, холодные пироги, треск огня в очаге, и с каждым годом все спокойнее становится молчание – беды оставляют город, Хозяйки входят в силу, оживает Проект Быков.
Спичка смотрит на Бураха и думает, что, наверное, так и быть, тридцать – еще не старость. Даже тридцать сколько-то. Так и быть.
- Ты что в реку-то полез? - Бурах кидает ему штаны и рубашку. Велики будут, зато не сидеть в мокром. - Что, правда Суок искал?
Спичка виновато кивает, и начинает стягивать с себя мокрую одежду.
- Говорят, она из Сугаг Хадуг смотрела, а тут его и размыло. Врут?
- Не врут. Ну, в этом не врут.
- А как же тогда?
- Как в замочную скважину. Посмотреть можно, а продраться сквозь нее - даже нос не пролезет.
И всерьез он это? Может быть, и всерьез - тогда получается, Суок - она что, настоящая, что ли? То есть, просто большая туша, с глазами, с когтями, бррр…
- Шутите, да?
- Да пошутишь с вами… - Бурах недовольно плечами пожимает, косится неодобрительно. - Если люди боятся, значит, эта дрянь пролезла. Ну, ничего. Я с кем надо поговорил, Таюшка добавила, девочки сегодня помогут, и обойдется. А к концу недели схлынет наш потоп.
- Угу, - он пристраивает на крючок рубашку и штаны: стекать. - Это, вроде как, пока вода стоит, Уклад нервничает, сказки внутри себя дурацкие рассказывает, а потом просто-таки боится, а потом идет на улицу и бунтует, и все сразу плохо?
- Ну да.
- А девочки - это, получается, не всерьез? Ну, то есть, и не делают ничего? Не прогоняют Суок, и все такое, только успокаивают?
- Нам бы с тобой такое ничего уметь.
Под ногами хлюпает вода, так что Спичка решительно залезает на подоконник. Здесь, в этом доме - можно. Побыть тощим мальчишкой в чужой одежде не по размеру, забиться в угол и чего-то не понимать. Еще можно дома, но дома Мишка, а рядом с ней дураком выглядеть ой не хочется.
Чихает.
Вот те фокус.
- Коварна черная вода, и Суок протянула к тебе свои когтистые лапы, - смеется Бурах, а потом наливает ему твирина, для виду плеснув в кружку чуть заварки. - Пей и марш в кровать. Там носки рядом...
- Стоят? - перебивает Спичка, сияя, как первый весенний блин. Сам же смеется, пьет до дна и...
Вот те фокус еще раз.
Нет, не падает. Виснет на больших и сильных руках, ухмыляется довольно. Бурах пахнет глиной, водой и травами. Кровать - тоже.
- Быстро спать, - ухмыляются откуда-то сверху далеким, чужим голосом, и Спичка сонно утыкается лицом в подушку, и ему спокойно, хорошо, уютно.
Огромная, темная, бесформенная чернота смотрит на него откуда-то из-под города, смотрит тысячей глаз, течет тысячей ручьев, распахивает тысячу пастей. Спичка держится за руку Бураха, бормочет что-то, самому себе непонятное, но чернота отступает. И можно спать.
@темы: G-PG, Мор (Утопия), мини, фанфик, джен, Spring Festival
-
-
03.04.2016 в 19:02И еще отдельно про новых Правителей, я прямо вот задумалась, а каково им вообще приходится, рядом с Хозяйками ).
-
-
03.04.2016 в 19:29Очень здорово показали степные поверья, эту реально-нереальную мистику
-
-
12.04.2016 в 22:29-
-
15.04.2016 в 22:06Он же не Ноткин, чтобы «Исидорыч сказал», и ругаться до хрипоты. И не Каспар, чтобы «прошу вас не лезть в дела моей семьи», и смотреть холодно.
Вот тут кончился просто, сразу так живо перед глазами предстали оба))
-
-
16.04.2016 в 23:33"А не написать ли мне Бурах/Спичка" - "а не написать!" -_-
Riya_Brion, уррр, спасибо)
Мириамель, Спичка у меня из молодняка - в любимчиках)
Caelibem, мелкие правители и большой суровый дядятёма, ну мимими же)