Название: Вещь, из земли восставшая
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Оспина, подразумевается Андрей/Мария
Размер: мини, около 1400 слов
Категория: джен
Жанр: постмодерн, условно хоррор
Рейтинг: R
Задание: Omnia mutantur, nihil interit
Краткое содержание: Тёмное прошлое находит дорогу в светлое будущее
Предупреждения/Примечания: Все персонажи предстают с худшей стороны. Упоминается аборт.
читать дальшеДом Эспэ-инун смотрит фасадом на мощеную улицу, а задним двором – на бескрайнюю Степь; её двери открыты для посетителей в любое время суток, но к ней приходят обычно под покровом ночи, и всегда с чёрного хода. Среди детей Бодхо она известна как целительница и знахарка, и горожане тоже идут к ней со своими хворями – но только тогда, когда стыдятся показаться на глаза старцу Исидору. Он может излечить любой недуг – говорят, ему под силу победить саму смерть – но строго блюдёт заповедь «не навреди». А она знает, что иногда нужно и навредить, чтобы спасти; её награда за это – нелестное прозвище и такая репутация, что за её помощью обращаются только тайком.
Но она дожидается дня – самого светлого часа полудня – когда звук шагов раздается на парадном крыльце. Эспэ-инун улыбается себе под нос еще раньше, чем открывает дверь; она знает, кто ходит везде как у себя дома, звеня шпорами о камень.
– Каторжник Андрей Стаматин, – говорит она, задрав голову ему навстречу, щурясь на яркое летнее солнце. – Вижу, тебя не зря называют бесстыжим.
Он беззлобно усмехается, глядя на неё сверху вниз.
– Поздно радеть о добром имени, когда впереди меня бежит такая слава, – говорит почти доброжелательно. – Пусти меня, Оспина, у меня к тебе личное дело.
Она делает шаг назад, пропускает архитектора внутрь. Высокий и плечистый, одетый по столичной моде, он выглядит чем-то чужеродным в её бедном жилище с низким потолком и земляным полом; она почти уверена, что его улыбку сменяет гримаска презрения, стоит ему повернуться к ней спиной.
– Что за дела могут быть у тебя ко мне? – спрашивает Эспэ-инун, Оспина, сцепив пальцы перед грудью. – Подцепил срамную болезнь от своих девиц?
Андрей смеётся, разводит руки в театральном жесте:
– Наоборот, здоров как в день, когда меня расстреляют. Но я доставил неприятность девушке, которая мне дорога, и хотел бы исправить эту ошибку.
Разумеется, она знает, что он имеет в виду, и не собирается облегчать ему задачу. Она помогает людям избавиться от нерождённых детей, но не берёт на себя ответственность за их решения.
– Она беременна, – поясняет он после паузы, уже без улыбки, но с тем же благодушным видом. – Говорят, ты знаешь, как вытравить плод.
– И кто же это говорит? – любопытствует она, не сводя с него оценивающего тяжелого взгляда.
– Гриф, – отвечает он, и она презрительно фыркает.
– Ну разумеется, твой лучший друг. Почему не возьмёшь пример с него и не решишь все свои трудности ножом? Или уже забыл, как обращаться со скальпелем?
Ей чудится отблеск сдержанного бешенства в его светлых, нерусского разреза, глазах. Но голос звучит лишь чуть укоризненно, когда он говорит:
– Ты ведь не думаешь, что мы не обсудили всех остальных вариантов?
– Добро, – смягчается она. – Пусть твоя девушка приходит сразу после заката.
Архитектор кивает – и порывается по столичной привычке скрепить договор рукопожатием, но Эспэ-инун отдергивает руку.
– Собрался отнять ещё одну жизнь и радуешься, – говорит она строго.
– Да разве это жизнь? – отмахивается Андрей на полпути к выходу.
В воздухе еще висит закатное марево, когда в её дверь снова стучат – теперь со стороны степи, едва слышно, как и положено тому, кто идёт на чёрное дело. Эспэ-инун отпирает дверь со своей обычной зловещей улыбкой, уже зная, что увидит на пороге женщину, которой есть что терять. Андрей Стаматин не похож на человека, который стал бы так утруждаться ради любой гулящей девицы; ей даже интересно, кто из уважающих себя горожанок уронил себя так низко. Она ставит на Юлию Люричеву, ещё одну столичную бунтарку, или на наивную дурочку Еву Ян.
Но она не ожидает снова увидеть Андрея. И определённо не ожидает увидеть с ним Марию Каину.
– Не ждала в гости принцессу крови, – говорит она с усмешкой.
Мария обжигает её взглядом, одновременно затравленным и свирепым, и устремляется внутрь дома мимо хозяйки. Андрей ловко стягивает с её плеч свой плащ и задерживается на пороге, чтобы аккуратно свернуть его, перекинуть через локоть, по-воровски торопливо оглянуться назад в степь.
– Не поздно ли для осторожности? – дразнит Эспэ-инун, и ответная неприязненная ухмылка блестит в темноте как лезвие навахи.
Она зажигает свечи в единственной большой комнате, снимает с очага котёл с густым черным отваром. Мария садится на сундук, заменяющий в этом доме гостевое кресло, с нервозной и нарочитой грацией дворянки, оказавшейся против воли в окружении отборного сброда. Эспэ-инун замечает, что её ботинки надеты на босу ногу, а платье – поверх ночной сорочки, и к подолу в нескольких местах пристали репьи. Но на лице, мертвенно бледном с гневными пятнами на скулах, читается не растерянность и даже не страх – только ледяная, плохо скрываемая ярость. Это отвечает сразу на много вопросов: и о том, что она нашла в ссыльном преступнике, и о том, как умудряется им верховодить. Они одной проклятой породы – самопровозглашенные творцы, которым нужно разрушить многое, прежде чем создать хоть что-то. Степнячка продолжает улыбаться себе под нос, переливая варево в самую чистую из стеклянных банок, заменяющих ей посуду, но ей хочется смеяться им в лицо: вы могли бы столько всего разрушить вместе, но предались самому низменному пороку – и вряд ли теперь сможете даже смотреть друг другу в глаза. Им уже как будто тяжело находиться в одной комнате: она сидит у дальней стены и смотрит прямо перед собой, он стоит в дверях и наблюдает за последними приготовлениями.
– Вы уверены, что оба хотите этого? – спрашивает Эспэ-инун, стараясь глубже вбить между недавними любовниками клин разногласий. Но они отвечают единодушно, хоть и каждый своё.
– Незачем плодить детей с отягощенной наследственностью, – говорит Андрей ровно и рассудительно, а Мария говорит со страстью и негодованием:
– Мы должны создать чудо, мы не можем размениваться на что попало.
– Разве материнство – не самое святое созидание? – Эспэ-инун смеётся, протягивая ей банку. Мария не отвечает, но очень демонстративно запрокидывает голову, когда выпивает обжигающее и отвратительное зелье в один присест.
– Тебе стоит уединиться, – говорит Андрей тоном, который можно было бы назвать предупредительным в любой другой ситуации. Хозяйка дома кивает – хотя она охотно посмотрела бы, надолго ли Марии хватило бы этой гордыни – и указывает на дверь в комнату, которая могла бы быть кладовой.
– Сколько стоит твоё молчание? – спрашивает Мария хмуро, уже поднявшись на ноги.
Эспэ-инун снова смеётся:
– Моё молчание не имеет цены. Я умею хранить тайны, но ты напрасно думаешь, что ошибки можно оставить в прошлом.
– Как это было у Овидия... – начинает Андрей, но Мария гневно прерывает его:
– Оставь в покое своих мёртвых римлян! – и гневно топает ногой. По щиколотке сбегает струйка крови.
– Ты говоришь на мёртвом языке, Андрей, – говорит Эспэ-инун, когда она торопливо удаляется, подхватив подол платья. – Но это не то же самое, что говорить на языке мёртвых.
– Мне не о чем разговаривать с мертвецами, Оспина, – отвечает он и складывает руки на груди.
Ночь принимает убийц в объятья и заметает их следы, но на полу в доме Эспэ-инун остаётся горсть кровавых сгустков и испорченная сорочка из белого хлопка. Она собирает останки в ладони и хоронит прямо на месте – не по христианскому обычаю и не по степному, просто разрывает ногтями яму в утоптанной земле и укладывает туда то, что умерло не живши. Не с обычной меланхолией – со злорадством, зная, что хоронит не только плод греха, но и все мечты гордой Марии и дикого Андрея, все их надежды на богохульное чудо.
– Не бывает никаких чудес, есть только закон Земли, – говорит она шепотом и уминает грязными ладонями свежую могилу.
.
Новый дом Эспэ-инун – землянка в руинах разрушенного города. В этом доме только одна дверь – лист ржавого железа – и ни одного окна, потому что она не хочет видеть из своего дома, как щетинится зеркальными шпилями новый град, возведённый на костях. Нет ни дня, чтобы она не вспоминала, насколько оказалась неправа: разрушение всё же обратилось созиданием и чудом в руках тех, кто не остановился ни перед какими жертвами. Чудо Марии, и Андрея, и всего их проклятого племени – бесплотное, невесомое, вырезанное из острых углов и ломаных линий. А земля на месте побоища по-прежнему пресыщена кровью и плотью; Эспэ-инун лежит в своей землянке как в могиле, но мать-Земля не принимает её обратно в своё чрево. Она ждёт, хотя сама не знает, чего.
И она дожидается часа – самого тёмного часа перед рассветом – когда в её дверь снова стучат. Стучат копыта, металл скрежещет о металл, – и хотя она не может даже представить себе, кого увидит на пороге, Эспэ-инун улыбается впервые за долгое время.
– Ты здесь, – говорит она, но не отстраняется, чтобы пропустить гостью внутрь; этой гостье уже нечего делать в её скромном жилище. Молодая женщина стоит на улице полностью обнаженной – у неё длинные черные волосы, хищное лицо и всё то же немое бешенство в глазах, в которых, как в зеркале, отражается город за рекой. Эспэ-инун рада ей как собственной дочери – или новорожденной сестре. Мать-Земля явила своё чудо, выносила до срока доверенное ей дитя, вскормила кровью людской и бычьей.
– Ты пришла забрать своё наследство, – шепчет Эспэ-инун. – Я сберегла сорочку для твоего крещения.
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Оспина, подразумевается Андрей/Мария
Размер: мини, около 1400 слов
Категория: джен
Жанр: постмодерн, условно хоррор
Рейтинг: R
Задание: Omnia mutantur, nihil interit
Краткое содержание: Тёмное прошлое находит дорогу в светлое будущее
Предупреждения/Примечания: Все персонажи предстают с худшей стороны. Упоминается аборт.
читать дальшеДом Эспэ-инун смотрит фасадом на мощеную улицу, а задним двором – на бескрайнюю Степь; её двери открыты для посетителей в любое время суток, но к ней приходят обычно под покровом ночи, и всегда с чёрного хода. Среди детей Бодхо она известна как целительница и знахарка, и горожане тоже идут к ней со своими хворями – но только тогда, когда стыдятся показаться на глаза старцу Исидору. Он может излечить любой недуг – говорят, ему под силу победить саму смерть – но строго блюдёт заповедь «не навреди». А она знает, что иногда нужно и навредить, чтобы спасти; её награда за это – нелестное прозвище и такая репутация, что за её помощью обращаются только тайком.
Но она дожидается дня – самого светлого часа полудня – когда звук шагов раздается на парадном крыльце. Эспэ-инун улыбается себе под нос еще раньше, чем открывает дверь; она знает, кто ходит везде как у себя дома, звеня шпорами о камень.
– Каторжник Андрей Стаматин, – говорит она, задрав голову ему навстречу, щурясь на яркое летнее солнце. – Вижу, тебя не зря называют бесстыжим.
Он беззлобно усмехается, глядя на неё сверху вниз.
– Поздно радеть о добром имени, когда впереди меня бежит такая слава, – говорит почти доброжелательно. – Пусти меня, Оспина, у меня к тебе личное дело.
Она делает шаг назад, пропускает архитектора внутрь. Высокий и плечистый, одетый по столичной моде, он выглядит чем-то чужеродным в её бедном жилище с низким потолком и земляным полом; она почти уверена, что его улыбку сменяет гримаска презрения, стоит ему повернуться к ней спиной.
– Что за дела могут быть у тебя ко мне? – спрашивает Эспэ-инун, Оспина, сцепив пальцы перед грудью. – Подцепил срамную болезнь от своих девиц?
Андрей смеётся, разводит руки в театральном жесте:
– Наоборот, здоров как в день, когда меня расстреляют. Но я доставил неприятность девушке, которая мне дорога, и хотел бы исправить эту ошибку.
Разумеется, она знает, что он имеет в виду, и не собирается облегчать ему задачу. Она помогает людям избавиться от нерождённых детей, но не берёт на себя ответственность за их решения.
– Она беременна, – поясняет он после паузы, уже без улыбки, но с тем же благодушным видом. – Говорят, ты знаешь, как вытравить плод.
– И кто же это говорит? – любопытствует она, не сводя с него оценивающего тяжелого взгляда.
– Гриф, – отвечает он, и она презрительно фыркает.
– Ну разумеется, твой лучший друг. Почему не возьмёшь пример с него и не решишь все свои трудности ножом? Или уже забыл, как обращаться со скальпелем?
Ей чудится отблеск сдержанного бешенства в его светлых, нерусского разреза, глазах. Но голос звучит лишь чуть укоризненно, когда он говорит:
– Ты ведь не думаешь, что мы не обсудили всех остальных вариантов?
– Добро, – смягчается она. – Пусть твоя девушка приходит сразу после заката.
Архитектор кивает – и порывается по столичной привычке скрепить договор рукопожатием, но Эспэ-инун отдергивает руку.
– Собрался отнять ещё одну жизнь и радуешься, – говорит она строго.
– Да разве это жизнь? – отмахивается Андрей на полпути к выходу.
В воздухе еще висит закатное марево, когда в её дверь снова стучат – теперь со стороны степи, едва слышно, как и положено тому, кто идёт на чёрное дело. Эспэ-инун отпирает дверь со своей обычной зловещей улыбкой, уже зная, что увидит на пороге женщину, которой есть что терять. Андрей Стаматин не похож на человека, который стал бы так утруждаться ради любой гулящей девицы; ей даже интересно, кто из уважающих себя горожанок уронил себя так низко. Она ставит на Юлию Люричеву, ещё одну столичную бунтарку, или на наивную дурочку Еву Ян.
Но она не ожидает снова увидеть Андрея. И определённо не ожидает увидеть с ним Марию Каину.
– Не ждала в гости принцессу крови, – говорит она с усмешкой.
Мария обжигает её взглядом, одновременно затравленным и свирепым, и устремляется внутрь дома мимо хозяйки. Андрей ловко стягивает с её плеч свой плащ и задерживается на пороге, чтобы аккуратно свернуть его, перекинуть через локоть, по-воровски торопливо оглянуться назад в степь.
– Не поздно ли для осторожности? – дразнит Эспэ-инун, и ответная неприязненная ухмылка блестит в темноте как лезвие навахи.
Она зажигает свечи в единственной большой комнате, снимает с очага котёл с густым черным отваром. Мария садится на сундук, заменяющий в этом доме гостевое кресло, с нервозной и нарочитой грацией дворянки, оказавшейся против воли в окружении отборного сброда. Эспэ-инун замечает, что её ботинки надеты на босу ногу, а платье – поверх ночной сорочки, и к подолу в нескольких местах пристали репьи. Но на лице, мертвенно бледном с гневными пятнами на скулах, читается не растерянность и даже не страх – только ледяная, плохо скрываемая ярость. Это отвечает сразу на много вопросов: и о том, что она нашла в ссыльном преступнике, и о том, как умудряется им верховодить. Они одной проклятой породы – самопровозглашенные творцы, которым нужно разрушить многое, прежде чем создать хоть что-то. Степнячка продолжает улыбаться себе под нос, переливая варево в самую чистую из стеклянных банок, заменяющих ей посуду, но ей хочется смеяться им в лицо: вы могли бы столько всего разрушить вместе, но предались самому низменному пороку – и вряд ли теперь сможете даже смотреть друг другу в глаза. Им уже как будто тяжело находиться в одной комнате: она сидит у дальней стены и смотрит прямо перед собой, он стоит в дверях и наблюдает за последними приготовлениями.
– Вы уверены, что оба хотите этого? – спрашивает Эспэ-инун, стараясь глубже вбить между недавними любовниками клин разногласий. Но они отвечают единодушно, хоть и каждый своё.
– Незачем плодить детей с отягощенной наследственностью, – говорит Андрей ровно и рассудительно, а Мария говорит со страстью и негодованием:
– Мы должны создать чудо, мы не можем размениваться на что попало.
– Разве материнство – не самое святое созидание? – Эспэ-инун смеётся, протягивая ей банку. Мария не отвечает, но очень демонстративно запрокидывает голову, когда выпивает обжигающее и отвратительное зелье в один присест.
– Тебе стоит уединиться, – говорит Андрей тоном, который можно было бы назвать предупредительным в любой другой ситуации. Хозяйка дома кивает – хотя она охотно посмотрела бы, надолго ли Марии хватило бы этой гордыни – и указывает на дверь в комнату, которая могла бы быть кладовой.
– Сколько стоит твоё молчание? – спрашивает Мария хмуро, уже поднявшись на ноги.
Эспэ-инун снова смеётся:
– Моё молчание не имеет цены. Я умею хранить тайны, но ты напрасно думаешь, что ошибки можно оставить в прошлом.
– Как это было у Овидия... – начинает Андрей, но Мария гневно прерывает его:
– Оставь в покое своих мёртвых римлян! – и гневно топает ногой. По щиколотке сбегает струйка крови.
– Ты говоришь на мёртвом языке, Андрей, – говорит Эспэ-инун, когда она торопливо удаляется, подхватив подол платья. – Но это не то же самое, что говорить на языке мёртвых.
– Мне не о чем разговаривать с мертвецами, Оспина, – отвечает он и складывает руки на груди.
Ночь принимает убийц в объятья и заметает их следы, но на полу в доме Эспэ-инун остаётся горсть кровавых сгустков и испорченная сорочка из белого хлопка. Она собирает останки в ладони и хоронит прямо на месте – не по христианскому обычаю и не по степному, просто разрывает ногтями яму в утоптанной земле и укладывает туда то, что умерло не живши. Не с обычной меланхолией – со злорадством, зная, что хоронит не только плод греха, но и все мечты гордой Марии и дикого Андрея, все их надежды на богохульное чудо.
– Не бывает никаких чудес, есть только закон Земли, – говорит она шепотом и уминает грязными ладонями свежую могилу.
.
Новый дом Эспэ-инун – землянка в руинах разрушенного города. В этом доме только одна дверь – лист ржавого железа – и ни одного окна, потому что она не хочет видеть из своего дома, как щетинится зеркальными шпилями новый град, возведённый на костях. Нет ни дня, чтобы она не вспоминала, насколько оказалась неправа: разрушение всё же обратилось созиданием и чудом в руках тех, кто не остановился ни перед какими жертвами. Чудо Марии, и Андрея, и всего их проклятого племени – бесплотное, невесомое, вырезанное из острых углов и ломаных линий. А земля на месте побоища по-прежнему пресыщена кровью и плотью; Эспэ-инун лежит в своей землянке как в могиле, но мать-Земля не принимает её обратно в своё чрево. Она ждёт, хотя сама не знает, чего.
И она дожидается часа – самого тёмного часа перед рассветом – когда в её дверь снова стучат. Стучат копыта, металл скрежещет о металл, – и хотя она не может даже представить себе, кого увидит на пороге, Эспэ-инун улыбается впервые за долгое время.
– Ты здесь, – говорит она, но не отстраняется, чтобы пропустить гостью внутрь; этой гостье уже нечего делать в её скромном жилище. Молодая женщина стоит на улице полностью обнаженной – у неё длинные черные волосы, хищное лицо и всё то же немое бешенство в глазах, в которых, как в зеркале, отражается город за рекой. Эспэ-инун рада ей как собственной дочери – или новорожденной сестре. Мать-Земля явила своё чудо, выносила до срока доверенное ей дитя, вскормила кровью людской и бычьей.
– Ты пришла забрать своё наследство, – шепчет Эспэ-инун. – Я сберегла сорочку для твоего крещения.
@темы: Мор (Утопия), мини, фанфик, R-NC, Спонтанный зимний фест
-
-
28.12.2017 в 11:19Концовка, вот вся финальная часть — просто ащ! И злорадная Оспина, которая оказалась неправа и права одновременно<3
Я так люблю немногословные, но красноречивые фразы, которые пробирают куда сильнее, чем трёхстраничные описания всех ужасов, которые могут ждать персонажей. А тут именно ужас в несказанном, но подразумеваемом. Ыть!
— Ты пришла забрать своё наследство, — шепчет Эспэ-инун. — Я сберегла сорочку для твоего крещения.
Спасибо!
-
-
28.12.2017 в 14:08-
-
28.12.2017 в 15:09-
-
28.12.2017 в 15:32-
-
28.12.2017 в 22:43О, круто, круто, круто!
Шутник с бешеным взглядом Андрей, гордая и жестокосердная Мария и Оспина-знахарка, избавляющая от плода.
И город, который вопреки ее злорадству все же вырос. Изящная идея с новой шабначкой, которая все-таки родилась.
– Ты пришла забрать своё наследство, – шепчет Эспэ-инун. – Я сберегла сорочку для твоего крещения.
Обалденно!
-
-
29.12.2017 в 15:28– Наоборот, здоров как в день, когда меня расстреляют.
– Ты говоришь на мёртвом языке, Андрей, – говорит Эспэ-инун, когда она торопливо удаляется, подхватив подол платья. – Но это не то же самое, что говорить на языке мёртвых.
Особенно ценно, что ничего не растолковывается в подробностях. В текст нужно погружаться, за происходящим — следить. Он не проглатывается на вздохе, а тщательно так пережёвывается, что ли. Очень такое люблю, очень.
-
-
02.01.2018 в 14:05И очень страшное, потому что легко домыслить все, что будет потом и пережить боль персонажей, как свою.
Финальная фраза замечательна отдельно — она подводит итог жирно и четко, придавая тексту восхитительную цельность.
Царапнул, правда, нерусский разрез глаз у Андрея, как и то, что хоронил Оспина не по христианским ритуалам — канон, помнится, такие детали старательно обходит.
-
-
02.01.2018 в 15:30Не во всем хочется согласится с образом Андрея, но Оспина получилась отличная просто, спасибо )
-
-
02.01.2018 в 18:37Канон действительно утруждает себя большей политкорректностью, но я... не буду. х)
-
-
03.01.2018 в 23:01Очень здорово получилось. Жутко, но не чересчур и очень цепляет. Спасибо!
Минутка СПГС: та девушка с чёрными волосами - это случайно не читать дальше?
-
-
04.01.2018 в 00:16Вам спасибо! <3
По части СПГС: ну, в широком смысле эта, условно говоря, новая шабнак — такое среднее арифметическое: немного от Каиных/Лилич, немного от Стаматиных и понемногу от всех, для кого fin_utop закончился летально. х) Так что отчасти и Аглая тоже.