Название: Хрустальный дуэт
Фандом: Мор (Утопия)
Персонажи: оригинальные персонажи, Хан, Ноткин
Размер: мини, около 1500 слов
Категория: джен
Жанр: эпистолярный
Рейтинг: G
Задание: Omnia mutantur, nihil interit (все меняется, но ничто не исчезает навсегда)
Краткое содержание: Многогранник взорвали, но дети подобрали осколки
Примечание: автор вдохновлялся выступлением Хрустального трио
читать дальшеМилостивый государь!
Простите мне мою дерзость, простите за то, что взяла на себя смелость писать вам, не умея обратиться с должной вежливостью и как полагается с учётом вашего положения и моего. Пишу, как подсказывает мне сердце, прямо и как есть, а вы уж поступайте с этим письмом по своему усмотрению.
Супруга ваша глубокоуважаемая М. А. говорить со мной не пожелали, так, быть может, хоть вы согласитесь мне внять. О месте своём и расчёте за декабрь просить я не стану, извольте не беспокоиться, но не объясниться не могу, очень уж на сердце неспокойно, когда думаю, что во всём вы вините меня.
Хотите верьте, хотите нет, но дочь ваша всегда была мне по душе. Учителя, знаю, говорили вам, что она вяла и склонна к праздности, но если бы кто спросил меня, я бы сказал по-другому: она фантазёрка, только не как мальчишки, которые придумают войну и будто взаправду тычут друг к дружку шпагами, а тихая, и когда она замрёт, засмотревшись на какую-нибудь запятую в своём учебнике, это не потому что у неё ум ленивый, а потому что происходит перед её внутренним взором что-то особенное, более важное, чем география. Но кто же меня спросит? Не могла ведь я подойти к вам или же к супруге вашей и выложить, что думаю о вашей дочери, какая она мечтательная, с тонкой душой и чутким сердцем, и что учителя вовсе неправы в своём суждении? Вы бы тут же указали мне моё место, и это место вовсе не рассуждать о её наклонностях. Посудите-ка сами, что же дурного в мечтах, как мне понять было, что о них следовало побеспокоиться?
Я не знаю, что вам нарассказывали о том дне, поэтому изложу всё как было, ничего не утаю.
Мы гуляли по центральному бульвару, мы гуляем там каждый четверг, потому что в булочной на углу с Вознесенской по четвергам всегда пекут сладкие ватрушки с корицей, а Д. очень уж их любит.
На бульваре этом всегда хватает прогуливающихся, это вы получше моего знаете, поэтому не буду распространяться. И уличных актёров хватает, редко когда пройдёшь бульвар из конца в конец и не увидишь ни фокусника, ни гармониста. Никто их не гонит, городовой ходит мимо и вопросов не задаёт, иногда даже остановится послушать да посмотреть. Они, верно, с ним своей монеткой делятся, но это ведь не преступление? Он, верно, не стал бы им попустительствовать, замышляй они недоброе?
Никогда я не понимала музыку, а те звуки отчего-то заприметила сразу. Ещё издали они показались мне особенными. Литературным слогом я не владею и описать свои впечатления не берусь, только я как услышала, так и взволновалась, чудные они были, ни на один инструмент не похожие, тягучие, а будто с примесью звона, самого тонкого и нежного, какой только можно представить. Но не одной необычностью поразили они меня, было что-то ещё, о чём я не умею сказать, оно будто удочкой зацепило в душе, повисло ниточкой между мной и чем-то, чего я не понимаю. Вроде и не тянет, а всё равно тут она, эта связь.
Простите за глупости. Ни к чему они вам.
Д., конечно, я ни на секундочку не упускала из виду, чудеса чудесами, а о своём долге я помню всегда. Она замерла, голову склонила набок, а затем пошла к музыкантам.
Они только начинали играть, поэтому люди ещё не собрались, вокруг было пусто, мы остановились прямо напротив и Д. всё было видно как нельзя лучше. А посмотреть было на что, инструменты у них были самые чудные, какие я только видела. Вечером, когда я уложила Д. в постель, я заглянула в её музыкальную книжку и таких инструментов не нашла.
Если бы я не слышала звуков, а только видела эти устройства, в жизни бы не догадалась, для чего они нужны. Музыкантов было двое, перед одним стоял столик, а на нём рядами бокалы, шесть бокалов в шесть рядов, всего, стало быть, тридцать шесть, я аккуратнейшим образом их пересчитала, пока слушала. У второго музыканта было что-то похожее на фисгармонию (самое близкое, что я нашла в книжке), только вместо клавиш на нём лежало как будто веретено с нанизанными стеклянными блюдцами, а сбоку крутилась ручка как у швейной машинки. Я всё поверить не могла, что звуки возникают от соприкосновения рук и стекла. Музыканты обмакивали кончики пальцев в миски с водой и водили, один по краям бокалов, другой по крутящимся блюдцам. Лица у них были серьёзные, музыканты обычно улыбаются публике, кивают детишкам, а эти словно и не видели ничего, кроме своего стекла, так бережно водили по нему руками. И холод им был нипочём, хоть в тот день и подморозило, но руки у них ни капельки не покраснели.
Я запомнила их отлично и, если того пожелаете, готова их описать наиподробнейше, только дайте знать. Больше их никто на том бульваре не видел и не слышал о них ничего, но они стоят у меня перед глазами, точно я видела их минуту назад. Оба совсем молодые, едва не мальчики, моложе меня, и оба бледные, исхудалые, все в чёрном, будто на похоронах, даже платки на шее траурные. Но ткани дешёвой, это я разглядела как следует. А лица у обоих сложные, утончённые, задумчивые, глаза строгие и печальные. Глядя на них, я вспомнила вашего дорогого племянника Л. М., даром что тот поэт, а не музыкант. У одного в лице читалась порода, второй чертами был попроще, но с выражением тоже одухотворённым. Вы не судите меня, что я о молодых людях так неподобающе распространяюсь, это единственно ради того, чтобы помочь вам составить верное представление о случившемся. Тогда-то я и не поняла, что так хорошо их рассмотрела, я и музыку-то слушала невнимательно, исправно присматривала за Д., а сама отчего-то вспоминала К., маленького своего братика, как мы с ним воображали себя путешественниками и изрисовывали карты, которые таскали у отца. Мы играли в Африку аккурат перед тем, как их обоих забрала холера. Я не очень-то люблю вспоминать К. Что мечтать о прошлом? Только душу травить. А тут отчего-то легко стало и светло, будто я обо всём плохом забыла, а всё хорошее вспомнила.
Простите великодушно, снова я отвлеклась. Что ещё я могу сказать о музыкантах? Второй, тот, что попроще, оказался хромоножкой. Когда они закончили играть и уложили инструменты на санки, тот, что выглядел благородным, перекинул шлейки через плечи и потащил всё в одиночку, а второй похромал следом.
Но это потом было. Перед тем, как уходить, они подняли головы и словно впервые заметили, сколько собралось зрителей. Я тоже огляделась. Толпа собралась немаленькая — ещё бы, на такое-то чудо посмотреть! И детишек много, все притихли, глазёнки выпучили и уставились, хоть музыка уже и закончилась. Тут благородный пригласил их поиграть, попробовать, как звук из бокалов изливается. Интересно же, кто ж подумать мог, что из обычного столового прибора извлечь можно такую красоту?
Вы не подумайте, я не отправила Д. к ним одну, я следовала за ней и придерживала за плечо, чтобы, случись что, её защитить. И пока она водила пальцами по бокалам, пока из-под её руки текли звуки, я её не отпускала. Другие детишки тоже поиграли, не думайте, что я одна такая беспечная ей это позволила. Среди них полно было благородных, а не только уличные, и всем разрешили. Так что ничего не предполагало, что из этого представления может выйти беда. И длилось-то это недолго. Дети поиграли всего ничего, и благородный велел им идти, и музыканты стали собирать свои инструменты.
«Дай им монетку», — сказал я, но Д. даже на меня не посмотрела, и дальше предлагать я не стала.
Про ватрушку с корицей Д. так и не вспомнила, а когда я купила ей самую свежую, горячую, как и всегда поступаю, она только тихо сказала: «Спасибо» и не съела даже половину. Вот вы скажете, мне надо было сразу насторожиться, но, положа руку на сердца, сами-то вы заподозрили бы хоть что-нибудь?
Дальше вы всё знаете лучше меня, и распространяться мне больше незачем. Скажу только, что тем вечером Д. ещё не окончательно ушла в себя. Она попросила почитать ей сказку. Не ту, любимую, про гусей-лебедей, а другую, какую я и не вспомнила сразу, так редко ей хотелось её слушать. Почитай, сказала Д., про дудочку, которая выросла из убитой девочки, и кто бы ни подул в ту дудочку, тому она спела бы о том, кто её сгубил, чтобы весь свет знал, как несправедливо с ней обошлись. Я почитала ей сказку, и она уснула, а я пошла смотреть музыкальную книжку и тоже легла, а наутро вы сами знаете, что было.
Хотите верьте, хотите нет, но у меня сердце обливается кровью, когда я думаю, как вы повезёте Д. в Вену к доктору. Я ведь привязалась к ней, как не привяжешься, когда целыми днями занимаешься с ней, спать её укладываешь и сказки читаешь? Пока вы ей консилиумы собирали, я всё ходила по центральному бульвару, расспрашивала, помнят ли музыкантов, которые играли на стекле? видели с тех пор? Вам, верно не интересно, что простые люди говорят, но я всё-таки напишу. Их детки тоже молчать стали, не все, но многие, тоже рисуют непонятное, угловатое, кто на бумаги, а у кого её нет, тот углём на полу. Значит, говорят, было в той музыке что-то, или в тех бокалах, к которым они прикасались, или во взгляде тех музыкантов. Недаром один из них хромал, говорят. Всё указывает на то, что они виновны. Но знаете, что я вам скажу? Я помню ту музыку, она снится мне каждую ночь, и каждую ночь мы с моим братом вновь путешествуем в Африку, и воля ваша, милостивый государь, а только ничего плохого в этой музыке не было, ничего!..
Письмо не закончено и не подписано, смято и брошено под стол к другим таким же комкам бумаги.
Фандом: Мор (Утопия)
Персонажи: оригинальные персонажи, Хан, Ноткин
Размер: мини, около 1500 слов
Категория: джен
Жанр: эпистолярный
Рейтинг: G
Задание: Omnia mutantur, nihil interit (все меняется, но ничто не исчезает навсегда)
Краткое содержание: Многогранник взорвали, но дети подобрали осколки
Примечание: автор вдохновлялся выступлением Хрустального трио
читать дальшеМилостивый государь!
Простите мне мою дерзость, простите за то, что взяла на себя смелость писать вам, не умея обратиться с должной вежливостью и как полагается с учётом вашего положения и моего. Пишу, как подсказывает мне сердце, прямо и как есть, а вы уж поступайте с этим письмом по своему усмотрению.
Супруга ваша глубокоуважаемая М. А. говорить со мной не пожелали, так, быть может, хоть вы согласитесь мне внять. О месте своём и расчёте за декабрь просить я не стану, извольте не беспокоиться, но не объясниться не могу, очень уж на сердце неспокойно, когда думаю, что во всём вы вините меня.
Хотите верьте, хотите нет, но дочь ваша всегда была мне по душе. Учителя, знаю, говорили вам, что она вяла и склонна к праздности, но если бы кто спросил меня, я бы сказал по-другому: она фантазёрка, только не как мальчишки, которые придумают войну и будто взаправду тычут друг к дружку шпагами, а тихая, и когда она замрёт, засмотревшись на какую-нибудь запятую в своём учебнике, это не потому что у неё ум ленивый, а потому что происходит перед её внутренним взором что-то особенное, более важное, чем география. Но кто же меня спросит? Не могла ведь я подойти к вам или же к супруге вашей и выложить, что думаю о вашей дочери, какая она мечтательная, с тонкой душой и чутким сердцем, и что учителя вовсе неправы в своём суждении? Вы бы тут же указали мне моё место, и это место вовсе не рассуждать о её наклонностях. Посудите-ка сами, что же дурного в мечтах, как мне понять было, что о них следовало побеспокоиться?
Я не знаю, что вам нарассказывали о том дне, поэтому изложу всё как было, ничего не утаю.
Мы гуляли по центральному бульвару, мы гуляем там каждый четверг, потому что в булочной на углу с Вознесенской по четвергам всегда пекут сладкие ватрушки с корицей, а Д. очень уж их любит.
На бульваре этом всегда хватает прогуливающихся, это вы получше моего знаете, поэтому не буду распространяться. И уличных актёров хватает, редко когда пройдёшь бульвар из конца в конец и не увидишь ни фокусника, ни гармониста. Никто их не гонит, городовой ходит мимо и вопросов не задаёт, иногда даже остановится послушать да посмотреть. Они, верно, с ним своей монеткой делятся, но это ведь не преступление? Он, верно, не стал бы им попустительствовать, замышляй они недоброе?
Никогда я не понимала музыку, а те звуки отчего-то заприметила сразу. Ещё издали они показались мне особенными. Литературным слогом я не владею и описать свои впечатления не берусь, только я как услышала, так и взволновалась, чудные они были, ни на один инструмент не похожие, тягучие, а будто с примесью звона, самого тонкого и нежного, какой только можно представить. Но не одной необычностью поразили они меня, было что-то ещё, о чём я не умею сказать, оно будто удочкой зацепило в душе, повисло ниточкой между мной и чем-то, чего я не понимаю. Вроде и не тянет, а всё равно тут она, эта связь.
Простите за глупости. Ни к чему они вам.
Д., конечно, я ни на секундочку не упускала из виду, чудеса чудесами, а о своём долге я помню всегда. Она замерла, голову склонила набок, а затем пошла к музыкантам.
Они только начинали играть, поэтому люди ещё не собрались, вокруг было пусто, мы остановились прямо напротив и Д. всё было видно как нельзя лучше. А посмотреть было на что, инструменты у них были самые чудные, какие я только видела. Вечером, когда я уложила Д. в постель, я заглянула в её музыкальную книжку и таких инструментов не нашла.
Если бы я не слышала звуков, а только видела эти устройства, в жизни бы не догадалась, для чего они нужны. Музыкантов было двое, перед одним стоял столик, а на нём рядами бокалы, шесть бокалов в шесть рядов, всего, стало быть, тридцать шесть, я аккуратнейшим образом их пересчитала, пока слушала. У второго музыканта было что-то похожее на фисгармонию (самое близкое, что я нашла в книжке), только вместо клавиш на нём лежало как будто веретено с нанизанными стеклянными блюдцами, а сбоку крутилась ручка как у швейной машинки. Я всё поверить не могла, что звуки возникают от соприкосновения рук и стекла. Музыканты обмакивали кончики пальцев в миски с водой и водили, один по краям бокалов, другой по крутящимся блюдцам. Лица у них были серьёзные, музыканты обычно улыбаются публике, кивают детишкам, а эти словно и не видели ничего, кроме своего стекла, так бережно водили по нему руками. И холод им был нипочём, хоть в тот день и подморозило, но руки у них ни капельки не покраснели.
Я запомнила их отлично и, если того пожелаете, готова их описать наиподробнейше, только дайте знать. Больше их никто на том бульваре не видел и не слышал о них ничего, но они стоят у меня перед глазами, точно я видела их минуту назад. Оба совсем молодые, едва не мальчики, моложе меня, и оба бледные, исхудалые, все в чёрном, будто на похоронах, даже платки на шее траурные. Но ткани дешёвой, это я разглядела как следует. А лица у обоих сложные, утончённые, задумчивые, глаза строгие и печальные. Глядя на них, я вспомнила вашего дорогого племянника Л. М., даром что тот поэт, а не музыкант. У одного в лице читалась порода, второй чертами был попроще, но с выражением тоже одухотворённым. Вы не судите меня, что я о молодых людях так неподобающе распространяюсь, это единственно ради того, чтобы помочь вам составить верное представление о случившемся. Тогда-то я и не поняла, что так хорошо их рассмотрела, я и музыку-то слушала невнимательно, исправно присматривала за Д., а сама отчего-то вспоминала К., маленького своего братика, как мы с ним воображали себя путешественниками и изрисовывали карты, которые таскали у отца. Мы играли в Африку аккурат перед тем, как их обоих забрала холера. Я не очень-то люблю вспоминать К. Что мечтать о прошлом? Только душу травить. А тут отчего-то легко стало и светло, будто я обо всём плохом забыла, а всё хорошее вспомнила.
Простите великодушно, снова я отвлеклась. Что ещё я могу сказать о музыкантах? Второй, тот, что попроще, оказался хромоножкой. Когда они закончили играть и уложили инструменты на санки, тот, что выглядел благородным, перекинул шлейки через плечи и потащил всё в одиночку, а второй похромал следом.
Но это потом было. Перед тем, как уходить, они подняли головы и словно впервые заметили, сколько собралось зрителей. Я тоже огляделась. Толпа собралась немаленькая — ещё бы, на такое-то чудо посмотреть! И детишек много, все притихли, глазёнки выпучили и уставились, хоть музыка уже и закончилась. Тут благородный пригласил их поиграть, попробовать, как звук из бокалов изливается. Интересно же, кто ж подумать мог, что из обычного столового прибора извлечь можно такую красоту?
Вы не подумайте, я не отправила Д. к ним одну, я следовала за ней и придерживала за плечо, чтобы, случись что, её защитить. И пока она водила пальцами по бокалам, пока из-под её руки текли звуки, я её не отпускала. Другие детишки тоже поиграли, не думайте, что я одна такая беспечная ей это позволила. Среди них полно было благородных, а не только уличные, и всем разрешили. Так что ничего не предполагало, что из этого представления может выйти беда. И длилось-то это недолго. Дети поиграли всего ничего, и благородный велел им идти, и музыканты стали собирать свои инструменты.
«Дай им монетку», — сказал я, но Д. даже на меня не посмотрела, и дальше предлагать я не стала.
Про ватрушку с корицей Д. так и не вспомнила, а когда я купила ей самую свежую, горячую, как и всегда поступаю, она только тихо сказала: «Спасибо» и не съела даже половину. Вот вы скажете, мне надо было сразу насторожиться, но, положа руку на сердца, сами-то вы заподозрили бы хоть что-нибудь?
Дальше вы всё знаете лучше меня, и распространяться мне больше незачем. Скажу только, что тем вечером Д. ещё не окончательно ушла в себя. Она попросила почитать ей сказку. Не ту, любимую, про гусей-лебедей, а другую, какую я и не вспомнила сразу, так редко ей хотелось её слушать. Почитай, сказала Д., про дудочку, которая выросла из убитой девочки, и кто бы ни подул в ту дудочку, тому она спела бы о том, кто её сгубил, чтобы весь свет знал, как несправедливо с ней обошлись. Я почитала ей сказку, и она уснула, а я пошла смотреть музыкальную книжку и тоже легла, а наутро вы сами знаете, что было.
Хотите верьте, хотите нет, но у меня сердце обливается кровью, когда я думаю, как вы повезёте Д. в Вену к доктору. Я ведь привязалась к ней, как не привяжешься, когда целыми днями занимаешься с ней, спать её укладываешь и сказки читаешь? Пока вы ей консилиумы собирали, я всё ходила по центральному бульвару, расспрашивала, помнят ли музыкантов, которые играли на стекле? видели с тех пор? Вам, верно не интересно, что простые люди говорят, но я всё-таки напишу. Их детки тоже молчать стали, не все, но многие, тоже рисуют непонятное, угловатое, кто на бумаги, а у кого её нет, тот углём на полу. Значит, говорят, было в той музыке что-то, или в тех бокалах, к которым они прикасались, или во взгляде тех музыкантов. Недаром один из них хромал, говорят. Всё указывает на то, что они виновны. Но знаете, что я вам скажу? Я помню ту музыку, она снится мне каждую ночь, и каждую ночь мы с моим братом вновь путешествуем в Африку, и воля ваша, милостивый государь, а только ничего плохого в этой музыке не было, ничего!..
Письмо не закончено и не подписано, смято и брошено под стол к другим таким же комкам бумаги.
@темы: G-PG, Мор (Утопия), мини, фанфик, джен, Спонтанный зимний фест
-
-
20.12.2017 в 20:26-
-
20.12.2017 в 23:33написано, кстати, замечательнейшим образом, большой респект вам!!
-
-
21.12.2017 в 00:36Дайте проды!«Недаром один из них хромал, говорят. Всё указывает на то, что они виновны». — прелестно 8D
«Но знаете, что я вам скажу? Я помню ту музыку, она снится мне каждую ночь, и каждую ночь мы с моим братом вновь путешествуем в Африку, и воля ваша, милостивый государь, а только ничего плохого в этой музыке было, ничего!..» — я сейчас завою, это так прекрасно, автор. Спасибо.
-
-
21.12.2017 в 00:40-
-
21.12.2017 в 02:02-
-
21.12.2017 в 21:17-
-
22.12.2017 в 00:05А потом вырастет новое поколение утопистов.
-
-
22.12.2017 в 00:21-
-
23.12.2017 в 21:36Водится за мной дурацкая привычка очень предосудительно относиться к «Мору» вне, собственно, «Мора». Будь то всяческие АУ, пост-каноны и прочее. Так что первое своё спасибо я вам говорю за то, что меня от этой привычки отвернули с: Текст — от начала и до конца — предельно моровский.
Второе спасибо — за стиль. Читается легко, очень-очень приятно, залпом и с удовольствием. И в то, что письмо было, веришь, как ни крути.
И отдельное, третье, спасибо за финал. Жутковатой такой теплотой отдаёт, но всё-таки теплотой.
По-настоящему, по-настоящему понравилось здорово. Очень рад был прочитать.
-
-
24.12.2017 в 14:30И задумка, и стилизация отличнейшая.
Интересный способ "приобщить к прекрасному" детей. Кажется, что спустя какое-то время они, сами найдя дорогу, пойдут за музыкантами и заполнят Многогранник.
-
-
24.12.2017 в 20:49