[Caelibem]

Название: День первый
Автор: Caelibem
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах, Даниил Данковский
Размер: драббл, 370 слов
Категория: джен
Жанр: зарисовка, AU
Рейтинг: G
Дополнительно: по заявке Nobel Don: смена ролей, Артемий — утопист, Даниил — термит

Свет брезжит едва-едва, того и гляди, потонет пламя в растопленном воске. Артемий смотрит на огонек, тот из последних сил своих тянется вверх. Уж не чадит под ним нить, уж слабее он становится, затихает, из желтого обращается в синий, а потом — исчезает совсем.
Из темноты — густой и бархатной, пропахшей кровью и травами, — слышится шорох, стальной полый звук раздается совсем где-то рядом. Чиркает спичка. Даниил склоняется над масляной лампой. Пару секунд назад его не было, а вот — явился, выплыл из сумрака, лицо его бледное, усталое, острое. Губы сжаты.
Видно: не хочет делиться ни теплом, ни капелькой света. Но делится, отдает и придвигает к Артемию миску с пустой водной кашей.
Ладонью сметает огарок свечи со стола.
— Отец мертв, — говорит Артемий, Даниил усмехается зло, безрадостно; кажется, только и приучен, что скалиться да шипеть, и одежда на нем из змеиных шкур пестрит во мраке, и свет отражается в чешуе, как в его темных зрачках.
— Рассказывай мне, — отмахивается он небрежно. — За этим явился, борец со смертью? Помочь ему решил?
Его яд Артемий глотает и держит злость, как всегда держал. Не время для ссор между ними, Стах не принял его, и Город кажется сплошь чужим, будто десять лет в отдалении успели вытравить все, что когда-то взрастало в душе под степным жарким солнцем.
Кто знает, быть может, что правда. Мало солнца по осени, не греет и не поет. Земля под ногами исходит дрожью, воздух насыщен бедой.
— Ты знаешь, зачем я здесь.
— Знаю. Никто не верит тебе. И даже покровители твои, Каины…
— Ты веришь.
Даниил поднимает глаза, и в них Артемий видит: нет, не ошибся. Тот верит и знает, знает больше, чем говорит, чем силится показать. Змея боятся в городе, за духа степного почитают в Укладе, — так говорил Младший Влад. И если он верит, то есть еще шанс… спасти?
Вернуться?
Артемий молчит. И добавляет затем, спустя несколько долгих секунд:
— Я не предам отца.
— Эта Вспышка изменит многое, — Даниил качает головой. — Не мне обещай это. И не здесь.
Десять лет они не видели друг друга. Забыли, кем были раньше; не знают, что им суждено.
— Мы так легко можем стать врагами, Артемий Бурах, — говорит Даниил, — что лучше нам с тобой дружить изо всех сил.
Артемий кивает сдержанно, коротко. Слышит, как в степи за окном поднимается ветер.
Утром по стенам расползается кровавая бурая грязь.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия)

---

[Caelibem]

Название: Irene
Автор: Caelibem
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Ирина (ОЖП), эмиссары
Категория: джен
Жанр: дарк
Рейтинг: PG-13

Дополнительно: иллюстрация к миди «У нее множество ликов...» авторства Ламира и Cornelia; тем, кто не читал, картиночка ни о чем не скажет (да и тем, кто читал, наверное, промямлит тоже что-то весьма сумбурно)




«Близость бесцветных глаз эмиссаров по воздействию на человека неподготовленного не уступала полноценной дозе наркотика. Мир начинал кружиться, уплывать, таять, вся жизнь сосредотачивалась в не имеющем отличительных признаков чужом лице, всё внимание принадлежало серому, лишенному эмоций голосу. Эмиссару нельзя было лгать, сопротивляться и тем более угрожать.

— Здесь был гражданский. — Он не спрашивал. Он обличал. Ставил перед фактом. — Он говорил с вами. Что он вам сказал?

— Он сказал, — Бурах не отводил взгляда от серого лица, — что я могу победить смерть. А я послал его к черту». ©

@темы: G-PG, Мор (Утопия), коллаж, джен

---

[Ice-Pick Lodge]

Адресат: Девять с половиной пальцев
Название: По ту сторону льда
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Андрей Стаматин/Пётр Стаматин
Размер: мини, 1602 слова
Категория: слэш
Жанр: дарк
Рейтинг: R
Предупреждения: галлюцинации разного толка, инцест

Поздняя осень — самое паскудное время года здесь, в степной глухомани. Земля, промоченная насквозь ледяной водой и прибитая морозом, превращается из непроходимого месива в плотную коросту и обратно в зависимости от малейших изменений в погоде. Скелеты деревьев трещат от порывов сырого ветра, который пропитан запахом гнили, которую вымыло из прочны дождём, которую перемесили копыта животных и сапоги пастухов, и которую закрепил на поверхности тот мерзкий подвид мороза, что прогрызает тело до самой кости, минуя все слои одежды. На фоне такой погоды дома должны выглядеть спасительными очагами, с их мягким светом окон, плотными шторами и вечно горящими печами. "Дом" — это такое место, тепло от которого позволяет справиться с зимой и с кусачим ветром, словно зажженная под рёбрами свеча.

Столичным архитекторам в такой роскоши отказано, и дома ни у одного из них не имеется. Сапожник без сапог, что уж тут поделать.

Путь от кабака до студии занимает от силы пять минут, учитывая быстрый шаг Андрея, но и за это время он успевает окоченеть, пусть и пытается отгородиться высоким воротником пальто от таких чудесных явлений, как, к примеру, дождь пополам со снегом, от которого горят лицо и пальцы, словно по ним водят тонкими иглами. Обиталище его брата не слишком напоминает ни "дом" в самом точном его определении, ни даже временное убежище от непогоды. В полутемном освещении душно, и единственным источником света является приземистая, пузатая лампа из сиреневого дутого стекла, которая отбрасывает пляшущие блики на стены, на разбросанные бумаги и лежащие на полу книги. На её боках вырезаны странные символы, похожие на нагромождение черт, которые постороннему человеку не говорят ровным счётом ничего, кроме, пожалуй, того банального факта, что Родина этой лампы ещё более экзотична, нежели богом забытый уголок степи.

— А ты, брат, ра-а-ано сегодня.

Андрей едва заметно дёргается, услышав негромкий голос и плеск воды. Засмотревшись на необычный предмет интерьера, он как-то пропустил тот факт, что брат его устроился в массивной ванне, наполненной уже остывшей водой, причём избавлением от одежды не озаботился. Сейчас он буравит вошедшего совершенно стеклянным взглядом, не выражающим ни единой цельной мысли, и широко улыбается, отчего его резкие черты лица выглядят глуповато.

— Что, Е-е-ева твоя выгнала?

Между каждой парой слов младший делает паузу, словно не может собрать мысли в голове. От этого речь его выглядит заторможенной и непомерно растянутой. Ещё через полминуты до него самого доходит смысл сказанного, и он выдаёт почти беззвучное "ха", запрокинув голову и вновь погружаясь в свои мысли, отчего край тонких губ презрительно дёргается в сторону. Ева. Ееееваааа. Ненавидит творец так же, как любит, безотчетно и искренне, и больше всего на свете ненавидит он эту Еву. Приторную, мягкую, податливую, любящую Еву. Именно за это умение любить, пожалуй: в ней так много нежности и так мало мыслей, что она одинаково ласкова с каждым из братьев, с чертежами новых творений, с уличными бродягами и редкими бродячими псами. Она бы, кажется, легла с любым, будь он человек, местный урод-Червь, да хоть бы и кобель обыкновенный. Любви столько, что её дарительница совершенно ничего не стоит, дешевле самой замызганной из шлюх. И чем больше отдает она окружающим, тем чище и сильнее становится ненависть Петра, который не желает ничего делить с ней. Особенно брата.

На столе дымится странной конструкции трубка, прямая, с чашечкой в форме головы какого-то глазастого и клыкастого чудища. От неё в воздух поднимается едва заметная нить горьковатого дыма, извивающаяся змеиным хвостом и быстро исчезающая в воздухе.

— Что это за дрянь? — голос у Андрея совершенно ледяной, пока что не выражающий ни тени эмоций. Он, конечно, слышал ещё в родной Столице о притонах, где курили отравляющую смесь трав и семян, но здесь его видеть крайне неожиданно. На поезде такого не привезут, иначе он бы первым прознал.

Ответом на вопрос становится лаконичный всплеск воды. Пётр с головой погружается под воду, не закрывая помутившихся от дурмана глаз и глядя на подошедшего брата с удивительной непосредственностью. Он будто бы не понимает, что такого страшного в том, что он усугубляет своё положение, отравляя разум наркотической субстанцией вдобавок к горькому твирину. Кажется, что сейчас творец совершенно не понимает, где находится и что происходит вокруг, и собственные растрепанные волосы, обрамляющие теперь лицо на манер мифологических змей, занимают его больше всего на свете. Он вдыхает с той же лёгкостью, как если бы вокруг был воздух. Грудная клетка едва заметно вздымается, нос и рот заполняются тёплой водой, которая обжигает дыхательные пути на манер едкой кислоты. Боль ощущается отстранённо, и даже нет желания дёрнуться вверх ради собственного спасения. На поверхности видны только расплывчатые силуэты, прыгающие, дрожащие, вселяющие подсознательный ужас, который пересиливает даже естественный инстинкт выживания.

Захлебнуться Пётр все же не успевает. Его хватают за шиворот, рывком вытягивая из воды и заставляя перевалиться через бортик ванны на пол, неловко выставляя руки вперёд и едва не приземляясь лицом на паркет. Приходится глухо, судорожно кашлять, сгибаясь в три погибели и выплёвывая на пол воду. Андрей предпочитает не дожидаться, пока брат придёт в себя, запуская пальцы в вымокшие тёмные патлы и устанавливая его в более-менее вертикальном положении. Пошатывающееся тело нужно поддерживать, иначе оно сложится обратно на пол, и, судя по отсутствующему выражению лица, не встанет ещё несколько часов. Сколько он вообще сидел тут, в одиночестве, заглатывая сладковатый дым с мерзким послевкусием?

— Ты где, идиот, трубку взял? — голос старшего Стаматина скатывается до низкого рыка — Говори, ну!

Вместо ответа он получает невнятное мычание и неопределённое движение плеч. Вопрос, конечно, больше риторический, и без того вспомнил, как несколько дней назад Бессмертник заявился в кабак, хвастая каким-то новоприобретенным чудом из страны, которую он звал "Жонгуо". Небось этот зубоскал и одарил ядом наивного архитектора от щедрот отсутствующей души. Точно надо с шутом посчитаться, в счастливый третий раз попортив ему хребет за такие вот сюрпризы. Творец подаётся вперед, прижимаясь к близнецу вымокшим телом и целуя его, забывает о кипящей злобе, упорно пытаясь ощутить хоть часть его жизни. Это нечестный приём. Особенно в отношении того, кто способен на чувства помимо братской любви.

Андрей отвечает на поцелуй, перехватывает младшего за запястье, чувствуя под пальцами давно заживший рубец. У того практически нет шрамов, и потому каждый из имеющихся он помнит прекрасно. Этот, в частности, является результатом очередной попытки утвердиться в собственной вседозволенности: периодически на блаженного накатывают приступы скуки, в которых он лезет на стены и обычно проверяет границы терпения близнеца. В тот раз они просто сидели в вагоне товарного поезда, глядя сквозь узкие щели в деревянных стенах на пробегающие мимо огни, едва двигаясь с места уже несколько дней. Андрей до сих пор не понимает, что побудило младшего подняться, совершенно спокойно добраться до вещевого мешка, выудить оттуда нож и медленным движением провести лезвием по худым рукам, не отрывая от брата своего извечно наивного, любопытного взгляда, куда более подходящего ребёнку. "Что теперь делать будешь?" Так же он глядел, когда демонстративно напивался отвратительным местным алкоголем, когда целовал одну из степных танцовщиц, когда стоял на самом краю одной из башенных граней, да и теперь вот из-под толщи воды он уставился на силуэт собственного продолжения таким же открытым взглядом. Он попросту ищет границы дозволенного. Из всех окружающих людей его занимает исключительно брат, неизменно спускающий все безумства, и собственное на него влияние.

Андрей ненавидит Петра. Отступает на полшага, отрывая его от себя, и с размаху бьет в область левой скулы, отчего на бледной коже почти моментально расцветают кровоподтеки. Тяжелый перстень на пальце разбивает тонкие губы, и на пальцах остаётся розоватый след, а по подбородку младшего стекают багровые капли. Андрей ненавидит его за проклятую эту непосредственность, за то, что не может понять ни единой его мысли до конца. За неразрывную их связь, из-за которой сам он намертво привязан к умирающему городу и хрустальной его короне. За то, что тот, кажется, не способен не то что ответить на страсть, но даже воспринять её. Выбитая в хрустале фигура с его лицом, бесплотная душа, на которую он изводит половину собственной жизни. Кажется, что брат когда-то давно провалился под речной лед и остался там навсегда, и теперь холодное лицо его вечно скрыто какой-то хрупкой, похрустывающей прослойкой, по которой сколько не колоти в исступлении — не пробьёшь. А уйти от призрака, закованного в острые грани мерзлого стекла, уже не выйдет.

Пётр ненавидит Андрея. Не поднимает рук, чтобы закрыть лицо от резких ударов, не пытается уклониться. Сейчас ему не хватает сознания даже на то, чтобы полноценно вскрикнуть от боли, когда по лицу проходятся кулаки. Это, конечно, не сравнить со жгучим чувством к Еве, такая ненависть скорее из области бессознательного, и происходит она из зависти. Пускай старший и близко не подошёл к его собственному таланту, у него есть нечто куда более ценное: умение жить. Общаться с людьми, прорываться к желаемому сквозь любые тернии, любить девушек и наслаждаться вином, получать удовольствие от пиров и битв. У него вечно жаркие руки, словно вместо крови в жилах бежит раскалённый металл, заразительный смех и неизмеримое количество храбрости. В нем есть какая-то невидимая пружина, которой никогда не было в младшем. В какой-то момент их судьбы он остался там, на поверхности, свободный от ледяных оков и имеющий возможность жить вне невидимых линий и таинств фокуса. И ненависть произрастает из страха, что однажды связывающие их нити разорвутся, оставляя творца в одиночестве, полностью оторванного от реальности.

Они любят друг друга. Совершенно слепо, бешено, безрассудно. Это чувство, кажется, родилось вместе с ними, и умрет только с гибелью обоих. Братья зависимы друг от друга, и никакое наркотическое забытьё не заменит ощущений от нового поцелуя. Им обоим до невозможности смешно слушать разговоры романтиков о поиске "второй половины", так как жить в качестве части человека непереносимо. Делить на двоих одни мысли, одни надежды и одну мечту о новом мире, собственном, обновлённом. Таком, где не было бы душащего их города, слепцов, неспособных понять их чуда, где не было бы Властей и их гнета. Где не было бы закостенелой морали, по которой их связь, балансирующая на грани с навязчивой идеей, считается преступной и грязной. Они непременно вырвутся, вознесут свою утопию в реальность вопреки злой шутке природы, проклявшей их одной парой крыльев на двоих.

@темы: слэш, Мор (Утопия), мини, фанфик, Secret Santa, R-NC

---

[Ice-Pick Lodge]

Бонус от чужого исполнителя.

Адресат: Caelibem
Название: Небесный кит
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Артемий Бурах, Даниил Данковский
Размер: драббл, 960 слов
Категория: джен
Жанр: ангст, hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: Больше полугода минуло с тех пор, как отгремели пушки, и город по ту сторону реки больше не дымился развалинами.
Предупреждения: специфичное представление персонажа.

Немного вдохновившего визуала (gif, ссылки на внешний ресурс)

линк1, линк2, линк3.

немного втемного <3

Я слышала легенду, что киты выпрыгивают из воды для того, чтобы взлететь. Это их мечта. Они выпрыгивают из воды и каждый раз падают, ушибаясь об воду. Они стремятся к своей мечте, хотя она и невозможна. ©

Многогранник пел, как поют ульи, он покачивался на изогнутом основании и в своих гранях отражал ветер: звенел бутылочным горлышком на самом пороге слышимости. Твириновая взвесь мутила воздух, солнце светило ярче беспокойных сердец и жгло жарче древних костров. Даниил помнил их — безумные, неистовые, — в их языках гибли неугодные и гибли случайные, а рядом с ними грелись те, чья кровь кипела живее самых дерзких идей. Даниил помнил костры, а земля помнила его. Она раскалилась, нагретая, и вспыхивала под ногами, опаляя пятки воспоминаниями.
Больше полугода минуло с тех пор, как отгремели пушки, и город по ту сторону реки больше не дымился развалинами. Он просел, будто песочная фигурка, на которую кто-то плеснул воды, но Даниилу казалось, что над останками всё ещё поднимается дым, а песня башни звучит тягуче, и ветер эхом несёт траур по округе.
Бывших складов отсюда — с вершины — видно не было, не видно было даже остатков Омута: настолько плотной была травяная взвесь, расцветившая далёкие руины в охристые оттенки. Твирь росла на крови и цвела теперь так буйно, будто боль, питавшая её, сочилась из стеблей, душила почву, отравляла воду.
Даниил боялся вдыхать, но дышал глубоко и жадно. Горячий воздух ласкал ему кожу и сушил нёбо, зной давил на плечи.
Многогранник укачивал.
Тихая песня рвала тишину.
Даниил чувствовал, как медленно исчезает, соскальзывая с края.
— Много ты понимаешь, — вдруг произнес знакомый голос. Башня не впускала ни холод, ни голод, ни время. Каспар за все месяцы совсем не изменился, интонации его по-семейному точно совпали с холодной каинской отстранённостью.
— Эта степная дичь себя давно изжила, — говорил он (Даниил упрямо мотнул головой). — Хотели вернуться к матери-земле — пожалуйста. Многограннику без этого стало легче, этот хрустальный цветок расцвёл во всей красе, и ему теперь никто не помеха. Жаль, ты не видишь, тут вокруг теперь всё иначе.
— Не вижу, — хрипло согласился Даниил. Голос не слушался. Где-то вдалеке как будто послышалось низкое гудение коров, но семьи одонгов давно двинулись дальше, на восток, и многих с ними уже не было: погибли от огня, сгорели в болезни, сгинули в морозах. Сожрали друг друга.
И не было здесь на десятки километров ни одного быка.
— Скучаешь по нему? — спросила Тая, присев рядом и принявшись болтать ногами над метрами желтоватой пустоты.
Даниил, потерявший счёт времени, не сразу нашёлся с ответом.
— Скорблю, — кратко ответил он.
— Скорбят ведь по умершим? — Тая, сощурившись, посмотрела на солнце, подставив жаре веснушки. — Значит, он умер. Жалко, а мы в него играем. Это из-за тебя он умер?
— Из-за себя, — Даниил ответил резче, чем хотел. — Он спасал то, что уже не спасти, вот и умер! Кто так делает?
— Все, — Тычик пожала плечами. — У нас все всегда до последнего бьются, даже если толку уже нет.
Даниил вздохнул. Замер. Сдался.
— Знаю, — сказал он. — Я тоже бился, но так и не понял, зачем. Они ведь хотели, чтобы я всё это сделал — и я сделал. До последнего шёл по указке, даже когда решил, что не стану. Ни сил не хватило, ни роста.
— А у него хватило бы, — заметила Тая. Говорила она самодовольно, словно делилась одной ей известной тайной. — Он, знаешь, пригибался к земле, как зверь. А если б встал в полный рост, то достал бы до са-амых облаков.
Даниил, горько усмехнувшись, склонился над коленями, глядя вниз. Тая с интересом вытянула шею, стараясь заметить что-нибудь интересное.
— Что ты там внизу высматриваешь?
В этот раз с ответом было ещё сложнее, поэтому Даниил отозвался вопросом:
— Верно говорят, что твирь на крови растёт?
Тая звонко рассмеялась, но обидного ничего не сказала. Она с улыбкой пояснила, рассматривая мысы сандалий:
— Твирь из тел растёт, соки земные сквозь себя гонит. Разве ж на одной крови что-нибудь вырастишь?
Даниил с усилием расцепил стиснутые зубы. Сам знал, что не растут на ней ни города, ни чудеса, и даже Многограннику от одной крови дурно было.
— Его высматриваю, — ответил наконец Даниил. — Там он. Со всеми.
— Нет его там, — ответила Тая, сразу потеряв к земле интерес. — Говорю же, мы в него играем. Ты в небо смотри.
Даниил рефлекторно перевёл взгляд на чистое, чуть подёрнутое мутностью небо.
Осёкся.
— Ничего не вижу, — сказал он. — Что там?
— Там киты-ы, — радостно протянула Тая, указав пальцем. — И он тоже там. У каждого свой есть, а он ничейный. Сильный и большой, больше самого большого облака!
— Так он же с быками…
— Где ж ты летающего быка-то видел? — серьёзно спросила Тая, и Даниил не стал спорить. Действительно, не видел ни разу. — Быков трава не пускает, поёт им. А киты, они сами себе поют. Им здесь раздолье, смотри, сколько простора вокруг.
Даниил, послушно осмотрелся. Плотное твириновое марево колыхалось в жаре, заворачиваясь еле заметными вихрями. Ветер иногда обдавал шею прохладой. Видно было совсем мало, но и так было ясно, что в степи нет китам совсем никакой преграды.
— Скоро дедушка Симон приедет?
— Скоро.
— Он сказал, новый город строить будем. Сказал, он летать будет. Я потому им китов и предложила выдумать. Раньше говорили, что Земля на китах, а про нас скажут, что город с китами...
Даниил не слушал.
Он думал о том, что на воздухе строить ещё сложнее, чем на крови. Думал, что дышать ему страшно и тяжело; что воздух такой густой, что мог бы удержать на себе человека, если б тот захотел ступить с пустоту. Даниил дышал глубоко, укачивая самого себя, и не было больше Таи, не было Хана, не было живой башни — только мёртвая, холодная и сильная.
Даниил пытался ухватиться за жаркое и плотное марево пальцами, пока подушечек не коснулось что-то сухое и прохладное, а перед глазами не мелькнуло гладкое и сильное тело; оно плавно скользнуло мимо, всколыхнув мощным хвостом траву у самой земли, и исчезло, скрывшись в ядовитом тумане, чтобы затем мелькнуть ещё раз — чуть дальше.
Он поклялся хранить детей города — и они в благодарность выдумали его, чтобы теперь с ним некому было поспорить.

Больше самого большого облака.

Провожая взглядом кита, выдуманного детьми, Даниил подумал, что, в сущности, совсем не важно, кто же выдумал детей.

А ещё он подумал, что, наверное, это вовсе не ветер поёт, путаясь в гранях башни.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), фанфик, Secret Santa, джен

---

[Ice-Pick Lodge]

Адресат: Пьяный Утопист
Название: Явь наших снов
Фандом: Мор (Утопия), Тургор
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Данковский, исполнители-недородки.
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: утопический пафос
Дополнительно: артер выбрал из заявки ключевые фразы "Кроссовер вселенных" и "буду счастлив любым историям о персонажах Мора, особенно утопистах" ; )

---

В качестве жеста доброй воли.

Адресат: Caelibem
Название: Сердце Марии
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мария
Категория: джен
Рейтинг: G
Дополнительно: вот что ни говорите, а главное в Утопии - дирижабли!

@темы: G-PG, арт, Мор (Утопия), Secret Santa, джен, Тургор

---

Secret Santa: выкладка работ

[Ice-Pick Lodge]

А мы начинаем выкладку подарков на наш новогодний флешмоб (:

Напоминаем, что выкладка работ продлится до 7-ого января. А также, что любой желающий может оставить свободную заявку (как от себя, так и анонимно); подробнее о свободных заявках вы можете прочитать здесь.

@темы: Secret Santa, организационное

---

Save & Kill

[Ламира]

Дорогие друзья!

Save & Kill закончился, спасибо всем участникам. Было жарко!

Что было

Правила

Правила:
Есть список из 10 популярных героев, у каждого из них 10 баллов жизни.
Первый игрок копирует список в комментарии и "убивает" одного персонажа - ставит ему kill и минусует 2 балла жизни, а еще одного персонажа спасает – ставит save и плюсует 2 балла жизни.
Второй игрок копирует список первого и вносит свои коррективы по тому же принципу: save & kill , плюсует и убавляет баллы.
Третий работает со списком второго, и так далее.

Персонаж, у которого будет 20 баллов, попадает в зал Славы и покидает список.
Персонаж, который останется с 0 баллов, попадает на кладбище и тоже уходит из списка.
Вместо ушедших персонажей вписываются новые - их вписывает с 10 баллами на пустующее место тот игрок, в ход которого персонаж "ушел".
Оставлять новый комментарий можно раз в сутки с 00:00 по 23:59.

Любой творческий элемент (мини-драббл, скетч, аватарка и т.д.) со спасаемым/убиваемым персонажем увеличивает изменение на 1 балл (в итоге +3/-3). Тема творческого элемента не ограничена.

Список изначальный (брала персонажей из Мора, но думаю, по ходу дела можно будет подключать персонажей других игр):
1. Старшина Оюн 10
2. Тая Тычик 10
3. Анна Ангел 10
4. Виктор Каин 10
5. Ласка 10
6. Исидор Бурах 10
7. Виктория Ольгимская-младшая 10
8. Марк Бессмертник 10
9. Спичка 10
10. Ева Ян 10

Зал Славы: Исидор Бурах, Марк Бессмертник, Ева Ян, Юлия Люричева, Жилец

Кладбище: Анна Ангел, Надзиратель, Ире, Оюн

Персонажи, ради которых мы творили

Спичка

1. Вот как будто нарочно, стоит мужик - не обойдешь. А ведь вот, последний поворот - и к ночлежке Оспины, по прямой, там уже не остановят. Спичка липнет к стене, осматривается, а мужик стоит себе да и стоит посреди дороги.
Ага.
На живот, и ползти, голову не поднимая, как старшие мальчишки учили. Вот, камень какой, большой, в самый раз. В руку взять - и дальше ползти. Тут ведь не так просто, тут ведь места знать надо.
Снова к стене спиной прилипнуть, на полшажочка ближе - да как запустить камнем в мусорный бак!
Получилось! Мужик так и подпрыгнул, смешной - испугался, а потом разозлился, а потом смотреть пошел, что шумело. И вот тут-то клювом не щелкать!
Спичка бежит - так, что получается ветер навстречу, и рубашка болтается, а сзади этот смешной кричит что-то, но вот, забор уже позади, и можно, не останавливаясь, задыхаясь сырым вечерним воздухом, впервые бежать к ночной степи.
Ламира

2. Грубый голос. Рычит что-то по-степняцки. И большой, огромный просто, и копыта цокают.
Спичка надежней вжимается спиной в стенку шкафа. Дед Исидор говорит спокойно, голос у него тихий-тихий, и совсем непонятно. Хотя если бы он и кричал: Спичка из говора Мясников разбирает только "пошел вон" и "ешь, щенок". И "солнышко" - это малявка Тычик научила.
Огромный и с копытами рычит что.то, а Исидор ему такой - "пошел вон". Спичка даже охает от радости: понимает, правда понимает!
Тишина. Слышно его было, наверное. Надо вылезти , извиниться, но почему-то ноги не шевелятся, и как ватные, и кто-то тихо стонет чужим голосом, и что-то тяжелое падает на пол, и в комнате словно кончились все звуки разом.
Только кровь стучит в висках.
И тяжелые копыта цокают об пол все ближе и ближе.
Ламира

Марк Бессмертник

1. "Страна Чудес из другой пьесы!"
Несчастный Николай рыдал:
"Марк, в небе месяц нужен, а не
Оскал!"
Пьяный Утопист

2. Да кто же всё время оставляет на афишах Театра эти багровые отпечатки? Не поймёшь, то ли кровью перемазаны были ладошки, то ли красной глиной испачканы... Едва развесят - глядишь, а уже и понашлёпали, и танцует Трагик на крови, кривляется посреди сплошного багрянца. Жутковато, да только что сделаешь? Так и висят, окровавленные, недобрые... Марк привык.
Марк привык ощущать невесомые касания смерти - её звук...
(Хрустит позвоночник, ломается, смещается внутри, пистолетным выстрелом отдаётся под сводами черепа, во всём теле. Он смеётся, заглушая отголоски, смеётся через боль, - добил бы, раз уж начал, но нет, духом слаб, верно?)
Её цвет.
(Алыми всполохами развевается платье Дикой Нины, антрацитовые молнии из-под нахмуренных бровей, алые губы, кривящиеся гневно. Марк смеётся ей вслед - что ты сделаешь мне, Алая Ведьма, ну что?)
Её запах.
(От работяги пахнет потом, дешёвой выпивкой и отчаянием; от его ножа - копчёной рыбой, а кровь Марка пахнет железом. Он смеётся, падая на ступени Театра, - я не трогал твою семью, её забрала чума, мы с ней ходим разными тропами. И тебя заберёт, а ты кричи больше про бесовской Театр, про степное проклятие, кричи - вдруг кто да услышит.)
Смерть кривляется в его пантомимах, бредёт по его следам, стоит за его плечом, отражаясь в разбитом зеркале. Марк смеётся ей в лицо, как привык, а она скалится ему в ответ.
Говорят, что он Дьявол. Говорят, что его нет, и что он был всегда. Говорят, что он - вина постигших Город бед.
Марк касается свежей отпечатанной афиши ладонью, оставляя на ней багровый отпечаток, и смеётся.
Смеётся.
Смеётся...
патологоанатом Вадимка

3. Эй, Бригелла из Бергамо,
Ты не перепутал пьесы?
Первый дзанни, плут-повеса,
Чуждый ржавой панораме

Эй, бедняга из Бергамо,
Ты комедию ломаешь
По привычке? Ты не знаешь,
Что вокруг все ставят драму?

Он, трещотка из Бергамо,
Белый цвет сменяв на алый,
Из слуги стал театралом,
С верной палкой стоя прямо

Юный злыдень из Бергамо
За кулисами играет.
Дети строят- он ломает
Безрассудно и упрямо.

Так живей пляши, Бригелла,
Чёрной маской среди белых!
Пьяный Утопист

4. Марк касается своего лица нервными, белыми пальцами. Размазывает грим, оставляя на щеках некрасивые, неряшливые полосы. Это искусство - нарисовать себя заново, нащупать свои черты вслепую и очертить их краской - дается ему трудно, ценой долгих усилий, злых ругательств, взмахов рук, птичьими крыльями отражающихся в зеркале.
Он редко красит лицо, ещё реже показывается в таком виде на сцене.
Это просто старое умение, напоминающее о иных днях и иных забавах...
Стирая грим, он чувствует себя так, словно стирает себя самое, и смеется, очищенный.
Белая Ворона

Исидор Бурах

1.Исидору хочется рассмеяться, но смеяться никак нельзя. У Темки по физиономии размазаны слезы, и грязь, и кровь из расцарапанных рук. Вид несчастный до крайности, но вины за собой явно не чувствует.
- Мышь, значит, хотел спасти? – говорит Исидор. - А коту что есть?
- Но она же маленькая! А кот большой. И с когтями. И он ее не ел, а мучал.
Темка шмыгает носом.
- Понятно.
Темке только пять, но Исидор уже сейчас не всегда знает, что ему сказать. Потому что хочет вести сына новой тропой, не той, что вел его самого отец. Не той, что шли многие поколения таглура Бурахов. И кто знает, какие слова помогут, а какие собьют с пути?
- Ну ладно, защитник мышей, - вздыхает Исидор, - пойдем, твои царапины промоем.
- Больно будет, - едва слышно бурчит Темка, но покорно протягивает грязную ладошку.
Исидор ведет его к дому , и так же тихо, отвечает.
- Конечно будет. А потом пройдет.
Cornelia

2. Старшиной над Укладом ставят молодого Оюна. Оюн силен, Оюн могуч, на плечах быка может унести, а в пальцах подкову согнуть. Красуется Оюн в поясе Старшины, любуется им молодежь, завидуют ему ровесники.
Исидор не завидует. В стороне стоит, голову склоняет перед молодым Оюном, на пути его не встает. Слабым и старым кажется он рядом с новым Старшиной, немощным и бессильным.
Придет боос, протянет руку и скрутит молодого Оюна в бараний рог. Будет новый Старшина поднимать свои могучие руки лишь по его указке, силу голоса своего обратит против тех, кто мешает хозяину Проекта Быков. Сила его иссякнет, власть его иссохнет, жизнь его опустеет.
В тени держится Исидор, глаз на Старшину не поднимает. Злое торжество и черная зависть в его глазах. Пусть молодой Оюн получает почести, пока может. Исидор от своего пути не отступится. А там - видно будет, кто прав был.
Ламира

Старшина Оюн

1. Оюн впервые убивает человека на несколько месяцев раньше, чем раскрывает своего первого быка. Это оказывается не так уж сложно. Мясник самодовольно ухмыляется, уверенный, что Оюн слишком молод, чтобы относится к нему всерьез.
Это оказывается совсем просто. И быстро. Кулак Оюна с хрустом ломает гортань. Второй удар. Мясник валится на песок. Кровь течет у него изо рта, питая вечно жаждущую Суок.
С быком труднее. Глаза, руки и нож с трудом находят верные Линии. И, кажется, вся Степь и все духи ее склонились над плечом и придирчиво следят за Оюном.
Бычья кровь жарко пахнет. И быку Оюн сочувствует больше.
Cornelia

2. в племяннице души не чая
не может оюн слез сдержать
красивей всех моя мурёнка
и даже бантик на хвосте
@nny

3.
Cornelia

Ева Ян

1. Поезд из Столицы приходил к ним всего раз в месяц. И каждый раз, входя в лавку на следующее утро после его прибытия Ева радовалась и волновалась, как детстве перед зимним праздником.
Сегодня, как обычно в такие дни, народу в лавке полно. Женщины смеялись, толкались, сетовали на цены и уходили довольные, со свертками в руках.
Юля прибежала, схватила стопку книг и журналов и коробку с чаем, велела приходить вечером в гости, и умчалась. А Ева все ходила по магазину, разглядывала и ничего не могла выбрать.
Взяла в руки тяжелый отрез шелка. Чудесный бледно-лиловый оттенок. Но ей не пойдет, она оставит шелк для Лары. Альбом по искусству прошлого века – пейзажи, собаки, пухлые дети и нарядные дамы на лошадях. Наивные образы, простодушное сочетание цветов. Нет, это ни к чему… И браслет такой у Евы есть.
Не уходить же с пустыми руками. Ей попалась на глаза одинокая баночка краски.
- Вот это! – воскликнула Ева. – Я возьму.
Лавочник безразлично пожал плечами и завернул евину покупку в бумагу.
Ева вернулась домой, скинула запылившиеся туфли и поднялась на второй этаж.
Краска пахла остро и терпко, так что хотелось поглубже втянуть носом. Ева поставила баночку на стол, окунула кисточку и на темно-синих обоях появилась первая золотистая бабочка.
Cornelia

2. «Вот чудеса-то». Любимая присказка Евиной матери. И действительно, с самого рождения мир вокруг Евы был полон чудес. Как и вокруг любого другого ребёнка, конечно, но в отличие от сверстников Ева сохранила это ощущение и в пятнадцать, и в двадцать лет. Она подолгу любовалась самыми обычными на первый взгляд вещами — любая безделушка казалась ей вместилищем целой замечательной вселенной. Легко находила общий язык с детьми — их сокровища, которые другие взрослые считали мусором, для Евы были открытой книгой. Без страха заговаривала с незнакомцами — ведь каждый человек был чудом, а чудеса не могут причинить вреда.

И куда бы она ни обращала свой взор, во всём находилось место для чуда. Хозяйки творили чудеса походя, буднично, пользуясь отпущенной им силой, словно столяр молотком. Стаматины — с размахом, достойным столичных гениев. А те, кто не творил чудеса, сами были чудом. Доброта Лары, ум Люричевой, голос Анны Ангел... У всех было что-то, что делало их необычными, замечательными, волшебными. Чудесными. И лишь она, Ева, не была особенной. Совсем. Ни капельки.

Она, разумеется, не рыдала в подушку из-за этакого пустяка. Даже не расстраивалась почти. Мало ли в мире совершенно обычных людей, в самом деле? Лишь иногда, перед зеркалом, замирала на секунду, закусывала губу и пристально вглядывалась в своё отражение, пытаясь найти подтверждение словам отца, произнесенным в детстве после того самого случая.

«Чудо моё», — взъерошив ей волосы, со вздохом ответил он на сбивчивую попытку объяснить, что Ева — не-особенная, не-замечательная — совершенно не нужна миру. Воспоминание о тёплой, сильной, слегка шершавой от мозолей руке, гладившей её по волосам, было одним из самых ценных. Но она точно знала, что в тот раз отец ей соврал. В ней не было ничего чудесного. Совершенно ничего.

И поэтому, когда приехавший из столицы доктор дал ей шанс стать для него чудом, она не колебалась ни секунды.
Sagrim-Ur

Жилец

1. Они с отцом часто ездили в город. Это было так давно, что посаженные в те года деревья успели усохнуть и сгнить, но в памяти было так ярко, словно вчера. Тогда отец возил результаты своих исследований лично в руки Н. Они приезжали утром — в приятную погоду всегда шли от вокзала пешком, не нанимая транспорта — заходили в низкое, потрепанное здание (в предбаннике всегда было душно, в любое время года), и отец уходил почти на час. Возвращался он уже без бумаг, только с толстой тетрадью, и тогда они шли гулять или в музей, но чаще — гулять, и гуляли до самого вечера, когда темнота опускалась на улицы, а повсюду загорался свет.
Самым ярким он был в окнах. За тонкими занавесками первого и второго этажа были видны силуэты людей: пьющих чай или, быть может, читающих. Помнится, отец настойчиво уводил его на середину улицы и ближе к витринам редких в этой части города магазинов, а так хотелось заглянуть, так хотелось посмотреть.
— Нельзя, — говорил отец, — это не вежливо. Представь, что ты дома, а кто-то снаружи заглядывает тебе в окно.
— Ну и пусть. Чего такого?
Nobel Don

2. Почему старый Ивасек всегда ходит в кандалах? У него ноги в кровь стерты от них и передвигается он еле-еле, но никому и в голову не приходит снять цепь.
На чем спит наша соседка и ее сын? В начале лета они вытащили из дома все кровати. Когда дует сильный ветер кровати скрипят, а та, что на колесиках даже катается по всему саду.
Почему зашили рот жене почтальона? Он специально водил ее в больницу и там доктор зашил.
И что за девочка заперта в подвале мясной лавки. Я видела, как она смотрит сквозь решетку подвального окна, но никогда не зовет на помощь.
И тот человек, который живет в доме на окраине. Почему он никогда не выходит на улицу? И почему он всю ночь включает и гасит свет?
Старый Ивасик сказал, что он в нашем городке самый главный. Но почему так и не объяснил.
Cornelia

Юлия Люричева

1. За прошедшие годы Столица претерпела метаморфозы, как того и стоило ожидать. Часть из них не свидетельствовала ни о чём, кроме того, что время текло не останавливаясь: новые вывески, новые витрины, новые дома, новая мода. Но были и те, что говорили о переменах более глубоких: на мостовых стало больше автомобилей и меньше запряжённых лошадьми экипажей, повсюду блестели форменные мундиры, кричали с передовиц и с плакатов призывы. Гудело в воздухе ожидание войны.
Юлия ещё не нырнула в эту жизнь. Ещё смотрела со стороны, с вокзала и из окна на последнем этаже новомодной гостиницы. На минутку она закрыла глаза, чтобы попрощаться с Городом — местом, которого больше нет, — а затем расправила плечи, натянула перчатки и вышла на улицу.
Мириамель

2. Юлия наблюдала, как город, вместивший в себя мир, движется с востока на запад. Он приостановился у Горхона ещё до того, как она приехала с Сонной группой, но Юлия слышала достаточно сказок, видела достаточно старых карт и разговаривала с достаточным количеством человек — и с простыми горожанами, и с выходцами из Уклада, — чтобы как наяву видеть огромного старого быка, медленно бредущего по степи к заходящему солнцу. Она почти видела, как он рухнул на колени, остановившись перед рекой, и едва не умер, поражённый смертельной болезнью. Но, сумев оправиться, двинулся дальше, вброд, на берег, где не цвела твирь.
Болезнь больше его не коснулась. Юлия была этому рада. В конце концов, именно ей суждено было стать лекарством, случись повторное заражение. Радовались и остальные, те, кто перевёл его через Горхон. Устремлённые в будущее, грезящие новыми городами и чудесными зданиями, любующиеся звёздами, они плохо помнили старые сказки. Забыли, что не все сущности могут пересечь текущую воду.
Юлия старела. Всё чаще она задумывалась над тем, сумеет ли дожить до того дня, когда прогрессоры поймут, что оставили на другом берегу не только болезнь.
Мириамель

И агитматериалы от Cornelia:






Всем спасибо, это было здорово. Как-нибудь еще повторим?

П.С. Публикация работ по Secret Santa начинается через 5 дней

запись создана: 14.12.2015 в 10:15

@темы: другое

---

[Ламира]

Фандом, имею пару предложений:

1) Поиграть в Save & Kill

Правила

Есть список из 10 популярных героев, у каждого из них 10 баллов жизни.
Первый игрок копирует список в комментарии и "убивает" одного персонажа - ставит ему kill и минусует 2 балла жизни, а еще одного персонажа спасает – ставит save и плюсует 2 балла жизни.
Второй игрок копирует список первого и вносит свои коррективы по тому же принципу: save & kill , плюсует и убавляет баллы.
Третий работает со списком второго, и так далее.

Персонаж, у которого будет 20 баллов, попадает в зал Славы и покидает список.
Персонаж, который останется с 0 баллов, попадает на кладбище и тоже уходит из списка.
Вместо ушедших персонажей вписываются новые - их вписывает с 10 баллами на пустующее место следующий после "убийцы" игрок. =)
Оставлять новый комментарий можно раз в сутки с 00:00 по 23:59.

Расширение правил для творческой работы

Мини-драббл, скетч, аватарка, любой контент с персонажем увеличивает изменение на 1 балл (в итоге +3/-3) раз в день.

2) Коллективно сделать ходящий сейчас по дайри флешмоб на 63 эмоции - тоже мини-драббл на два-три предложения, скетч, аватар, любой контент.

Изначальные правила

Дан список эмоций.
Вы даете мне персонажа и номер, а я с помощью одной фразы, исключающей прямую речь, выражаю эту эмоцию в его исполнении.

Загадывают - все, не больше, к примеру, трех позиций за один раз.
На исполнения ограничений нет.

Список эмоций

1. Азарт
2. Безмятежность
3. Безразличие
4. Беспомощность
5. Бессилие
6. Благодарность
7. Бодрость
8. Вдохновение
9. Вина
10. Возмущение
11. Волнение
12. Воодушевление
13. Восторг
14. Восхищение
15. Высокомерие
16. Гнев
17. Гордость
18. Гордыня
19. Горе
20. Грусть
21. Довольство
22. Досада
23. Жалость
24. Зависть
25. Замешательство
26. Злорадство
27. Злость
28. Изумление
29. Интерес
30. Испуг
31. Ликование
32. Лукавство
33. Любопытство
34. Настороженность
35. Негодование
36. Нетерпение
37. Обескураженность
38. Обида
39. Обреченность
40. Озабоченность
41. Омерзение
42. Оскорбленность
43. Печаль
44. Потерянность
45. Превосходство
46. Предвкушение
47. Презрение
48. Радость
49. Раздражение
50. Растерянность
51. Скорбь
52. Сожаление
53. Спокойствие
54. Страдание
55. Страх
56. Стыд
57. Удовольствие
58. Удрученность
59. Умиление
60. Умиротворение
61. Усталость
62. Экстаз
63. Ярость

Мнения?

Вопрос: Ваши мнения?

1. Save & Kill - буду участвовать		9	(33.33%)
2. Эмоциональный флешмоб - буду участвовать		7	(25.93%)
3. Save & Kill - буду только читать/смотреть		4	(14.81%)
4. Эмоциональный флешмоб - буду только читать/смотреть		6	(22.22%)
5. Ничего не надо		1	(3.7%)
Всего:		27 Всего проголосовало: 16

@темы: вопросы, обсуждение

---

Осенние ужасы: подведение итогов

[Ice-Pick Lodge]

Марафон «Осенние ужасы» подошел к концу, и мы поздравляем нашего победителя —  Cornelia с ее драбблом «Зима»!

<img src="http://s2.uploads.ru/t/Kntlo.png">

Также благодарим за участие следующих авторов:

 Ламира за работу «...людям разумным и просвещённым»
 Caelibem за работу «Записки»
 Cornelia (спасибо еще раз) за работу «Последние дни Столицы»
 Nobel Don за работу «Агата»

До новых встреч (:

@темы: Осенние ужасы, организационное

---

Осенние ужасы: голосование

[Ice-Pick Lodge]

Мы завершили прием работ на марафон «Осенние ужасы». Начиная с сегодняшнего дня и до 30-ого числа продлится голосование, по результатам которого мы определим победителя.

Ознакомиться с работами вы можете, перейдя по тегу.

Также благодарим  silentindigo за чудесный тематический арт (:
И желаем успеха участникам!

Вопрос: Победитель —

1. ...людям разумным и просвещённым		2	(10%)
2. Зима		7	(35%)
3. Записки		5	(25%)
4. Последние дни Столицы		2	(10%)
5. Агата		4	(20%)
Всего:		20

@темы: Осенние ужасы, организационное

---

Агата

[Ice-Pick Lodge]

Название: Агата
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: оригинальные персонажи, Шабнак.
Размер: мини, 1 145 слов
Категория: джен
Жанр: дарк, зарисовка
Рейтинг: G
Краткое содержание: Все ночные песни должны быть закончены на рассвете.
Дополнительно: написано для марафона «Осенние ужасы»

Спи, милая детка,
Замерла людоедка.
До утра людоедка
Тебя не найдет.

Спи, моя дочка,
Пока темною ночкой,
Пока темною ночкой,
Мама поет.

Камушки были маленькие, но о стекло ударялись, как самые настоящие градины. Наверное, как градины, потому что град в этих местах — большая редкость. Зимы холодные и сухие, даже снежки через раз лепятся. А когда град в прошлый раз разошелся — так она спала. Обидно потом было, просто до слез, но мама обещала, что в новом году обязательно снова град пойдет. Или осенью поздней, или ранней весной. Теперь стояло лето, в доме было душно до самой полуночи, пока прохлада не опускалась на землю, предвещая на утро росу.
— Эй! Пс! Ты уснула что ли?
— А вот и нет! — Агата выглянула в окно, едва ли не свесившись через подоконник второго этажа. Отросшие волосы пушились из заплетенных на ночь косичек, ночная рубашка съехала на одно плечо. Совсем еще девочка, хотя и повзрослевшая.
И совсем высоты не боялась. По водосточной трубе спускаться она давно научилась, а недавно положила за батарею тряпку, чтобы руки вытирать после возвращения — иначе очень уж заметно бывало, и как только мама не заметила темных ладоней на утро. И так Агата ловко лазила, что Сашка ей завидовал. Не потому что не умел так же, а потому что комната его на первом этаже была.
Сашка нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Ну, так пошли! Сколько еще ждать?
— Погоди, мама еще не легла. Через полчаса вылезу. Карауль пока.
Заслышав какой-то шорох у двери, Агата ловко юркнула обратно под простыню, а Сашка, пробормотав что-то себе под нос, отошел подальше в тень, чтобы не попасться под фонарем.
Ночами в Городе гулять не принято. Ночами только сироты выходят, если смелости хватает, и собаки бродячие.
Скрипнула ручка, на полу появилась полоска света.
— Уже легла, милая? — притворив за собой дверь, миролюбиво спросила мама. Волосы ее от лампы переливались золотом, а голос был бархатный, каким только сказки читать или песни петь. И она пела, каждый вечер пела колыбельную, и Агата каждый раз слушала, хотя уже полтора года считала себя для такого слишком взрослой.
Очень уж красивый был голос, таким не стыдно заслушаться.
Мама прошла через комнату, прикрывая окно. Агата шумно вздохнула и перевернулась так, чтобы было видно небо.
— Обязательно закрывать? — капризно спросила она, наблюдая, как защелка на самом верху рамы входит в свой паз. Опять на подоконнике прыгать придется, чтобы достать. Как назло проволока алюминиевая прямо пополам переломилась, а на ней такая удобная петля была.
— Конечно, милая. Шабнак-адыр ночью по улицам ходит, в окна стучится. Вот будет твое открыто — что тогда?
Агата поежилась. Из страшилок она тоже полтора года как выросла, но страшилки страшилкам рознь. И эта, про Шабнак-Адыр, ей не нравилась. Звучала некрасиво, а еще про нее разное говорили: что из костей мертвых она состоит, что ног у нее нет, что голос такой сладкий — глаза сами закрываются. Выдохнет тебе в шею, тут-то и…
— Мам, — попросила Агата, плотнее завернувшись в простыню, — спой?

Такая примета:
Пока песня не спета.
Пока песня не спета,
В окно не смотри.

Спи, милая детка,
А на раме отметка,
Тебя ждала людоедка
До самой зари.

— Мам, а мам. Почему ты никогда не заканчиваешь песни? — спросила Агата.
— Я заканчиваю, милая. Все ночные песни должны быть закончены на рассвете.
Агата сдвинулась на своем месте и похлопала ладошкой рядом. Матрас едва прогнулся, когда мама присела рядом и тронула ее кончик носа своим пальцем. Агата рассмеялась, ловя запястье, и в ответ тоже потянулась к носу. Мама не сопротивлялась, а потом поправила сбившуюся сорочку.
— Ребята говорят, мясники тоже песни поют, — Агата дернула плечом и попыталась застегнуть пуговицу на груди. — Смешно, они ж говорить не умеют.
— Это они по-нашему не умеют, — сказала мама. — А «по-своему» — еще как. Песни у них, знаешь какие красивые?
— Они их тоже только утром заканчивают?
— Обязательно. Незаконченная песня не дает злым духам подойти.
— Тогда почему нельзя начать песню, и так и оставить ее незаконченной? — спросила Агата, закинув руку себе за голову.
— Потому что тогда кто-то может закончить ее за тебя, — мама улыбнулась, сделавшись одновременно серьезной. — Очень важно, Агата, заканчивать на рассвете песни.

— Сашка? Сашка! — кричать Агата не решалась, потому шипела у каждого угла, и так громко, что у одной подвальной решетки на нее в ответ зашипела бродячая кошка.
— А ну, брысь!
Сашка, наверное, не дождался, — думала Агата, пробираясь через застройки к степи. — Ушли со Спичкой за невестой, а меня бросили!
От злости она бежала быстро, почти не разбирая дороги. За кусты цеплялась, платок зло тянула, столько зацепок ветвями поставила — жуть! — и как маме потом объясняться?
— Ах, я вас! — фыркнула она себе под нос, услышав шорохи со стороны реки. Рванулась следом, запнулась, по берегу сандалиями в воду съезжая. Здесь, говорят, от ближней юрты невеста ночами танцевать ходит. Не твирь она зовет, а тварей степных, кровью своей их кормит: из шеи и бедер. Так Спичка рассказывал. Говорил, пойдем вдоль канатной дороги к Жилке, потом на пятьдесят шагов по берегу — и наискось. Где-то на островах, говорил, она и танцует в темноте, а вокруг нее странное творится.
Агата сбилась на двадцать шестом шаге, стянула сандалии, забившиеся глиной и землей мокрой, босиком дальше пошла и по наитию. Вода теплая, трава между пальцами путается, а шорохи все где-то впереди, будто прячутся и за собой ведут. Ночью в степи ветер шелестит, а облака луну закрывают и открывают, и снова закрывают и открывают. Свет гуляет по далям, как волны на море, набегами, и стебли блестят, вода переливается, прохлада по мокрым ногам ползет.
Никого не найти, только шелест — и шорохи.
— Да и ну вас! — в сердцах фыркнула Агата, усевшись на берегу. Траву в пучок собрала, рванула и в воду швырнула. Бросили, ну надо же! Как сорняк какой, вот точно так же. — Ну, позовите меня еще куда!

Летом горизонт светлеет рано. Агата проулками добралась до дома как раз, когда темно-синий цвет полога сменился на молочно-голубой. Оскальзываясь на камне стен, она влезла в свое окно и принялась вытирать ладони от уличной грязи, а ступни — от уже подсохшей речной глины. Нужно было лечь в постель чистой, чтобы утром никто ничего не заметил.
От занятия ее отвлекли знакомые шорохи в коридоре, и будто кто-то бил маленьким молоточком по стенам. Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук.
Агата замерла, прислушиваясь, потом оглянулась на раскрытое еще окно. Сердце ее стучало гулко-гулко от волнения, и казалось, что набатом оно отзывается во всем доме. Молоточек приблизился — тук-тук, тук-тук-тук — Агата кинулась в кровать, натягивая на себя простыню. Едва успев, потянулась к грязной обуви, пряча ее у тумбочки, и укрылась почти с головой.
Замок скрипнул, дверь открылась.
Агату парализовало страхом, а бешено бьющееся сердце выдавало ее с головой.
Матрас позади прогнулся, и что-то теплое прижалось к ее боку, а на плотно зажмуренные веки наползла тень, будто кто-то склонился сверху.

Твоя песенка спета
Так послушай совета,
Ты открой глаза свету,
Не ругайся с судьбой.

— Ага-ата-а, — мягко пропел мамин голос. Что-то коснулось волос, поправляя выбившиеся пряди. — Давай споем, Агата.
Агата не шелохнулась, тяжко сглотнув мгновенно загустевшую слюну.
Щеки коснулись холодные пальцы, потом они же тронули кончик ее носа. Жесткие, твердые.
Костяные.
— Повторяй за мной, малышка.

Спи, милая детка,
Тебя нашла людоедка,
По следам людоедка
Увела за собой.

@темы: G-PG, Мор (Утопия), мини, фанфик, джен, Осенние ужасы

---

[Ice-Pick Lodge]

Название: Последние дни Столицы
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Один из последних сотрудников Танатики, Данковский, Клара
Размер: мини
Категория: джен
Жанр: дарк
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: зомби-АУ
Дополнительно: написано для марафона «Осенние ужасы» на сообществе iplfandom.diary.ru/

Никто в Столице не знал, откуда они взялись. Никто, конечно, кроме нас, «Танатики». Но мы не спешили ни с кем делиться информацией. Нас скорее всего казнили бы, поначалу ведь Инквизиции удавалось поддерживать какое-то подобие прежних порядков. А если не Инквизиция, то нас разорвала бы разъяренная толпа.
А ведь мы, хоть и выпустили в мир это проклятие, наверное, единственные, кто может его остановить. По крайней мере, у Данковского еще осталась пара толковых идей. Вполне вероятно, нам удастся изготовить вакцину. Мы уже изготовили бы ее, если бы центрифуга не вышла из строя. Так что теперь все зависит от того, удастся ли Данковскому и М. вынести запасные детали из больницы Трех Сердец. Когда-то путь туда и обратно занимал меньше часа, но их нет уже третий час. Впрочем, я пока что не слишком волнуюсь. Передвигаться надо с осторожностью, но вдвоем и с оружием в руках Данковский и М. в безопасности. Немертвые теперь ходят поодиночке, не то, что в разгар зимы, когда эпидемия распространялась стихийно, охватив Столицу как огонь ворох сухой бумаги. Помню, в новогоднюю ночь мы еле отбились от «гостей», которые хотели, чтобы мы либо стали их праздничным ужином, либо присоединились к «вечеринке».
И все равно я предпочел бы пойти вместо Данковского, все-таки он наш главный «мозг», но я гораздо хуже стреляю. Это правда. Так что моя задача следить за нашими культурами и препаратами и охранять лабораторию. С первым проблем не предвидится, все-таки я кроме Данковского единственный оставшийся в нашей лаборатории бакалавр. Со вторым тоже.
Набережная перед Институтом прекрасно просматривается, а двери на этаж и в саму лабораторию из самого прочного дуба, предмет гордости покойного директора Института. Грустно вспоминать его, ведь я лично проломил ему череп. Нет, уже не ему конечно, а его одержимому инфекцией телу, и мне едва удалось избежать перепачканных гнилью зубов, но все равно мне было жаль. Он всегда нас поддерживал, даже когда крыса-Тельман давил через министерство. Вот кому я проломил бы голову с куда большим удовольствием.
Набережная по-прежнему совершенно пуста и безжизненна.
Все началось в этой лаборатории. Неудачный эксперимент. «Неудачный эксперимент», - сказал Данковский, - «Непредсказуемый побочный эффект». Он убрал браунинг в карман плаща, велел упаковать тело и отправить в печь для утилизации отходов. А потом упрямо нахмурился, так как только он умеет, и добавил, что мы получили важные результаты и должны двигаться дальше.
Наверное, именно из-за этого несгибаемого упорства мы все ему и верили. Тогда, полгода назад, когда у Инквизиции было готово дело, чтобы закрыть Танатику, а потом и закрыть всех нас в каком-нибудь неуютном и сыром местечке, Данковский точно так же упрямо сдвинул брови и умчался по Северному Железнодорожному куда-то на край степей. Там по его словам скрывалась наша последняя надежда. Нам устроили две горячих недельки, с обысками и вызовами на Остров Правосудия, но мы честно надеялись.
А потом Данковский вернулся, отощавший как бродячий кот, с девчонкой-подростком и несколькими пробирками какой-то бурой дряни. Не знаю, зачем ему понадобилась девчонка, она почти ничего не говорила, только улыбалась блаженной улыбочкой. Мы о ней ничего толком не знали, только, что ее зовут Клара. Мне казалось, что ей не помешало бы показаться психиатру. А вот из привезенных Данковским образцов мы сделали сыворотку, которая весьма впечатляюще показала себя на животных.
И мы испытали сыворотку на человеке. Несколько преждевременно, мы все отдавали себе в этом отчет. Но ученые так делают иногда, гораздо чаще, чем представляют себе обыватели. Не так-то просто тогда было заполучить свежий бесхозный труп, не то, что теперь. Мы воспользовались возможностью, инъекция была сделана. Сначала казалось, что она не подействовала. А потом наш подопытный встал. Встал, несмотря на то, что все его жизненные показатели оставались на нуле и на теле начали образовываться трупные пятна. Первое, что он сделал – вцепился зубами в руку лаборанту, который дежурил возле него.
Как я уже сказал, Данковский расстрелял «подопытного» из браунинга. Мы взяли образцы тканей и сожгли тело. Нам всем чертовски повезло, не заразился никто кроме того лаборанта. Бедняга проработал у нас всего день, мы тогда даже имя его толком не выучили. Войцек, вот как его звали.
У него была большая семья: мать, отец, пятеро младших братьев и старенькая бабушка. На следующее утро они все были заражены – это значит, что у них отсутствовала сердечная деятельность, в теле начались процессы разложения, а сами они при этом были весьма активны и агрессивны ко всему живому. И заразны.
Эпидемия покатилась по Столице.
Клара, кстати, в это время куда-то пропала, но тут началось такое, что никому не было до этого дела.
Разлагающиеся полутрупы бродили по улицам, врывались в дома, магазины, школы. Нашу ненавидимую и обожаемую блистательную Столицу охватила вакханалия смерти. Трущобы и дорогие особняки были равны перед ней. Золотой и алый партер Оперного театра, аудитории Университета, гранитные залы Министерств, бордели восточного берега все превратилось в пиршественные залы для живых мертвецов.
Надо сказать, что всегда презираемые нами Инквизиторы действовали решительно, жестко и единственно разумным способом, не считаясь с собственными рисками. Столицу мгновенно закрыли. Закрыли железнодорожные вокзалы, опустили мосты на реке и поставили вооруженные кордоны на всех выездах. Да, это фактически обрекло на гибель жителей Столицы. Сколько выживших осталось на сегодняшний день я не берусь судить. К эпидемии добавились голод, мародерство. А еще взаимное недоверие и страх. Ничего удивительного, многим пришлось расстреливать и сжигать собственных родственников и друзей, которых инфекция превратила в истекающих гноем и жаждой крови монстров. Зима, хоть и не слишком суровая в наших широтах, тоже внесла свою лепту. Но к ее концу зараженных стало меньше.
Если бы я не был медиком и не знал так хорошо нашего врага, я бы надеялся, что удалось запереть инфекцию в Столице. Но кто может знать его лучше нас, ведь именно мы своими руками его создали.
Скорее всего, затаившиеся искры заразы успели проникнуть за пределы Столицы, чтобы вспыхнуть где-нибудь на Юге или на Западе. Так что наша вакцина единственная надежда на спасение людского рода. Если она окажется бессильной…
Только что я выглянул в окно и увидел, что Данковский возвращается. М. с ним нет. Данковский идет по набережной и ведет за руку ту девочку, Клару. Или это она его ведет. Они уже подходят к Институту. Огибают памятник доктору Витту. Мне всегда нравился этот памятник. На плечи Витта накинут медицинский халат, который развевается, как будто доктор стремительно шагает по коридорам больницы, а в тонкой руке он несет череп, подняв его над головой, как факел. У студентов медиков была такая примета, перед трудным экзаменом забраться ночью на плечи памятнику и коснуться черепа, так что тот всегда блестит как отполированный. Хотя зимней сессии не было, череп еще не успел потускнеть.
Я слышу, как Данковский с девочкой поднимаются по лестнице. Их шаги эхом отдаются в пустых вестибюлях Института. На девочке тяжелые ботинки, а Данковский хромает
Я не знаю, открывать ли дверь.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), джен, Осенние ужасы

---

[Ice-Pick Lodge]

Название: Записки
Фандом: Тук-тук-тук
Пейринг/Персонажи: Жилец, Гости, Бука
Размер: драббл, 520 слов
Категория: джен
Жанр: ужасы
Рейтинг: G
Краткое содержание: тринадцать коротких историй


У нее были холодные губы, она целовала замки. У нее были холодные, скользкие от грязи ладони, которыми она натыкалась на стены. Она не видела ничего. Она блуждала в темноте, и дом не кончался. Отчаяние росло в ней. Оно стало так велико, что однажды, когда кто-то теплый попался ей в руки, она попросту свернула ему шею.

***

Я говорю сам с собой. Это обычное дело, но иногда стылый ужас сковывает меня изнутри; иногда мне кажется, что мой собственной голос звучит у меня за спиной.

***

Мне не нравятся светлые ночи, в светлую ночь, когда луна заливает всю комнату, мне становится видно их — безмолвно стоящих у моей кровати.

***

Я читаю вслух, бывает, читаю часами, у меня пересыхает в горле, меня неумолимо клонит в сон. Но я не прерываюсь, иначе маленькие коготки, что колют мне плечи, выцарапают мне глаза.

***

Он говорил: здесь нечего бояться. Он говорил: если не видишь, значит, этого нет. Он знал, что все это ложь. И теперь, когда собственные руки скованы цепями, когда лицо парализовано и рот открылся в немом страшном крике, он бродит следом и стонет, и просит, и все еще учит его: не смотри.

***

В одной из книг я читал: попробуйте сосчитать пальцы, если не получится — значит, вы спите. И вот я лежу, я считаю пальцы. На руках, что тянутся ко мне с потолка.

***

В детстве я часто замирал перед зеркалом. Я стоял перед ним долго и неподвижно, пока не уставали ноги и не начинал дико чесаться нос. Я хотел убедиться: тот, в зеркале, так же неподвижен, как и я. Теперь мне плевать. Пусть делает, что хочет.

***

Вчера мне пришло письмо от мамы, и я его сжег, даже не прочитав. Теперь мне стыдно. Я люблю маму. Просто я похоронил ее шесть лет назад.

***

Когда-то давно они были друзьями. Они всюду ходили вместе, они любили одни и те же книжки, они все-все делили пополам. А теперь она злая, обиженная, одинокая. Однажды она упала с обрыва, а он испугался, как будто мертвой она стала хуже. С тех пор он ни разу не позвал ее в дом.

***

Нет, я уверен: я писал не это. Я не мог писать, будто кости растут из земли, подобно деревьям.
Я смотрю в окно. У деревьев белые стволы. Мне становится жутко.

***

Снова что-то скрипит в коридоре. Какая тяжкая, невозможная мигрень... Снова что-то гремит на кухне, и, зайдя туда, я вижу чью-то тень. Я очень прошу ее быть потише. Включаю свет.
Я один.

***

Перед сном я всегда проверяю двери. Я спускаюсь на первый этаж, я иду к порогу, я хватаюсь за ручку. Заперто. Отчего-то я весь холодею, словно ключ не лежит сейчас у меня в кармане...

***

Раньше он любил гостей. Он встречал их с порога, он заваривал для них душистый чай. А теперь он выглядит так, словно нам не рад. Но его можно простить — он забывчив. Он выглядит усталым. Мы сидим вокруг стола и смотрим на то, как он с пустыми влажными глазами поднимается на ноги. Он извиняется, говорит, что очень болит голова. Он уходит, а мы остаемся. И делаем вид, будто не знаем, что петля, стянувшая ему горло, вот-вот оборвется вновь.

@темы: драббл, G-PG, фанфик, Тук-тук-тук, Осенние ужасы

---

Зима

[Ice-Pick Lodge]

Название: Зима
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Аглая Лилич/Артемий Бурах
Размер: драббл
Категория: джен, гет
Жанр: дарк
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: зима после Мора, Аглая новая хозяйка Молчащего дома
Дополнительно: написано для марафона «Осенние ужасы»

Дитя внутри нее впервые зашевелилось зимой. Дни стали неотличимы от ночей, ночи были светлы от снега, а дни серы от застилавших небо туч. Соседние дома превратились в белесые силуэты, едва видные сквозь метель.
Однажды встали наручные часы. Подарок на окончание училища лучшей студентке. Откинув крышечку, Аглая долго не решалась прикоснуться к крошечным шестеренкам. Как могло быть надежным что-то настолько хрупкое?
Кто-то беззвучно стучал в окно. Она склонилась над часами в тусклом свете керосиновой лампы, но краем глаза заметила очертания узкой фигуры. Поднялась, подошла к окну. Никого.
Часы ей все же удалось починить, но она не знала, сколько теперь времени.
Артемий уходил надолго. Возвращался пахнущий кровью, а руки его были горячими как солнце, которого она не видела много дней. Аглая согревалась, прижимаясь к его груди. Они оба подолгу молчали, слушали вьюгу за окном. Она знала, что в Городе должен был быть голод. Что скот почти весь перебит, что нет угля. Она могла бы спросить, сколько человек умерло за последнюю неделю. Но никогда не спрашивала.
Артемий уходил снова в раскаленную утробу Боен. Молчащий дом окутывался тишиной, как будто не чувствовал новой хозяйки. Мир съеживался до размеров кресла у едва теплящейся печи.
Кто-то беззвучно стучал в окно. Аглае казалось, что она видит тонкую белую ладонь, прижавшуюся к стеклу.
Как-то раз она поставила блюдце с молоком у самой двери. «Это проверка. Эксперимент», - сказала она себе. Вернулась в кресло, задремала. Когда проснулась, в блюдце лежал осколок белого льда.
Она засыпала, просыпалась снова.
Кто-то беззвучно стучал в окно. Мелькнуло белое лицо, темные провалы глаз.
Аглая навалилась на заледеневшую дверь. Та поддалась с трудом. Зашелестел снег, рассыпаясь под сдвинувшейся дверью. Аглая вышла на крыльцо. Мир вокруг был составлен из серых и голубых теней. Что-то тихо завывало. Мела поземка.
- Кто ты?! – крикнула Аглая.
Кто властвует здесь, когда Город и Степь погружены в тяжелый зимний сон? От холода заслезились глаза, мир, и без того бесформенный, начал расплываться. Дом молчал за спиной.
Скрипнул снег. Что-то вздохнуло совсем рядом. Обжигающе ледяные пальцы коснулись щеки. Прикосновение было изучающим, даже деликатным. Тонкие щупальца холода поползли внутрь, в горло, к сердцу, к горячему теплу матки.
Аглая задохнулась, опомнилась. Бросилась в дом, изо всех сил дернув на себя дверь. Прижала руку к животу. Ребенок беспокойно толкнулся в ладонь. Их обоих накрыла тишина. Безопасность.
- Все в порядке, - шепнула Аглая.
Прошла в комнату, подкрутила фитиль керосиновой лампы, чтобы свет разгорелся ярче. Старое зеркало у кровати отразило ее лицо: темные волосы, темные глаза, темный рот. Аглая склонилась ближе к стеклу. На скуле отчетливо виднелись отпечатки пальцев. Белые как иней на окне.
Они останутся навсегда.

@темы: драббл, Мор (Утопия), фанфик, гет, джен, Осенние ужасы

---

[silentindigo]

Работа планировалась для Осенних ужасов, но хоррора не получилось, а получился стеб. Поэтому выкладываю так))


Название: Мор (Сияние)
Автор: silentindigo
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Клара и сестра, Гаруспик и Бакалавр, Полководец и Инквизитор
Категория: джен
Жанр: юмор, пародия
Рейтинг: PG-13
Дополнительно: Обыгрываются вот эти сцены из кубриковского "Сияния" - 1, 2, 3

извините xD

@темы: G-PG, арт, Мор (Утопия), джен

---

[silentindigo]

Название: Ваш билет, любезный!
Автор:  silentindigo
Фандом: Мор (Утопия)
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Марк Бессмертник vs Чужой в облике кита.
Категория: джен
Жанр: юмор?
Рейтинг: G
Дополнительно: Кроссовер с Dishonored. Бездна - место, где могут соприкоснуться миры.

плывет однажды Чужой по Бездне и вдруг видит — Театр О_О

@темы: G-PG, арт, Мор (Утопия), джен

---

...людям разумным и просвещённым

[Ice-Pick Lodge]

Название: ...людям разумным и просвещённым
Фандом: Мор. Утопия
Пейринг/Персонажи: Даниил Данковский
Размер: мини
Категория: джен
Жанр: дарк
Рейтинг: G
Краткое содержание: в первый день бакалавр Данковский отказывается от поисков убийцы
Предупреждения: —
Дополнительно: написано для марафона «Осенние ужасы» на сообществе iplfandom.diary.ru/

Наивно было надеяться, что жители столь удаленного от цивилизации городка окажутся людьми образованными и просвещёнными. Одни суеверные глупцы отправляли его к другим суеверным глупцам, те – к третьим, и так далее, пока в какой-то момент Даниил не осознал, что над ним попросту издеваются. Да. Издеваются. Или люди – или сама судьба, вкладывая в уста окружающих речи, достойные обитателей сумасшедшего дома. Не может взрослый человек осознанно произносить подобное, глядя в глаза другому взрослому человеку, лишь несколько часов назад потерявшему все. Демоны, пророчества, полу-люди и таинственные обряды, сожженная заживо женщина, и другая – забитая насмерть под равнодушными взглядами прохожих. Слишком много для этого тяжелого, растянувшегося в бесконечность, дня.
«Я врач» - объяснял он прелестной Еве, вытянув ноги в мягком, продавленном кресле. – «Я не сыщик и не колдун. Я умею работать с медицинскими вопросами, а старик Каин не пускает меня к телу». Ева кивала, разминала ему плечи, приносила горячий чай с твирином и смотрела так трепетно, словно Даниил был божеством, явившимся с небес. Обычно такое отношение от красивой женщины было бы приятно, но этим вечером оно лишь острее напоминало, как мало на самом деле он мог изменить.
Симон был мертв, Исидор тоже, Танатику ждало забвение, местные власти собирались передраться за власть, и даже к последнему шансу – осмотру тела погибшего – его не допускали до истечения неких сроков, установленных, якобы, местными погребальными традициями. До ночи!
Даниил провел вечер в обществе Евы. В конце концов её томные восторженные взгляды стали раздражать, и, не желая тратить силы и время на объяснения, он попросту перевел беседу в горизонтальную плоскость. Красивая молодая женщина, не чурающаяся плотских радостей – прекрасный помощник в том, чтобы забыть об окружающей безнадежности. Тем более, что так можно было с ней не разговаривать, не терпеть обожающе-пустой взгляд, а после – оставить даму дремать, чтобы самому подняться наверх. Был десятый час, старик Каин велел прийти к полуночи, и Даниил решил скоротать время за чтением. Спать не хотелось.
Он устроился за столом. В домашней библиотеке Евы сложно было отыскать что-то кроме беллетристики и романов, так что, в конце концов, пришлось остановить выбор на сравнительно небольшом томике, обещавшем неосторожному читателю «авантюрную историю жизни и странствий юного виконта Н». Даниил вытянул ноги и погрузился в чтение.
Разумеется, книга была отвратительна. Взгляд бегал по строкам, то и дело спотыкаясь, и каждый новый пассаж превосходил предыдущий по стилистической небрежности, а ко второй странице в дело включились логические нестыковки. Человек, писавший это, явно и не думал следить за ходом своих мыслей, и странице к пятой Даниил, не сдержавшись, объявил книгу бредом – вслух и громогласно. И, разумеется, продолжил чтение: бред или нет, а от мрачных мыслей она прекрасно защищала.
Виконт Н, обладатель всех мыслимых и немыслимых достоинств, покидал отчий дом, чтение шло как по маслу, и Даниил даже не сразу понял, что на него смотрят.
- Прости, я не хотел тебя разбудить, - он поднял голову, ожидая увидеть Еву. Даже был немного разочарован, когда в комнате никого не оказалось: приключения влюбленного виконта определенно задели в душе какую-то романтическую нотку, и общество прелестной полуобнаженной блондинки было бы весьма и весьма к месту.
- Ева? - Даниил был уверен, что видел кого-то. Должно быть, она решила, что он занят, и пошла вниз. Женщины, а особенно женщины робкой романтической породы, иногда делают такие вещи. Он вздохнул, отложил книгу, встал и пошел к лестнице, уже предвкушая, как обнимет, как скажет, что вовсе не был занят, как Ева прильнет к его плечу, еще теплая после сна, разморенная и томная, и еще часик они скоротают не столь нелепым образом, как чтение романа…
Ступени скрипели. Внизу было тихо и пусто, а Ева спала. Дыхание глубокое, рот полуоткрыт, ресницы не дрожат. Одеяло намотано как кокон. Так за пару секунд не устроишься. Должно быть, ему просто показалось. Что ж, может быть так оно и к лучшему: прелестная дама едва ли будет сердита, если её разбудить…
Наверху тихо, но совершенно отчетливо скрипнул пол. Даниил дернулся, словно ужаленный: ну конечно, болван он, это просто была не Ева! Кто-то вошел в дом, нашел её спящей, а его увлеченным чтением, и… И почему-то отступил в тень, не дав знака о своем присутствии. Дождался, пока он уйдет, а между тем, наверху, на кровати остался саквояж, с медикаментами, инструментарием и всеми документами.
Даниил бросился бегом. Споткнулся на лестнице, ударился плечом, бежал, запутался в ширмах, одну даже сшиб.
Саквояж, нетронутый, лежал на кровати. Отложенная книга - на столе. Всего несколько часов назад на улице шел дождь, но ни на ковре, ни на паркете не было влажных следов. Очевидно, никого здесь не было.
Он выдохнул. Да, такое бывает, когда дом построен не совсем правильно: перекрытия перераспределяют нагрузку произвольно, и кажется, что на верхних этажах кто-то ходит. Как он мог забыть… Нервы ни к черту.
Даниил взял книгу и хотел сесть обратно, но почему-то за столом перестало казаться уютно. Комната за спиной, комната сбоку, комната впереди… Конечно, сразу же обругал себя идиотом, но впереди была долгая тяжелая ночь, и ни к чему было себя испытывать: он взял книгу и вполне уютно устроился на кровати, подпирая спиной угол. Ширмы, конечно, мешали…
Виконт Н добрался до первой придорожной таверны, когда над комнатой прозвучал тихий, полный безнадежной грусти и усталости женский вздох.
Это точно была не Ева. Женщина значительно старше, голос глухой, словно из колодца. Даниил напрягся: его накрыла полная, абсолютная уверенность в том, что в дальнем, скрытом от взгляда, конце комнаты, стоит она, и её спутанные волосы спускаются до земли, и её когти скручиваются в грязные костяные завитки, и сочащийся гной пачкает чистый, кукольно-аккуратный дом Евы.
Меньше слушать надо городских сумасшедших.
Он захлопнул книгу, встал и решительно прошел мимо стола - так, чтобы видеть вторую часть комнаты. Естественно, там никого не было. Просто надо было больше спать и меньше вертеть в голове услышанное за день. Вертелось на грани памяти пророчество, если можно так выразиться, местной ясновидящей. Чертовы морфинисты. Чертовы слабонервные идиоты, которые им верят. Чертов бакалавр Данковский, который стоит, как полный дурак, вцепившись в книгу, и никак не может повернуть голову.
Боковое зрение. Сквозняки. Здесь никого нет. “Если вы не найдете своего врага, он сам найдет вас”.
Часы на каминной полке бьют: час до полуночи.
Даниил отложил книгу и начал одеваться. Нервы ни к черту: так и казалось, что в спину кто-то смотрит. А, неважно! Ева, сумасшедшая Катерина, или эта “шабнак-адыр”, все это неважно. Он сделает то, что должен: оденется, выйдет на улицу, дойдет до “Горнов” и узнает, от чего умер Симон Каин. Это единственное, что имеет значение. Все остальное может подождать.
Пол скрипит и ходит ходуном. Хлопает входная дверь, но Даниил не чувствует страха - только острую, болезненную злость. Он не намерен смиряться с тем, что дело всей его жизни погубил какой-то глиняный голем.
Он выходит в совершенно ледяную осеннюю ночь. Мельчайшие капли дождя оседают на лице, на руках, на волосах, и он чувствует, как город впитывается в него, проникает сквозь кожу, просачивается под веки. Где-то недалеко вскрикивает женщина: в её голосе страх мешается с безнадежностью, словно она уже смирилась с приближением чего-то ужасного, и теперь ждет, чтобы все кончилось быстрее.
Что ж, её хотя бы не сжигают заживо.
Голем все еще здесь. В неясном свете фонарей, в мелкой мороси дождя, во взглядах редких прохожих. Они же знают, наверняка знают, что ему нашептала безумная пророчица. И ждут. В их взглядах ему видится немой вопрос, темный силуэт башни нависает над дальним берегом и выглядит чудовищно и угрожающе.
“Ты проиграл” - говорит ему Многогранник
“Все проиграл” - вторят взгляды прохожих
“Ты не успел”- хмурится громада Собора.
“Все погубил” - смеется шабнак-адыр, глядя на него из-за тяжелых занавесей на окнах. Даниил протягивает руку, чтобы стучать - но дверь открывается сама, и из комнат пахнет гнилью, смертью и пылью.
Глупости. Он был здесь всего полдня назад. Это прибранный, аккуратный дом, и никакой вони, никакой пыли здесь быть не может. Георгий должен ждать в своем кабинете, Даниил пришел раньше, но это можно объяснить. Все можно объяснить.
За его спиной шабнак-адыр, довольно усмехаясь, захлопывает дверь.

@темы: G-PG, Мор (Утопия), мини, фанфик, джен, Осенние ужасы

---

[Пьяный Утопист]

Название: 0. Шут.
Автор: Пьяный Утопист
Бета: —
Фандом: Мор (Утопия)
Пейринг/Персонажи: Марк Бессмертник
Размер: драббл, 1155 слов.
Категория: джен
Жанр: зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: фантазия на тему обладателя самой Голливудской из улыбок.

Света опять слишком много. Слепит, проклятый, жжется, словно живой огонь залит в прожекторы. Снова менять все надо, снова настраивать, снова оттачивать так, чтобы на сцене было удобно. Маскам-то, положим, плевать, им и видеть-то особенно не полагается, а вот самому на переднем плане находиться в тягость: уж вроде как не первый год практика общения с мертвым освещением имеется, а глаза всё равно как ножом режет. Когда нет дорогих гостей- можно и потушить его, оставив свечу на столе догорать да отбрасывать пляшущие тени на мозаику. Эх, были б только ноги- сам бы с огнем в пляс пустился, как бывало. По канату шаг-два-три без перерыва, это непременно, иначе камнем вниз да хребтом об землю. Это кукловод еще помнит.
Вечно стоять, впрочем, тоже скучно, да и вредно для спины. Снова все тело ноет, снова хочется ужом вывернуться да самому себе позвонки вывернуть напрочь, чтобы только не болели. Такая хворь паршивей любой язвы, от нее скрип в голове и кровь под ногтями, от нее на смуглой коже багровые раны: помнится, поначалу и вовсе катался по полу, завывая, пытался выцепить перелом да вытянуть из себя. Пальцы, богу хвала, крепкие, все тело на себе вынести могли раньше, а теперь вон кожу с мясом рвали в исступлении. От рук из-за этого вечно пахнет железом, даже когда театрал раскидывается в кресле у стола и повторяет трюк с монетой, простенький совсем по сути своей. Кулак согнутой руки к груди, другой трешь монетой о тыльную сторону ладони. Лениво, неаккуратно. Так, чтобы в нужный момент выронить на колени. Ну и само собой лицо удивленное, вздох, опять же, непонимающий до крайности.

"Ай, как же так, потерял, растяпа!"

Никто в городе такого не умеет. Терять правильно. Никто, кроме него.
Лицо от вечного оскала не болит лет так с четырнадцати. Если улыбаешься, то и публика тебя любит. Если публика любит- значит, ты представлению нужен, и нипочем от тебя не избавятся. Поэтому улыбаться, улыбаться шире, искренне и открыто каждому. И, соответственно, никому. Все они здесь уроды, почище цирковых: у тех все сразу ясно, ошибся- в расход и амба. А тут нет, каждый норовит страдания свои превратить в достоинство. Вздыхают о голосах за окном, войны ведут "наши с правыми", борются за власть над помирающей скотобойней, и за версту ночной театр обходят. А почему, спрашивается? А потому, что чуять не умеют, и чужого чутья страшатся. Опять монетка летит на колени. Вздох, удивленнее прежнего.

"Да что же это с руками сегодня?"

Да ничего с руками. Руки всю жизнь кормят и дай боже еще прослужат свой срок. Улыбка становится шире, быстрые пальцы отбивают по металлическому кругляшку быструю дробь "божьей коровки". Руки калеки тут могут жизнями повелевать безо всякого чутья, безо всяких масок да чудес. Почему, спрашивается, так много бритвенников на улицах? Любой идиот бритву на пальцы нацепит, да только тут же в кулачном бою и сгинет. Только те, кому ловкие руки театрала лично урок преподали, знают, как бить да куда. Он вроде как и не доктор, и не воитель, как некоторые, и не служитель. Его спроси, почему именно туда лезвие вгонять надо- плечами пожмет да отшутится, мол, у всех нас третий глаз имеется, а мой, негодник, еще и чужое брюхо вечно изучить норовит. Вообще шутит он вечно, непрерывно, сам с собой наедине даже. А иначе никак. Жизнь вокруг- игра, фарс, пляска с монистами разного веса, и в иное верить нельзя. Если вдруг на секунду представить, что нет за ширмой машинерии и декораций, то понимаешь, что за все расплата ждет в итоге, что вся кровь на руках отплатится сполна. От такого в темном театре чересчур жутко. Лучше уж шутом быть, им болтать можно сколько вздумается, им можно местную знать в обезьян обрядить да на люстре подвесить. Что с безумца возьмешь? Вот поэтому он для всех- безумец, болтливый дурак, вторая роль для столичных гостей, чудотворцев да врачевателей.

Пальцы разжимаются снова. Пустые.

Он умеет долго думать. Рассуждать, взвешивать, смеясь над чужой спешкой. Чужой язык, выученный по книгам, помогает делать речь настолько витиеватой, что правды и смысла в ней имеется на грош. Так театрал всегда и говорит, с выгодой для себя. Во всем нужна выгода. Калеке надо втройне о собственной шкуре волноваться, такого каждый сожрать попытается при случае, прыгнув к открытому горлу. Прыгнет, захрипит протяжно, да и свалится совсем, увлекая за собой хрупкое тельце и поливая его темной кровью. Глупо думать, что отсутствие видимого оружия означает полную беспомощность.
Сила Марка в руках да в глазах. Одни кормят, другие хранят. Янтарный взгляд бешеный, живой, жадный, страстный, кровожадный...все вокруг надо схватить да на зуб попробовать рано или поздно. И уж когда хребет зазевавшегося хрустнет под белыми зубами- можно и новую Маску заместо него выводить на сцену. Маски тем и хороши, что любого заменят. Так вот и сидит их хозяин в вечном полусумраке, ждет, слушая детей и шепча горожанам пугающие сказки. Кто-то да поддастся, кто-то да шагнет с перил Собора, грудину невинной раскроет, потянется за гибнущей душой- тогда и хватать можно. Зубами-то всего разок клацнуть, и все. Ни тебе гения, ни тебе воина, ни тебе распутницы. Только тихий смех, да шорох монетки в пальцах, да звук капающей с пухлых губ крови. Она есть жизнь, она есть костры в ночи, топор копыт, песни в полный голос и смех до упаду, она есть запах травы и резких пряностей, она есть вкус сладкого муската и липкой патоки.

В отнятом от груди кулаке монеты тоже нет.

Марк Бессмертник ласков, терпелив и дружелюбен. Он помнит прошлые свои жизни, но любит эту более всего. Помнит, как мальчишка в золоченой карете боялся всего и не гулял без мамы. Его убили чужие артисты с каркающим языком, напоившие приторным зельем до потери души.
Помнит, как паренек в яркой рубахе мечтал тонкими палочками ног плясать по горящему канату так, чтобы все ахали. Он сделал всего два шага в тот день, и умер, поплатился хребтом впервые.
Помнит, как подросток был силен и смел, поднявшись на хромых ногах, и надеждой своей собрал вокруг себя цирк таких же храбрецов. Подросток этот умер от ударов того, кто клялся ему так жарко. Хлыстом через плечо и грудь, тяжелой дубиной по костям и снова по хребту, брошенный подыхать под чужим забором.
Определенно, сейчас лучше всего. Все ненужные умерли. Добрый, мечтательный, любимый- все они. И остался Бессмертный, потому что больше убивать было нечего.

Монетка всегда испаряется.

Марк Бессмертник красив и знает это. Невысокий, плавный, с породистым лицом, он полон яркого золота и роскошного пурпура. Смуглую кожу не портят шрамы, белоснежные клыки не пугают окружающих, мягкие кудри роднят его с ангелами на картинах, теплый голос все сказанное делает личным и мудрым. Он пружиной поднимается с места, легко опираясь на трость и взмахом руки приказывая очистить сцену. Снова бьет в глаза свет, снова надо выходить вперед. Монетка крутится среди пальцев свободной руки, тускло мерцая отблесками затухающей свечи. У него снова гости.

- Наимудрейший господин Бакалавр! Что привело вас в такой час? И кстати, прошу, пока не забыл вовсе: передайте мои соболезнования новому коменданту при встрече. Не откажете ведь в такой малости?

Марк Бессмертник страшнее шабнак, лживее Крысиного Пророка, сильнее чумы. Марк Бессмертник- невозможное чудо, созданное людьми и пожравшее создателей. Для него нет разницы между Утопией, Термитником и Смиренниками, куклы все одинаковы изнутри. Первые просто сулят выигрыш получше да пищи побольше.

@темы: драббл, G-PG, Мор (Утопия), фанфик, джен

---

Secret Santa: пост свободных заявок

[Ice-Pick Lodge]

Что такое свободная заявка?

Это заявка на случайный, ничем не обязывающий подарок, который вы можете получить на Новый Год. Для этого достаточно описать ваши пожелания в комментариях к этой записи. Можете сделать это со своего аккаунта или же анонимно под логином IPL Author (пароль: 13579ipl).

Суть такой заявки в самом ее наличии — для тех, кто не уверен, что сможет найти силы/время для участия в самой игре и не хочет связывать себя обязательствами перед остальными участниками.

Соответственно, свободные заявки могут остаться и не выполненными; никакого конкретного исполнителя к ним прикреплено не будет. Однако если у кого-то из наших артеров/авторов/крафтеров будет желание — он может заглянуть сюда и что-нибудь скреативить в качестве жеста доброй воли (:

Заявки принимаются вплоть до 31-ого декабря. Исполнения в рамках игры принимаются до 7-ого января включительно.

Работы также присылайте на U-mail сообщества. Публикация работ начинается с 25-ого декабря.

ФОРМА СВОБОДНОЙ ЗАЯВКИ

Что хочу:
• Каноны (выберите один или несколько): Мор (Утопия), Тургор, Тук-тук-тук, Эврика
• Форма исполнения: текст, визуал, крафт и т.д.
• Дополнительные пожелания: персонажи, жанр, сюжет, темы и т.д.

Категорически не хочу:

<b>Что хочу:</b>
• <i>Каноны:</i> Мор (Утопия), Тургор, Тук-тук-тук, Эврика
• <i>Форма исполнения:</i> текст (от 500 слов), визуал, крафт и т.д. 
• <i>Дополнительные пожелания:</i> персонажи, жанр, сюжет, темы и т.д. 

<b>Категорически не хочу:</b>

@темы: Secret Santa, организационное

---

[Ламира]

Название: Осень первая. Сон.
Автор: Ламира
Бета: --
Фандом: Тук-Тук-Тук
Пейринг/Персонажи: оригинальные персонажи
Размер: драббл, 812 слов
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: предыстория событий Тук-Тук-Тук. Сны, изоляция главного героя и вырванные страницы дневника. Всего понемногу.
Предупреждения: --
Дополнительно: текст довольно старый, многие его наверняка уже видели.

Читать

29.09.19хх
*строки с адресом и именем адресата густо замазаны черной пастой*

Сегодня мы должны были обвинить Империю в проведении на наших землях испытаний химического оружия. Содружество выступило бы свидетелем, сила наших аргументов была бы неоспорима, Империя была бы вынуждена если не признать свои преступления, то хотя бы уменьшить активность. Мы бы объявили нашим добропорядочным гражданам, что в очередной раз спасли их спокойствие и сон, разбудили бы уже уснувших, все было бы хорошо. Все должно было кончиться хорошо.
Все могло кончится хорошо, если бы наши вечные взаимные подозрения не переросли в уверенность, если бы мы не потеряли три недели на взаимные подозрения и сбор сомнительных аргументов.
Это происходит везде.
Каждая потерянная секунда — это разрушенные жизни, генерал. От вас требуется безоговорочное подчинение следующим инструкциям:
1. Определить из числа всего вашего личного состава людей, наиболее способных сопротивляться Сну. Методология определения – см. приложение 1. Строжайше отсечь Дремлющих любого уровня заражения как разносчиков.
2. Срочно провести осмотр и отбор детей на предмет их способности сопротивляться Сну (методология см. приложение 2). Случаи врожденной сопротивляемости крайне редки, но вы не должны сдаваться, пока есть шанс выявить еще хотя бы одного ребенка.
3. Изолировать по мере определения (строго раздельно!) Спящих, Дремлющих и повышенно уязвимых. Последним уделить особенное внимание. Программа поддержания рассудка бодрствующим приведена в приложении 3.
4. На каждого отобранного ребенка сформировать группу минимум из 2-3 взрослых, обладающих наибольшей из обнаруженных сопротивляемостью ко Сну, подготовить группы к отправке.
5. Поддерживать Бодрствующим личный состав (приложение 3).
Важно!
В случае обнаружения ребенка с иммунитетом — до отправки СТРОГО ИСКЛЮЧИТЬ любые его контакты с окружающим миром, включая ваших подчиненных.
Дальнейшие распоряжения получите по мере развития ситуации.
Не отклоняйте любую помощь. Мобилизуйте всех. Любой бодрствующий для нас сейчас — на вес золота.

14.10.19хх
Н.В.А.

*записано химическим карандашом на обратной стороне докладной записки*
Нас проклинают и забрасывают мусором. Люди напуганы панически, люди бегут в леса.
Нас называют детоубийцами.
Люди видят, что происходит, и винят в этом нас. Сон поглощает их, и чудовища из кошмаров для них так же реальны, как серые стены домов.
Иногда мне кажется, что чудовища из их кошмаров – мы.
Когда это остановится?

14.11.19хх
*строки с адресом и именем адресата густо замазаны черной пастой*

Саша, это не кончится. Прими мои соболезнования относительно твоей дочери, но это не кончится.
Дети не вернутся домой. Они будут отправлены прочь от цивилизации, в наиболее заброшенные районы страны, в обществе старших наставников. Они будут обучены жить в соответствии со строгими правилами, главной целью которых будет не дать им сдаться Сну.
Мы должны уберечь от заражения хоть кого-нибудь.
Это критически важно.
Не шлю тебе более никаких приказов, потому что никто лучше тебя теперь не знает, что именно должно быть сделано.

22.11.19хх
Н.В.А.

Ребенок с иммунитетом найден.
Кошмарная ситуация: Отец Уснул прямо во время тестирования, на глазах у мальчишки. Кричал, что мы его похитили, впал в истерику, пытался выбить собой окно. Был препровожден на свою квартиру и изолирован там, поскольку наши изоляторы, тюрьмы, больницы уже переполнены.
Ребенок являет собой образец адекватности — конечно, с поправкой на сумасшествие единственного родителя и перенесенный шок. Тестирование не выявило ни единого признака Дремы.
Он единственный из нас, у кого их нет.
После определенного инструкцией периода изоляции его заберут новые «отец» и «дед». Сейчас они проходят психотренинги в полном уединении.
У меня осталось восемнадцать человек на ранних стадиях Дремы, считая меня. Бодрствующих нет.
За что мы боремся?

18.12.19хх
Не отправлено

Мы успели отправить пять групп. Империя — семь. Содружество — четыре.
Шестнадцать детей в возрасте от семи до одиннадцати лет, изолированных в умирающем мире. Детей, которые будут знать, как правильно. Которые будут уметь не видеть, не слышать и не знать.
Детей, которые не позволят Сну поглотить себя.
Мы научим их выживать. Полвека — не меньше! — дадут миру эти дети, сопротивляющиеся Сну, не позволяющие ему поглотить мир. Тела Спящих изнашиваются быстрее тел бодрствующих, Сон забирает у них слишком много сил.
Через пятьдесят лет они будут мертвы. А наши шестнадцать детей – нет.
Мы победим.
Не позволим Им забрать наш мир.

31.12.19хх
Не отправлено

С новым годом.
С новым веком.
С новой эрой.
Алиса приходила ко мне во сне. Алиса обещала мне: когда Заснет последний, проснутся все, и мир будет светлым, теплым, радостным, и кончатся войны, и отринем мы свои бренные тела.
И я поверил ей.
В штабе не осталось никого чтобы отправить письмо. Я и сам, окончив эти строки, закрою глаза и Усну — осознанно, открыто, добровольно. Там, во Сне, ждут жена и дочь. Но сперва я должен это записать.
Отец выбранного нами ребенка приходил два дня назад. Бредил, но бредил связно. Говорил, пропал его дневник. Говорил, приходил высокий седой мужчина, забрал дневник.
Это правда.
Мы нашли в грузовике записку от «деда». Он подарит дневник «внуку».
Мы не можем вмешаться. Мы не знаем, где они. Мы не знаем, зачем он это сделал, что там записано и к каким последствиям приведет.
Но Алиса в моем сне смеялась от этой новости.
Думаю, сегодня же она мне все расскажет.
Не прощаюсь.

@темы: драббл, фанфик, джен, Тук-тук-тук